Антон Савин - Радуга прощения
- И в каких же дозах вы делаете инъекцию этим детям? - спросил я.
Он поморщился - не то от неправильно применяемой мной медицинской терминологии, не то от чего другого, - но все-таки сказал мне цифру, и я запомнил, после чего спросил:
- А если сильно увеличить эту дозу, то у человека может развиться расстройство?
- Безусловно.
- Появятся симптомы dementia praecox?
- Да.
- Только у ребенка или у взрослого тоже?
- И у взрослого... Хотя чем моложе пациент, тем больше будет вероятность такого печального исхода.
- И во сколько же нужно увеличить дозу, про которую вы мне говорили, чтобы вызвать расстройство у человека лет двадцати-тридцати?
- Это довольно индивидуально... Я вам назову результат пятидесятипроцентной выборки... То есть такой, при которой была поражена половина испытуемых...
Доктор назвал. Я быстро перемножил в уме и понял, какое количество искомого вещества нужно для моих целей.
- Но если психика людей после приема изменилась, то как быть с соматической частью?
Я знал, что так на врачебном языке называется обычная, непсихиатрическая медицина.
- Наверняка повысится давление, участится сердцебиение... У натур слабых может быть кратковременная потеря сознания. Но пройдет несколько часов, максимум день - и никаких соматических последствий не останется... скорее всего.
Теперь дело было за малым: добыть искомое снадобье. В кармане у меня лежал револьвер, а в портфеле - письмо в местный отдел ЧК. По счастливой случайности наш Зипунов хорошо знал главного чекиста соседней области и неофициально попросил оказывать "работнику нашей прокуратуры", то есть мне, всяческое содействие.
Однако прибегать к насилию мне крайне не хотелось - не только по причинам неэстетичности подобного вида мер, но и потому, что разозленный доктор мог бы обмануть меня и подсунуть что-нибудь другое, а я был бы не в состоянии его проверить. Поэтому мы продолжали беседу в мирном тоне, тем более что ученый уже совсем разговорился, и хотя - я уверен - вовсе не забыл о своем первоначальном недоверии, однако увлекся темой и не мог остановить себя. Он показывал мне лечебницу, а я невзначай выспрашивал.
- И как же вы обнаружили это замечательное лекарство?
- Мне повезло. Дело в том, что какое-то время его, представьте, пытались использовать в соматической медицине как средство от сердечных болезней! А когда окончательно стали понятны его побочные эффекты, никто толком не стал их исследовать - просто отказались от него, списали, так сказать... Да и то не везде.
- Что ж, есть еще места, где сердечные больные при потворстве докторов превращаются в душевно ненормальных?!
- Ну применяемая доза меньше, чем та, которая гарантированно вызывает изменение в психике.
- Так как же называется это снадобье?
Он произнес латинское выражение, которое я хорошо запомнил тогда, но вряд ли смогу воспроизвести сейчас. Подробнейшим образом расспросив доктора о частных деталях, в конце разговора я все-таки не удержался и спросил его:
- А сами-то вы, доктор, как смотрите на душевную болезнь?
- В каком смысле?
- Стоит ли действительно ее лечить? Ведь если подумать, многие из так называемых великих людей...
- Чушь вы порете! - довольно неинтеллигентно перебил меня доктор, и так мало похожий на чеховского персонажа. - Это вам Ломброзо голову запудрил... и прочие мелкобуржуазные ученые.
- Да, выводы Ломброзо спорны, но хотя бы подумайте, доктор, ведь, может быть, психические больные счастливее нас! Им ведомы внутренние наслаждения, часто даже презрение к богатству...
В течение этой моей фразы доктор все тяжелее дышал, так что я должен был остановить свою речь, дабы не подвергнуть его опасности удушья.
- Черт знает что такое вы говорите!.. Боюсь, вы еще не поняли характер октябрьской революции и требований новой эпохи... когда все человечество должно собраться в единый кулак, а не иметь "внутренние наслаждения", на которые никто нынче попросту не имеет права!
- Так ведь коммунизм мыслится только при отмене денег, а ведь именно деньги сплачивают людей, как ничто другое и вряд ли можно придумать более крепкий цементирующий раствор!
На это шарообразный доктор раскричался еще более, так что вдруг показался мне большим красным колобком, который вот-вот может накатиться на меня и раздавить. Скоро мы распрощались в весьма сдержанных тонах, и я с чувством полного удовлетворения отбыл в Энск.
Нужное лекарство я заказал в губернском городе, и вскоре мне его доставили. Сложнее было с выбором кандидатов в тех самых "новых людей", которых столь по-разному видели я и маленький доктор.
По моему замыслу, категория этих новых чудаков должна была организоваться путем совершенно свободного и сознательного выбора, поэтому какое-либо насилие или обман исключались. Я совершенно не собирался производить никаких экспериментов над людьми, а просто считал, что мне - и не только мне - предстоит сделать очередной шаг в ту область, от которой Бог так предостерегает человека, но, может быть, имеет тайную надежду на то, что человек его не послушается. И бывали, не раз бывали в человеческой истории такие непослушные, и вряд ли оказывались они угодными только дьяволу все-таки сложно поверить тем церковным мыслителям прежней России, по мнению которых любое резкое движение человеческой души есть движение в черноту.
Так же, как и большинство людей моего поколения и сословия, я все время задаю себе вопрос: почему рухнула эта колыбельная Россия, наше нежное дворянское детство, очарование тихим и красивым? И мой ответ на этот вопрос: забыли мы самые, может быть, русские из евангельских строчек: "И ангелу Лаодикийской церкви напиши: о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, то извергну тебя из уст моих". Теперь мне дается шанс стать холодным или горячим - и я уже не упущу его!
Первой мыслью, конечно, было произвести опыт над собой - как это сделал некогда основатель скопчества Кондратий Селиванов, который, по преданию, едва не уговорил последовать своему примеру самого императора Павла Первого.
Однако в данном случае личное участие мало бы дало: анализ собственной жизни показывал мне, что я и без снадобья не так уж далек от того идеала небрежения миром, который хочу провести в этот самый мир. Да и доктор опытный человек - в самом конце нашей беседы, когда недружелюбие усилилось, сказал мне:
- У вас случайно в роду не было подверженных dementia praecox? У вас несколько странная манера поведения... да и походка какая-то дерганая...
Наивный человек! Думая покоробить меня, он в действительности помог мне разрешить важное внутреннее противоречие. Поэтому я решил обратить свой взор на окружающих.
В начале пути я все же позволил себе совершать действия, не так далеко отстоящие от принуждения. Я собирался поговорить с некоторыми подсудимыми, ожидающими решения своей участи, и в случае согласия принять лекарство всячески облегчить их долю, что я имел возможность сделать. Ведь тот суд, в лапы которого они попали, любит твердить о перековке человека по новому образцу - что ж, я окажу ему помощь, пусть несколько своеобразную.
Я подбирал мысленно кандидатуру из тех, кто томился сейчас в уездной тюрьме и вскорости ждал суда, и не находил среди них ни одного интересного случая. Однако помогло мне совершенно неожиданное происшествие - нужный человек сам вошел в мой дом.
Через два-три дня после того, как я достал искомое снадобье через губернского аптекаря, поздним вечером - да что там, ночью! - в страшный дождь, сидя за бумагами, я услышал шум внизу, со стороны крыльца. Я открыл дверь на лестницу и услышал негодующий голос хозяйки дома:
- И не думайте, оборванцы! Не пущу! Они солидный товарищ, служат, а вы в таком виде... Голытьба... Сейчас милицейских вызову!
Что за чудо! Подле хозяйки стоял человек в сером плаще с изрядными прорехами, который не столько защищал тело своего обладателя, сколько впитывал воду, чтобы потом излить ее из себя на порог человеческого жилища. Вдобавок пришедший держал в руке не то клюку, не то посох... Был у человека в плаще и спутник, обряженный в еще более ужасающие лохмотья, и тоже с посохом. Что за библейские сюжеты на просторах нашей губернии? Признаться, я был озадачен.
- Кто это? - громко спросил я хозяйку.
- Саша... - сказал плащеносец, и я все понял.
Спустя десять секунд оба странника сидели у меня в кабинете и в ожидании горячего чая дегустировали припасенный мной для особенного случая ром, который я достал еще в Петербурге во время службы у Луначарского.
Передо мною очутился один из нашумевших некогда в столице поэтов из молодой породы футуристов, людей будущего. Тогда я быстро понял, что все эти выступления на сцене в малиновом сюртуке с зеленой бабочкой совершенно не подходят его натуре, и вот теперь я видел этого человека в его подлинном облике. Он сделал то, о чем мечтали, но что никогда не осмеливались сделать лучшие из нас - отправиться в бесконечное путешествие по земле, без гордости и денег, ночуя в лесах, как дикие звери, побираясь по деревням и являя собой, быть может, образец юродивого нового времени. Он называл себя и атеистом, и язычником, но именно о нем можно было сказать словами Иоанна Лествичника: странничество есть неведомая премудрость, необъявляемое знание, необнаруживаемый помысл, хотение уничижения, путь к Божественному вожделению, обилие любви, отречение от тщеславия, молчание глубины.
