Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
В тот самый момент память словно включила лампочку: у оградки маминой могилы растёт дубок, и отец, убегая от своей вины, сорвал с дерева лист и положил в карман. Десять лет спустя из Охотска пришла посылка от экипажа рыболовецкого судна с остатками скудной собственности отца, смытого за борт во время шторма. В кармане засаленного пиджака лежал черенок и рыжее крошево.
Вот как это было. Давно. Но ведь было.
Как ни странно, на характер сына отец оказал исключительно положительное влияние. Благодаря родителю он узнал, что предавать подло, что жизнь может быть бессмысленной, что вину надо искупать, а пить водку отвратительно.
Блокнот.
Люди неидеальны. Я даже думаю, что идеальными они были бы противны. К тому же в полное отсутствие недостатков трудно поверить, просто мы их пока не разглядели, и со временем всё откроется, но будет уже неинтересно. Или неприятно.
Или убийственно.
Мама – другое дело, мама обожала книги и работала в большом букинистическом магазине на Кузнецком мосту. У неё не было специального образования, но редкий литератор или дипломированный библиограф имел равное ей понятие обо всех печатных изданиях, названия которых, а то и вид, она хранила в памяти. В ХХ веке книги всё ещё являлись частью жизни, влияли на поведение людей, выходили миллионными тиражами, за ними стояли в очередях, их ждали, обсуждали, а главное читали.
Сын часто, после уроков, забегал в магазин, укрывшись за прилавком листал толстенные «талмуды», столетние журналы, которые выглядели необычно и пахли так, как теперешние не пахнут. Посетители любили поговорить. Запомнилась одна самоуверенная категоричная дама, заявившая:
– Я Льва Толстого, с его вязью слов, не люблю.
– Что ж. Бывает, и мужа не любят, – сказала мама.
– А вы кого любите? – ехидно спросила покупательница.
– Я люблю обоих, – спокойно ответила мама, не поддаваясь на провокацию. – И ещё многих других. И чтение доставляет мне удовольствие.
Ему тоже. Он рано подсел на литературу, словно на наркотики. Его не надо было, как других детей, вечером загонять домой. Бегая с дворовыми ребятами за мячом, всегда помнил, что есть наслаждение более сильное. Открывая книгу, мальчик погружался в многообразие миров, недоступных по жизни, дружил с замечательными людьми и всегда побеждал врагов. Это не вызывало стремления путешествовать, испытать чужие страсти, а только читать и читать, уплывая в мечтах всё дальше и дальше.
Свободное время продавщица редких книг посвящала мужу. Ходила с ним в кино, в гости, просто сидела на диване в обнимку, а сына отправляла спать. Даже если время не подошло, протестовать было бесполезно. Он забирался под одеяло с головой и тайком, подсвечивая фонариком, читал книги.
В душе ребёнка мама занимала скромное место. Он редко её видел, говорили они больше на бытовые темы, а на серьёзные вопросы мама протягивала книгу: «Здесь ты найдёшь все ответы». Она редко ласкала сына, чтобы не сделать мальчика слабым, тогда он не сможет одолеть эту гору, этот Эверест – жизнь.
О подобных жертвах воспитания он не догадывался, но точно знал, что мама его жалеет, и очень её любил.
В тот печальный день после занятий он не пошёл на тренировку в спортивную секцию, где занимался вольной борьбой, а поспешил домой: мама болеет, ночью вызывали «скорую». Обострение. Какой болезни, ему не говорили. С порога услышал странные звуки. Отец стоял на коленях перед кроватью и, давясь рыданиями, повторял:
– Не оставляй меня. Не оставляй…
Спина у него крупно тряслась.
– Ну что? Ну что ты плачешь? – говорила мама горячечным шёпотом и гладила его по лицу. – Все умирают, и я умру. Ванечка уже взрослый. Не плачь…
Блокнот.
Отец часто плакал по пьяни и не очень-то любил маму, изменял. Ругались часто, даже дрались. Случалось, она ходила с синяком под глазом и сама с удовольствием отчаяния колотила напившегося до бесчувствия мужа, потом тоже пристрастилась к бутылке. Но то была жизнь, привычная, с редкими удовольствиями и досадными неудобствами. Мелочи. А сейчас отец боялся потерять человека, которого много лет кряду привык видеть рядом, касался руками, губами. И вдруг раз – и нету. Наверное, это как арбуз, упавший на дорогу с высоты весело бегущего грузовика – разбился вдрызг, не склеишь, не соберёшь, только мокрое место осталось.
Маму в слезах я видел всего один раз, ещё до школы. В добротной сталинской квартире, доставшейся нам от дедушки, паркет был из дуба, мама очень гордилась его медовым цветом. Тогда полы не покрывали искусственным лаком, а натирали воском, продев босую ногу в крепление на специальной щётке. Однажды, по рекомендации знакомых, за хорошие деньги, мама пригласила полотёра. Весь день жилистый мужичонка, за которым меня оставили присматривать, заложив руки за спину, старательно сучил ногой. Вернувшись с работы и увидев результаты его трудов, мама упала на диван и заплакала: стыки между паркетинами, прежде незаметные, сделались чёрными – красота была загублена безвозвратно.
Детство. Оно жило ещё недалеко, по соседству. Парень, зажав в руке горбушку ситного с подковой краковской колбасы, прошёл в свою комнату и открыл «Королеву Марго», которую каждый год перечитывал.
Мама умерла к вечеру. Очень хотелось плакать, но он сдержался, чтобы не походить на отца. Считая себя виновным в смерти жены, тот рванул в Сибирь, потом на Камчатку и дальше – на Курилы глушить горе водкой и переменой мест.
Семнадцатилетний юноша, оставшись один в гулкой трёхкомнатной квартире, не испугался, не стал взывать о помощи к британскому министру по вопросам одиночества. Он давно привык жить сам с собой, а теперь почувствовал даже нечто вдохновляющее, свободу, впервые осознанную не как заношенное слово, но как форму существования. Многое, что прежде не разрешалось, оказалось даже интереснее, чем выглядело со стороны: первые сигареты, девочки, поцелуи, не только невинные шалости, но и мелкие подростковые хулиганства, потом и женщины.
Место домашнего друга занял хвостатый-полосатый. Котёнка мама нашла в подворотне, возвратила к жизни и назвала Машкой. Когда Машка обзавелась яйцами, её переименовали в Машутика. Потеряв со смертью спасительницы объект обожания, кот переключился на молодого хозяина, подарив ему сочувствие и преданность. Вёл себя скромно, ел не жадно, шкодил редко, когда балдел от отсутствия общения. Людей то ли боялся, то ли не любил, от гостей прятался под диваном. Убежище под тахтой было глубже и темнее, но деревянная тахта, случалось, сильно тряслась и стучала, а однажды даже рухнула, не выдержав энергии, данной человеку не для озорства, а для продолжения жизни.
Тихий досуг наследник
