Валерий Брумель - Не измени себе
С трактористом я провел несколько сеансов гипноза. Поначалу заставлял его подолгу спать. Помимо того что пациент не ел и не пил, сна он лишился тоже. Необходимо было хоть как-то привести в порядок его измотанную нервную систему. Затем я стал разрушать губительный рефлекс путем внушения.
Через месяц он набрал почти прежний вес.
Еще с одним случаем я столкнулся в соседнем областном центре. Меня вызвали туда для консультации.
Больной оказалась девушка двадцати лет. Тоже неукротимая рвота, рези в животе. Худела буквально на глазах. Все решили, что у нее непроходимость кишечника на почве злокачественной опухоли. Девушку передали онкологам. Прооперировали. Опухоли не обнаружили. Но рвота и боли продолжались. Собрали консилиум. После долгих дебатов решили, что опухоль все-таки существует. Больной предложили оперироваться во второй раз. Она была согласна на все.
Я сообразил, что болезнь девушки примерно того же рода, что и у тракториста. На этот счет у меня уже существовали свои примеры. Не биологичность, а антибиологичность ее заболевания побудила меня изыскать иной способ лечения. Первое, что натолкнуло меня на эту мысль, были медикаменты больной, которыми она заполнила всю тумбочку.
Заключение я вынес такое:
- Никакой опухоли нет, лечить надо гипнотерапией.
- Да вы что? - ответили мне. - Взгляните на ее показатели! Лейкоциты, роэ, температура. Несерьезно, товарищ Калинников! Налицо органическое заболевание, а вы с каким-то гипнозом!
- И все-таки... Давайте попробуем?
Спустя пять сеансов рвота прекратилась, через три недели девушка набрала восемнадцать килограммов.
В этот день я крепко выпил, ходил по избе и кричал:
- Капут проклятому Гитлеру! Капут фашизму! Капут на вечные времена.
Стоял май 1945 года.
Спустя месяц я вздохнул свободнее: в Дятловку прислали еще двух врачей. Меня послали в Новосибирск на курсы повышения квалификации.
За две недели я перечитал в городской библиотеке гору новых книг по медицине. Особенно увлекла меня область травматологии. В ней я обнаружил массу неизведанного для себя.
Возвращаясь обратно, я женился. Произошло это крайне просто. Мой товарищ по курсам сказал:
- Ну что ты опять поедешь домой бобылем? В избе пусто, единственная живая душа у тебя - корова. А тут посмотри какая девушка!
Я поглядел. "А что? Скромная, неглупая. А потом - мне и искать-то некогда, ухаживать я не умею. А здесь - пожалуйста: сразу и жена, и еще одного врача к себе заполучу!"
Девушку звали Ира. Она училась на курсах, готовилась стать педиатром. Своим делом она вроде интересовалась всерьез. Когда я сделал ей предложение, Ира согласилась.
За день до отъезда мы расписались и отправились в Дятловку.
Я лежал на второй полке вагона и строил планы нашей будущей жизни. В избе жена теперь наведет порядок, корова недоенной стоять не будет, кончится моя сухомятка. Иру, чтобы не уставала, я устрою в поликлинике на полставки. Потом она родит мне сына, которого я выучу на врача. Затем дочь - она тоже пойдет в медицину. Им уже не нужно будет доставать, как мне, книги - к тому времени они заполнят всю избу и сарай. Наконец, детям не помешает и мой опыт. В общем, все выходило так, что из них должны были получиться неплохие врачи...
Жены в купе не было. Я слез с полки и прошел в конец коридора. Отворив дверь в тамбур, я увидел Иру с каким-то солдатом. Они целовались...
Никто из них не успел обернуться - так быстро я прошел в другой вагон... Тупо постояв в соседнем тамбуре, я вернулся обратно... Жены там уже не было курил только один солдат...
Я возвратился в купе - она сидела за столиком и что-то читала. Ничего не сказав ей, я снова взобрался на полку и, отвернувшись к стене, замер. Я пытался и не мог ничего осознать. Все мои внутренности и мозги как бы в один миг замерзли. Ничто во мне не хотело шевелиться. Ни чувства, ни мысли...
Потом меня вдруг начал колотить нервный озноб. Мелкий, противный - как после сильного перепоя... Затем это состояние так же неожиданно прошло, я сразу подумал:
"Не говорить... Пока ничего не говорить..."
В каком-то нереальном полусне я недвижимо пролежал около часа...
И вдруг услышал шелест. Это был шелест ее платья - жена опять осторожно встала.
Я затаился, как затравленный зверь. Спиной я почувствовал, как она всматривается в меня - сплю я или нет?..
Потом опять вышла...
Я заставил себя полежать еще минут пять... Затем снова слез с полки и, быстро прошагав коридором, теперь уже резко, дернул на себя дверь тамбура.
Они опять целовались... Увидев меня, оба застыли... Солдату я сказал:
- Выйдите отсюда...
Он сразу послушался и исчез. Я шагнул к жене... У меня аритмично колотилось сердце. Под моим взглядом она присела на корточки и прикрыла голову двумя руками...
И вдруг я понял: не надо ее бить - я все уже пережил, не надо.
Вернувшись в купе, я собрал ее вещи. Через полчаса она вернулась, молча села рядом. Я сказал ей:
- Сойди с поезда, где тебе удобнее.
Она замотала головой и опять заплакала.
В конце концов Ира все-таки очутилась у меня дома. Впустил я ее по самой простой причине: ей некуда было деваться.
Она прожила в Дятловке десять дней. За это время я не сказал ей ни одного слова. Наконец она поняла, что ничего не изменится, попросила у меня на дорогу денег и уехала.
Вернувшись через год и пять месяцев, бывшая жена привезла мне восьмимесячную девочку Машу. Ира объявила, что это моя дочь и что возиться с ней она больше не намерена, так как снова выходит замуж. И в тот же день укатила обратно.
К этому времени я перевез в Дятловку мать, трех братьев и двух сестер. Теперь прибавилась дочь.
Странно, но я сразу почувствовал себя отцом. Удивительно, но это так. И слава богу.
Болезни не иссякали - как сама жизнь...
Однажды ночью, уставший больше обычного, я возвращался на своей телеге домой. Кругом не было ни души, ни звука. Я подумал:
"Как все обманчиво... Каждую секунду в природе кто-то умирает или заболевает, а мы этого не чувствуем... Ведь постоянно идет война! Людей все время бомбардирует смерть. Против нее не протестуют в газетах, на митингах, по радио, а между тем, самые кровавые бойни крестоносцев, инквизиция и даже Гитлер - ничто по сравнению с будничной войной смерти, которая не прекращается на протяжении тысячелетий. Как с этим справиться?.. Видимо, никак... Тогда зачем я?.. Чтобы, как Сизиф, бессмысленно вкатывать камень в гору?.."
Рано утром я отправился по очередному вызову. Только-только из-за края земли поднялось наше светило. Задул теплый свежий ветер, вовсю засвиристели птицы. Я ехал к мальчику, у которого начался острый понос...
И вдруг я обрадовался... Себе... Что есть я! Что, как я, существуют еще тысячи людей, которые сейчас тоже к кому-то едут. На помощь...
БУСЛАЕВ
Стоял сентябрь. Непривычно солнечный, яркий, итальянский. Странно - одно сознание, что я в Италии, придавало всему окружающему совсем иную окраску: воздух казался неестественно прозрачным, облака изящнее, море голубее. Это было какое-то ощущение чуда.
Еще в самолете переводчик нашей команды зачитал выдержки из итальянских газет, касающиеся Олимпиады, в частности, несколько прогнозов, связанных с предстоящими состязаниями по прыжкам в высоту. Всюду пестрели фотографии Ника Джемса. Журналисты писали: "Русским понадобится еще много лет, чтобы отобрать у американцев пальму первенства в этом виде". Сам Ник Джемс высказывался еще хлеще: "В Рим я прилетел для того, чтобы получить давно причитавшуюся мне золотую медаль олимпийского чемпиона".
Скачков поинтересовался:
- Что ты об этом думаешь?
- Ничего, - ответил я. - Посмотрим.
В Риме мне все нравилось. Дома, люди, улицы, легковые машины, даже крошечный магазинчик, который привлекал к себе внимание тем, что беспрерывно выпускал из окна наружу цветные мыльные кудри. Но более всего меня возбуждала мысль, что я смогу разговаривать с самими итальянцами. И не только с ними: я знал, что в Риме будет полно иностранцев, и прихватил с собой три разговорника - английский, французский, итальянский. Как только нас разместили в одном из коттеджей олимпийской деревни, я, наскоро умывшись, сразу направился в город.
- Куда? - остановил меня Скачков.
- В Рим!
- Еще успеешь, - сказал он. - Завтра будет экскурсия, осмотришь вместе со всеми.
- Нет, - не согласился я, - до завтра я не вытерплю. А потом, я вообще не люблю с толпой ходить!
Скачков заключил:
- Если так не терпится - езжай. Только через четыре часа должен быть на месте. Состоится общее собрание команды.
В Рим я прикатил на автобусе.
Оказалось, что без подготовки общаться по разговорнику невозможно. Люди куда-то торопятся, а тебе подолгу надо отыскивать то или иное слово. Все мои попытки заговорить или что-либо узнать заканчивались тем, что итальянцы вежливо улыбались мне, с сожалением разводили руками и шли дальше.
