Полунощница - Надя Алексеева
Павел вспомнил, что так и не скинул им денег, когда Ася собирала.
Ася.
Достал бумажник, вынул несколько купюр. На глаза попалась визитка того прокуренного старика, который на похоронах бабы Зои был: «Набери, расскажу важное». Павла вдруг пробрало нетерпение. Не помнил, как прихватил визитку с собой. Засунул назад, снова вытащил. Отошел на нос, где было потише. Набрал – трубку старик взял с первого гудка. Узнав, что Павел на Валааме, деловито спросил: «Ну что, нашел Подосёновых?» И принялся рассказывать, как работал в НИИ вместе с дедом по «линии безопасности», как пришло письмо от Тамары Комиссаровой, инвалидки с Валаама. Просила забрать племянника, сына Подосёнова, с острова.
Павел это и так знал.
– Подосёнов к тому моменту уже сиганул, жену его инсульт шарахнул, овощ овощем. Тетка, которая писала, нам показалась подозрительной. Ну, я, знаешь, пробил по своим каналам: нет, не мошенники.
– Погодите, то есть как?
– Так. Дед твой решил не брать их к себе. Парнишка живой там?
– Живой. – Павел устал, вопросов к желтобородому было слишком много. – Почему дед нам ничего не сказал? Ну, в смысле, баба Зоя что, не знала ничего?
– Ты че? Как такое скажешь? Ненаглядный ее Петя троих порешил, плюс безногий, плюс самоубийца. Плюс жена-паралитик. У деда тогда защита была, папка твой институт заканчивал, Зоечка свое отгоревала. Куда брать? Пацана и его мать лежачую!
Павел вдохнул и выдохнул с каким-то сипом.
– Вот вы, молодые, рассуждать горазды… Парнишка чего там, спился?
– У Семена дом в Сортавале, – стало противно, как эта желтая борода его семью судит. – У Пети, Подосёнова то есть, орденов полна жестянка! Сын все сохранил.
– Ну! Я деду твоему говорил: стержень есть, и среди обрубков прорастет.
Павел нажал на отбой. Монахи, провожавшие «Николая» на причале, слились в черную кляксу. Павел отвернулся. Протерев треснутые очки, различил Власия, стоявшего поодаль, на холме. А над ним, прямо над головой старца, белела колокольня. Там, внутри восьмигранной башни, в черной тени застыли колокола. Как и Ладога, скованные этим ярким до отвращения утром.
Павел спустился в каюту, грохнув дверью. Сел, обхватив руками голову. Корабль качнуло. «А ты помолись!» – на миг ожила Асина хрипотца. Павел почувствовал, как «Николай» отплыл и вдруг пошел на разворот. Открылась и замерла дверь каюты.
Где-то вдали, наверху, звонил и звонил колокол.
На палубе все припали к перилам, смотрели в сторону колокольни. Звон не прекращался. Теперь еще гудел «Николай», спеша на помощь. «Только не опять», – подумал Павел. Он хотел проснуться в своей московской квартире, навести порядок, убрать фотографии в семейный альбом и закрыть эту историю. Бывает, что с родней живут в соседних подъездах и не общаются, а как ему мост тянуть через войну, через полвека, через Ладогу? «Носите бремена друг друга».
Павел пытался представить, вспомнить свою квартиру, и не мог. Будет пустота, гудение монитора, бряканье уведомлений, от которого отвык.
Лучше бы он не приезжал на остров. Толку? Мелькнуло и погасло.
Надо было хоть старого кота этого взять с собой.
Что там еще случилось?
Причалили.
«Старый Валаам», привезший туристов, ждал их возвращения. Качалась «Сердоболь», она собирала последнюю партию местных в Сортавалу. Дайверы ушли, собрав трофеи. Отъезжающие волонтеры высыпали на причал, спрашивали встречных: «Что? Что там случилось?» Никто не мог ответить толком. Павел пошел к колокольне.
По знакомым ступеням трехмаршевой лестницы, обгоняя Павла, скакал, наступая на рясу, молодой монах. Павел поспешил за ним. Минуя монастырскую лавку и магазин, наспех перекрестясь, монах вбежал на территорию храма, в каре, остановился у крыльца. Там отец-эконом что-то кричал наверх, возле него стоял, морщась и скучая, экскурсовод с табличкой «Старый Валаам». Поодаль, слева, – взволнованные тетки в пестрых платках. Павел подошел к ним ближе, поднял голову.
С малой звонницы Бородатый махал им руками. Под мелкий тревожный перезвон. Павел вспомнил, как убирались на колокольне и как он прикинул, что связкой и педалью звонят во все колокола на ярусе разом. Похоже, Бородатый зацепился там, запутался в веревках: ни туда, ни сюда.
Молодой монах, видимо, звонарь, полез выручать Бородатого. Павел посмотрел на колокольню снова. Вблизи она не казалась зловещей. Одна из теток с экскурсии ухватила его за локоть, проорала в ухо: «Сыночек, прикладываться-то когда будем? К благовестнику бы лбом, от всех хворей».
Павел поспешил обратно к причалу. Волонтеры уже стояли на палубе. Трюм открыт, из него высунулся матрос: не то доставал вещи, не то убирал.
– Подкиньте мне тот, синий рюкзак!
– Ты куда? – крикнула Маша.
Павел сунул ей скрученные трубочкой деньги. Схватил рюкзак и, ни на кого не глядя, сбежал по трапу, замахал руками тарахтевшей «Сердоболи».
На мокрой палубе маленькой посудины уместился капитанский мостик и две скамейки. Матрос сощурился, протянул Павлу жилет. Только теперь Павел обратил внимание, что на всех были эти спасательные жилеты, хоть как-то защищавшие от брызг. Женщина из местных, Павел видел ее на спевке, скривилась, решив, что из-за него никак не отчалят. Недовольно потеснилась: «И ты сортавальский, выходит? Говорили – москвич. Видишь, какая жизнь-то. Да. Эхх. Кыш, пошла отсюда!» Чайка слетела с перил. Где-то под ногами забурчал мотор, удивленные лица волонтеров всё отдалялись. Маша кричала ему и махала телефоном.
Ну как же сортавальский, думал Павел. Он и адреса не знает, куда местных расселили, надо было на причале спросить. И ведь ни одного номера не взял, хотя бы у Митрюхина.
Брызги летели, шум мешал соображать. Может, эта тетка в курсе, где Семен? Придвинулся к соседке ближе, прокричал: «Где Семен Комиссаров теперь живет, не знаете? Адрес, адрес какой?» Ветер порывом подхватил его вопросы, унес к берегу.
Не расслышала.
Вскоре был виден только «Николай», все ждавший кого-то, затерявшегося на острове.
