Повесть о днях моей жизни - Иван Егорович Вольнов

   -- "...Есть еще Саша Богач и Максим..."

   -- Вот и до нас с тобой очередь дошла,-- улыбнулся Богач, моргая Колоухому.

   -- Об кажном написано, что мы за люди.

   -- "Это неправильно, что Максима прозвали Колоухим, его надо бы -- Востроухим, в тех видах, что любит он к правде прислушиваться..."

   -- Ишь ты -- в точку!

   -- Да уж служивый не подгадит!..

   -- "...А Паша Штундист -- мать родную может удавить за измену или за плутни... Рылов еще цыпленок, но из него и из нашей Настюшки..."

   -- Иди, Настюнь, ближе: про тебя читаем! -- крикнул Галкин.

   -- "...из обоих из них выйдут хорошие люди, толковые насчет правов..."

   -- Вот калечина-малечина! -- прыснула Настя.

   -- Молчи, Фекла! -- закричал на нее Галкин.-- Не правда, что ли?

   -- "...Женить бы их, леших, тогда дело пошло бы еще лучше..."

   -- Это ни к чему,-- досадно сказал я, откладывая бумагу.-- Рылов, какой тебе год?

   -- Семнадцатый... Мне еще на службу идти...-- пролепетал тот, зардевшись.

   -- Молокосос, за спиной солдатчина, а лезешь жениться,-- не скрывая раздражения, поднялся я из-за стола.-- А той скоро девятнадцать,-- махнул я на девушку.-- Да еще и пойдет ли она за Рылова?.. Не в свое дело ты лезешь, солдат!.. Не хочу больше читать бумагу!..

   Нахлобучив шапку, я шагнул к дверям. Все с удивлением глядели на меня, а я чувствовал, что все лицо мое горит, и не поднимал ни на кого глаз.

   -- Постой, чего ты взъелся? -- схватил меня за полу маньчжурец.

   -- Ничего, какое тебе дело? -- сердито огрызнулся я.-- Сказал, не буду -- и не буду... Мое слово -- олово!..

   -- Ну, что за дурень! -- всплеснул он руками.-- Даже пошутить нельзя, ей-богу, правда!

   -- А ты над собой позубоскаль! -- вдруг резко ответила за меня молчавшая доселе Настя.-- Выискался, хват!..

   -- Ну, подняли канитель, вз-зы! вз-зы!..

   -- На, Вань, замарай, что он там наляпал,-- обратилась она ко мне, подавая карандаш.-- Рылов-то твой еще лапти плесть не умеет... жениха нашел облупленного...

   -- Да я же ничего! Я и жениться-то пока не думал! -- взмолился Рылов.-- Какая женитьба -- мне в солдаты идти!.. Чего вы ко мне привязались? Ну-ка я сам замажу!

   Смущенный, с выступившими слезами, он взял из моих рук карандаш и стал тщательно зачеркивать ненужное.

   -- Ну, теперь, Иван, садись читай! Читай! -- загалдели все.-- Нечего там -- читай, про это замазали!..

   Виновато хлопая меня по спине, солдат говорил:

   -- Бездымный порох ты, мошейник! Ей-же-ей, бездымный порох! Разве я что?.. Я не знал, что ты с ей в сердцах!.. Это, конечно, ваше дело... Уж ты прости, пожалуйста, я хотел к лучшему, ан -- обмишулился!..

   -- "Баб тоже надо к делу приучать,-- начал я дальше,-- они большая помога. Настюшка все знает, что я думаю, и очень одобряет меня. Мать нашу в компанию не принимать: она только плакать будет либо всем все расскажет. А насчет Ивановой сестры -- Матрены Сорочинской -- надо хлопотать: баба -- золото..."

   -- Теперь дальше будет описываться, что нам делать, -- сказал Прохор.-- Отдохни, Петрович, немного; поди, язык заболтался, а ты, мать, поди посиди у суседей.

   -- Я ведь не сболтну,-- подняла старуха голову.-- Чего ты меня гонишь?

   Солдат подумал и сказал:

   -- Чудная ты, мать, ей-богу!.. Разве я тебя гоню? Я говорю: ступай, мать, к суседям. Я сам знаю, что не сболтнешь, но только у меня сердце не на месте: чужой человек, а сидит в нашей компании.

   Накидывая на плечи полушубок, старуха обиженно ворчала:

   -- Спасибо, милый сынок, растила тебя, растила, а теперь чужая стала!.. Бог с тобой!..

   Галкин опять ей сказал:

   -- Ведь вот ты, мать, какая: к каждому слову репьем цепляешься!.. Ну, сиди в избе, коли охота... Лезь вон на печку, может, бог даст, уснешь там... Тебе говоришь одно, а ты -- другое!.. Настюшь, постели ей на печи соломки!..

   -- Там пыльно, жарко, нынче ведь хлебы пекли: печь-то огненная,-- заупрямилась старуха.

   -- Что за привередница! -- повысил голос маньчжурец.

   Старуха покорно залезла на печь, положила на высохшие, медно-красные обветренные руки голову в заплатанном повойнике. Из-за печного колпака, между двух полуседых косиц волос, любопытно блестели ее маленькие желто-серые глаза.

   -- "...Сначала нужно хлопотать насчет земли: в земле вся сила. А самим жить покрепче, в ладу, работать дружно, хайла на ворон не пялить. Первым долгом выстроить середь деревни большую училищу, и ребятишки чтоб с кокардами и в серой форме. А когда соберемся с силами, девкам тоже выстроить училищу, пускай себе на здоровье учатся, нас добром вспоминают..."

   -- Это уж такое дело...

   -- Читай, читай, Иван Петрович!

   -- "...Обязательно в каждой деревне показывать туманные картины, как бывало в Никольск-Уссурийске,-- разлюбезное это дело! А рядом чтобы граммофон играл..."

   -- Это, например, к чему же? Для забавы, что ли?

   -- Да, это для забавы. Гармоня такая особая...

   -- Это бы надо по зимам... Какие на пашне гармотоны!..

   -- Это мы выясним...

   -- То-то, обсуждайте с толком,-- вставила старуха.

   Все залились хохотом, глядя на нее.

   -- "...Еще нам безотлагательно послать Илью Микитича и Ваню в город; пусть они там поищут людей, которые знают справедливые законы; надо сговориться с ними, получить от них бумаги насчет земли и правов..."

   -- Это верно! Это так! -- в один голос прошептали слушатели.

   "...Я и сам бы поехал, да ноги мешают, а, между прочим, они тоже не плохо оборудуют, потому что они народ крепкий, здоровый, бывалый. Когда будет наш верх, первым делом выселить в Роговик Перетканного, черта лысого, барскую подлизалу. Ванюшкина отца -- тоже. Он хоть и бедный человек и много маялся, но сволочная голова, ездит день и ночь на парне и ходу ему не дает..."

   -- Я на это не согласен,-- сказал я, глядя на маньчжурия.

   -- Почему? -- удивился он.-- Скажешь: родитель у тетя хороший?

   -- Как и у других.

   -- Ну, ладно, кончай писанье-то,-- сказал Галкин, нахмурившись.

   Мужики сидели молча.

   -- Читай,