Николай Лесков - Зимний день
Генерал потравил себя пальцами за горло и издал звуки, очень рассмешившие хозяйку и гостью.
- Но зачем же у него эта несносная проницательность и для чего он так толкует, что будто ничего не нужно?
- А это скверность, но я успокоиваю себя твоею русскою пословицей: "Не так страшен черт, как его малютки".
- И я это говорю всегда: он там я не знаю где, а эти Figaro ci - Figaro la [Фигаро здесь, Фигаро там (франц.)] разбрелись, как цыплята.
- Вот именно цыплята... Отчего это у них так топорщится, как будто хвосты перятся?
- А уж это надо их осмотреть и удостовериться.
- Ну, как можно их смущать!
- А они не церемонятся смущать веру.
- Мою веру смутить нельзя: в рассуждении веры я байронист; я ем устриц и пью вино, а кто их создал: Юпитер, Пан или Нептун - это мне все равно! И я об этом и не богохульствую, но его несносная на наш счет проницательность - это скверно. И потом, для чего он уверяет, будто "не мечите бисера перед свиньями" сказано не для того, чтобы предостеречь людей, чтоб они не со всякою скотиной обо всем болтали - это глупость. Есть люди - ангелы, а есть и свиньи.
- Но только эти милые животные, надеюсь, находятся в своих местечках, где им надо быть.
- Да, им бы всем надо быть в своих закутах, но случается и иначе: бывает, что свиньи садятся в гостиных.
- О, господи! какие ужасы!
- О да! Есть много ужасов.
- Но, а есть ли зато где-нибудь ангелы?
- А есть... Вот, например, хоть такие, как наша Лида!
- Не нахожу: девчонки, которые не знают, что они такое.
- Вы, господа, пребезбожно их мучите и, можно сказать, истязаете!
- Каким это образом?
- Вы к ним пристаете, их злите, а когда бедные девочки в нетерпении что-нибудь вам брякнут, вы это разглашаете и им вредите. По правде сказать, это подлость!
- Ни о чем таком не слыхала.
- А я, представь, слышал. Говорят, будто когда Лида пришла к тебе на бал в закрытом лифе, ты ей сделала колкость.
- Нимало!
- Ты над ней обидно пошутила: ты сказала, что она, вероятно, когда будет дамой, то и своему будущему Адаму покажет себя "кармелиткой" (*33), в двойном капишоне, а она тебе будто отвечала, что к _своему_ Адаму она, может быть, придет даже "Евой", а посторонним на балу не хочет свои плечи показывать.
- И представь, это правда, она так и сказала!
- Сказала, потому что не надо было к ней приставать. Байрон прекрасно заметил, что "и кляча брыкается, если сбруя режет ей тело", а ведь Лида не кляча, а молодая, смелая и прекрасная девушка. Для этакой Евы, черт бы меня взял, очень стоит отдать все свои преимущества и идти снова в студенты.
- Ты за ней просто волочишься?
- Я не очень, а ты б послушала, какого мнения о ней на-ш старший брат Лука! Он говорит, что "провел с ней самое счастливейшее лето в своей жизни". А ведь ему скоро пойдет восьмой десяток. И в самом деле, каких она там у него в прошлом году чудес наделала! Мужик у него есть Симка, медведей все обходил. Человек сорока восьми лет, и ишиасом заболел. Распотел и посидел на промерзлом камне - вот и ишиас... болезнь седалищного нерва... Понимаете, приходится в каком месте?
- Ты без подробностей.
- Так вот его три года врачи лечили, а брат платил; и по разным местам целители его исцеляли, и тоже не исцелили, а только деньги на молитвы брали. И вся огромнейшая семья богатыря в разор пришла. А Лидия приехала к дяде гостить и говорит: "Этому можно попробовать помочь, только надо это с терпением".
- Ну, этого ей действительно не занимать стать! - заметила с сдержанною иронией хозяйка.
- Да, она и начала класть этого мужичищу мордой вниз да по два раза в день его под поясницей разминала! Понимаете вы? Этакими-то ее удивительными античными руками да по энтакому-то мужичьему месту! Я посмотрел и говорю: "Как же теперь после этого твою руку целовать?" Она говорит: "Руки даны не для того, чтоб их целовать, а для того, чтоб они служили людям на пользу". А брат Лука... он ведь стал старик нежный и нервный: он как увидал это, так и зарыдал... Поп приходил к нему дров просить, так он схватил его и потащил и показывает попу: "Смотри! говорит, - видишь ли?" Тот отвечает: "Вижу, ваше высокопревосходительство!"
"А разумеешь ли?"
"Разумею, - говорит, - ваше высокопревосходительство! Маловерны только и ко храму леностны, но по делам очень изрядны".
"То-то вот и есть "очень изрядны"! А ты вот и молись за них в храме-то. Это твое дело. А я тебе велю за это дров дать".
"Слушаю, - говорит, - ваше высокопревосходительство! Буду стараться!"
- И ничего небось не старался?
- Ну, разумеется: дурак он, что ли, что будет стараться, когда дрова уже выданы? А только Симка-то теперь ходит и опять детей своих кормит, а Лиду как увидит, сейчас плачет и пищит: "Не помирай, барышня! Лучше пусть я за тебя поколею... Ты нам матка!" Нет, что вы ни говорите, эти девушки прелесть!
- Только с ними человеческий род прекратится.
- Отчего это?
- Не идут замуж.
- Какой вздор! Посватается такой, какого им надо, и пойдут. А впрочем, это бы еще и лучше, потому что, по правде сказать, наш брат, мужчинишки-то, стали такая погань, что и не стоит за них и выходить путной девушке.
- Пусть и сидят в девках.
- И что за беда?
- Старые девки все злы делаются.
- Это только те, которым очень хотелось замуж и их темперамент беспокоит.
- Дело совсем не в темпераменте, а на старую девушку смотрят как на бракованную.
- Так смотрят дураки, а умные люди наоборот, даже с уважением смотрят на пожилую девушку, которая не захотела замуж. Да ведь девство, кажется, одобряет и церковь. Или я ошибаюсь? Может быть, это не так?
8
Хозяйка улыбнулась и отвечала:
- Нет, это так; но всего любопытнее, что за девство вступаешься ты, мой грешный Захарик.
- А что, сестрица, делать? Теперь и я уже не тот, и в шестьдесят пять лет и ко мне, вместо жизнерадостной гризетки, порою забегает мысль о смерти и заставляет задумываться. Ты не смейся над этим. Когда и сам дьявол постареет, он сделается пустынником. Посмотри-ка на наших староверов, не здесь, а в захолустьях! Все ведь живут и согрешают, а вон какая у них есть отличная манера: как старичку стукнет шестьдесят лет, он от сожительницы из чулана прочь, и даже часто выселяется совсем из дому. Построит себе на огороде "хижину", под видом баньки, и поселяется там с нарочитым отроком, своего рода "Гиезием", и живет, читает Богословца или _Ключ разумения_ (*34), а в деньгах и в делах уже не участвует, вообще не мотрошится на глазах у молодых, которым надо еще в жизни свой черед отвести. Я это, право, хвалю. Пускай там и говорят, будто отшельнички-старички раз в недельку, в субботу, по старой памяти к своим старушкам в чулан заходят, но я верю, что это они только приходят чистое бельецо взять... Милые старички и старушечки! Как им за то хорошо будет в вечности!
- Бедный Захарик! Может быть, и ты так хотел бы?
- О, без сомнения! Но только куда нам, безверным! А кстати, что это я заметил у твоего Аркадия, кажется, опять новый отрок?
Хозяйка сдвинула брови и отвечала:
- Не понимаю, с какой стати это тебя занимает?
- Не занимает, а я спросил к слову о Гиезии, а если об этом нельзя говорить, то перейдем к другому: как Валерий, благополучно ли дошибает свой университет?
- А почему же он его "дошибает"?
- Ну, да, кончает, что ли! Будто не все равно? Не укусила ли его какая-нибудь якобинская бацилла?
- Мой сын воспитан на здоровой пище и бацилл не боится.
- Не возлагай на это излишних надежд: домашнее воспитание все равно что домашняя температура. Чем было в комнате теплее, тем опаснее, что дети простудятся, когда их охватит.
- Типун тебе на язык. Но я за Валерия не боюсь: его бог бережет.
- Ах да, да, да, ведь он "тепло-верующий!"
- Такими вещами не шутят. Мы, русские, все тепло верим.
- Да, мы теплые ребята! Но постойте, господа, я видел картину Ге! (*35)
- Опять яичница?
- Нет. Это просто _бойня_! Это ужасно видеть-с!
- Очень рада, что его прогоняют с выставок. Мне его самого показывали... Господи! Что это за панталоны и что за пальто!
- Пальто поглотило много лучей солнца, но это еще не серьезно.
- А ты находишь, что его мазня - это серьезно?
- Я говорю не о мазне, а о фраке.
- Что за вздор!
- Это не вздор. Он должен был представиться и не мог, потому что подарил свой фрак знакомому лакею.
- Но почему это узнали?
- Он сам так сказал.
- Как это глупо!
- И дерзко! - поддержала гостья.
А генерал заключил:
- Это _замечательно_! Теперь просто говорят: "замечательно!"
- А почему замечательно?
- А потому замечательно, что эти, - как вы их кличете, "непротивленыши!" или "малютки", все чему-то противятся, а мы, которые думаем, что мы _сопротивленцы_ и взрослые, - мы на самом деле ни на черта не годны, кроме как с тарелок подачки лизать.
- Ну, - пошутила хозяйка, - он опять договорится до того, что кого-нибудь зацепит!
И, проговорив это, она снисходительно вздохнула и вышла как бы по хозяйству.
