Панас Мирный - Гулящая
- Говоришь, денег нет,- гремя горшками, сказала Хивря,- а святки хочешь справлять!
- Что ж, Хивря, если мы бедные, так нам и есть не надо? - ответила Приська.
- А я, Приська, знаешь что скажу тебе на это? Голь да еще хорохорится!.. Не проедала бы да не пропивала со своим покойником, так и у вас были бы деньги.
- Хорошо тому говорить, у кого они есть. А когда того нет, и этого не хватает, и подушное заплати, и выкупное отдай... А какие у нас заработки? Ведь он один только и был работник.
- А дочка? Дочка у тебя вон какая кобыла! Чего ты ее дома держишь? Разве нельзя ее в люди отдать? Разве не может она зарабатывать, как другие? А то дома сидит, дармоедничает.
- Легко, Хивря, так говорить, на других глядя. А пришлось бы самой так жить да горе мыкать, не то бы запела.
- За худой головой и ногам непокой! - ответила Хивря.
Приська молчала. Она видела, что никто ей не посочувствует, что бы она ни сказала, а каждое слово Хиври - нож острый: лучше уж молчать.
Полный насмешек и попреков, разговор оборвался. Все снова насупились.
- Так как же, Грицько? - помолчав, начала Приська.
- Я тебе сказал в волости. Ты что, не слышала? - крикнул Грицько.
- Как не слышать, слышала! Не глухая небось!.. Дай хоть рубль сейчас, а другой уж после праздников.
- Да отдам ли еще и после праздников? - зевая, ответил Грицько.
- Это уж ты глупости болтаешь, Грицько! Не отдашь, в суд подам! пригрозила Приська.
- Подавай... Чего ж ты пришла? Иди - подавай! - сверкая глазами, говорит Грицько.
Хивря покачала головой и тяжело вздохнула.
- Господи! Как люди забываются! - напустилась она на Приську.- С каких это пор ты такая умная стала? Уж не с тех ли пор, как осталась вдовою? Когда у нас жила, хлеб-соль ела, так о судах и не знала... Видно, старая хлеб-соль забывается.
- Да разве я даром у вас хлеб ела? Да разве я на вас не работала, не служила вам? И замуж вышла, а все панщину вам отрабатывала. Уж кому-кому, а тебе, Хивря грех это говорить!
- Хорош грех!.. А когда ты пластом лежала у нас, три недели валялась, кто за тобой ходил? Кто, не зная отдыха, возился с тобой? А забыла, от кого и за кого ты замуж шла?
Приська опустила голову. Это и в самом деле была правда. Хивря все хорошо помнит, ничего из прошлого не забыла, забыла она только, что, когда Приська выздоровела, все жилы она из нее вытянула,- не знала Приська отдыха ни днем, ни ночью... Молчит она, а Хивря знай ее отделывает:
- А когда волю объявили, кто, как не Грицько, помог вам построиться? Он и на сохи лесу дал и на стропила. Хоть и не свой лес - панский, а все же другой не дал бы. А на решетник уж своего хворосту дал... Забыла?
- Что ж делать, Хивря? - тихо всхлипывая, начала Приська.- Я помню, как вы нам помогли. Спасибо вам. Но пожалейте и вы меня: праздник идет, годовой праздник... А у меня ничего нет. Ведь эти два рубля - последние, вся надежда на них.
- Где же их взять, если нету? Займи у кого-нибудь,- советует Хивря.
- Кто же мне даст? - уже не сдержавшись, заплакала Приська.
- Ну, чего вы разгалделись? - грозно крикнул Грицько.- Языком тут треплют! Она грозится в суд подать... Ну и пускай идет, пускай подает... Больно я ее суда испугался, куда там!.. Нечего тут сидеть и нюни распускать. Ступай - подавай в суд!
Приська поняла, что ее гонят. Пока Грицько не рассердился, не очень груб, а рассердится, так и в самом деле выгонит взашей. А долго ли ему рассердиться?
- Бог с вами! - утирая слезы, промолвила Приська.- Не хотите отдавать, сами пользуйтесь! Вам они больше нужны. Где уж мне судиться с вами? И, понурившись, она вышла из хаты.
- Так я и знал, что придет чертова кукла! - бросил вслед ей Грицько.
- Походит-походит, да и перестанет,- ответила Хивря. - Лучше мне платок купить к празднику.
Вся во власти тяжелых дум, подавленная неудачами, кровно обиженная попреками, Приська скорым шагом шла домой; сердце у нее болело, слезы катились из глаз. Что теперь делать? идти жаловаться старшине?- Она уже жаловалась ему, а какой толк из этого вышел?.. Все они друг дружки держатся, как черт болота; все одним миром мазаны...
Мрачная, унылая, пришла она домой. Христя встретила ее веселенькая.
- Куда это вы, мамочка, ходили, отчего так замешкались? Жду, жду - не дождусь вас!
Приська, не отвечая дочери, опустилась, тяжело дыша, на нары.
- А вы и не видите, что я в новых сапожках? - щебечет Христя.Поглядите, как раз впору, будто на заказ сделаны... Других таких во всем селе не найдешь: из юфти, не из конятины. Да поглядите же!
Приська поглядела; от досады у нее кольнуло в сердце.
- Уже успела напялить! Уже шататься в них собралась? Хватит, сними да положи на место... Пока новые, больше дадут за них.
- Как? Разве вы хотите продать их? - обеспокоилась Христя.
Приська молчала.
- Ведь отец мне их купил... Старые совсем уже растоптались, расползлись... скоро дыры будут,- снимая сапожки, бормотала Христя.
Как радовалось еще совсем недавно ее сердце, когда она примерила их и они так ловко охватили ногу: хоть маленькие, а не жали нигде!.. "Пусть теперь Горпина спрячется со своими, хоть у нее и на заказ сделаны",- думала она, представляя себе, как все удивятся, когда она на праздник наденет их, как все будут завидовать ей!.. А вот мать пришла и, когда она показалась ей в них, тут же велела снять,- продавать думает... Жало огорчения вонзилось в сердце Христи, веселые мысли омрачились, досада и слезы затуманили их.
- С какой стати продавать? Это мои... Ну, старые продавайте. Зачем же было покупать, неужто для продажи? - твердит Христя.
- Молчи! - крикнула Приська.- Хоть ты не досаждай мне, а то и так уже мне досадили.
Христя, чуть не плача, сняла сапоги, поставила их в печурку и с досады села за работу. Приська, отдохнув и раздевшись, тоже села за прялку. Сидит Приська на пряслице, нить за нитью тянет, высучивает; Христя сорочку расшивает... Слышно, как у одной веретено жужжит, а у другой шуршит шитье. Приська над гребнем покачивается, Христя над сорочкой склонилась. Не от радостных мыслей покачивается одна, не от легких склонилась другая... В хате тоскливо, тихо, глухо... И некому нарушить эту тишину, некому развеять гнетущую тоску... Но чу, скрипнули двери в сенях. Ни Приська, ни Христя не подняли головы, не оглянулись. Кто к ним придет и зачем?
- Здравствуйте! - раздался с порога молодой женский голос.
- Тетка Одарка! Здравствуйте! - ответила первая Христя.
- Здравствуй, Одарка!- глухо поздоровалась и Приська.
- А я вхожу в сени, слышу - тихо; думаю, нет никого да так иду несмело. А они, вишь, сидят себе, пригорюнились.
- Вот, как видишь: сидим, пригорюнились,- говорит Приська.
- Мы недавно пообедали. Ребенок заснул, Карпо ушел из дому... Скучно одной. Пойду, думаю, проведаю тетушку Приську, как она там?
- Спасибо тебе, Одарка, - вздыхая, благодарит Приська.- Только ты еще добра и приветлива, а то все люди, кажется, от нас отвернулись. Присаживайся, поговорим. Сегодня я в первый раз со двора уходила.
- Где же вы были?
- Где я только не была? И в волости, и у Супруненко.
И Приська рассказала Одарке, куда и зачем она ходила и с чем вернулась домой.
Печально лилась ее глухая речь; молча слушали ее Одарка и Христя; невесел был рассказ Приськи, невесело она его и кончила...
- Такая меня, Одарка, досада взяла, такая на меня тоска напала!.. Христя плачет, а у меня так на сердце накипело, что и плакать не могу... Лучше мне в сыру землю лечь, чем терпеть такое.
- Бог с вами, тетушка! уговаривает Приську Одарка.- У вас вон дочка, надо ее на ноги поставить, надо ее пристроить. Кто об ней без вас позаботится?
- Добрые люди, Одарка, если они еще не перевелись; а нет - хуже не будет... Я весь век в людях жила - не пропала, как видишь; будет она себя соблюдать - и она проживет, а нет - ее дело... А мне довольно уж по белу свету мыкаться: глаза бы мои на него не глядели.
Одарка, бабенка молодая и веселая, слушая эти нерадостные речи, и сама закручинилась, голову понурила.
Чудилось ей, что это само горе глухо сетует, что не жилец на белом свете тот, кто плачется так на свое трудное житье. Еще, может, поплачется, еще, может, побормочет, да и замрет, захолодеет с горьким упреком на устах! "Такое наше житье-бытье, такая наша доля!" - думает она, глубоко вздыхая... А Христя еще ниже склонилась, еще больше согнулась над шитьем. Одна Приська не перестает, не умолкает...
- Какое оно, наше житье, Одарка, стоит ли жалеть о нем? Одни горькие слезы, людские попреки, нужда да бедность... Вон праздник идет, другие рады празднику, рады погулять и отдохнуть, а нам чего радоваться? Чем его встречать, как провожать?.. Ни взвара, ни рыбы нет на сочельник; колбасы на разговенье не на что купить. Думала, Грицько хоть рубль отдаст; нету, говорит, а ведь я знаю, что есть... Что ж делать? Новые сапоги старик купил Христе: тешилось дитя обновкою, а теперь придется их продать или в заклад отнести... Вот тебе и радость!
И Приська заплакала. Вслед за матерью захлипала и Христя.
