Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
Ну вот ещё! Пойду я навязываться!
– Зухра! Не ходи туда! Черкин-кадыр заберет! – послышалось сзади.
Я оглянулась. В кресле сидел ухоженный, средних лет, хорошо одетый, с усами, восточный мужчина. И я почему-то сразу поняла, что вот он и есть тот самый турок, про которого дедушка спрашивал. И я сразу захотела узнать, как будет по – турецки «здравствуйте», как будет «спасибо». Но не знала, поймет ли он меня. Решила рискнуть. Но только открыла рот, как папа начал дергать меня за руку, обернулся и сказал:
– Простите, она у меня экспансивная девочка…
И посадил меня в кресло. Теперь мне показалось, что папа много о себе понимает и сокращает мои возможности. И я стала думать: «Надо же! В Болгарии турки есть, и они понимают по-русски. Откуда же дедушка это мог знать?»
Потом Зухра прибежала к нему, и они начали болтать по-турецки. Ничего не понятно! Уж насколько хорошо я знаю английский язык (у меня пять) и то ни слова не поняла. Вот это турецкий!
Потом, когда мы вылезли из самолета и добирались по городу домой, я вдруг среди чужих людей, в транспорте. начала думать о маме. Как-то она меня встретит? Любит ли меня она еще? Соскучилась ли она обо мне или нет? И мне показалось – любит. И что соскучилась.
А когда я пришла домой и увидела её, меня вдруг бросило в строптивость. Вечно теперь у нее стрит-арт в голове! И в комнате, когда никого нет – ну всё завалено бумагами. Ни пройти, ни проехать. И в кухне так же! А папа голодный и чаю хочет. А мама сразу недовольна им. Ей бы – привел он меня – да и пошел бы дальше в свои Северные Дегуны.
– Я не трактирщица, чтобы вас всех угощать! Сама я на ночь не ем, я уже сто раз вам говорила. Хотите – ставьте чай. Но вещи мои не трогать. А пить чай можно на лестничной площадке. Два стула поставите. А что? У меня разносолов нет. Мне работать надо.
Тут папа взорвался, мама взорвалась. Наговорили друг другу колкостей да обидных слов. В общем, если не пойти и не поставить Rammstain, то не удержишься и заплачешь. А у Rammostein всё про монстров. Это так отшибает!
«Получается, что монстры – это мои друзья, – начала я думать, – они помогают мне удержать папу и маму в себе и не расстраиваться из-за них». А потом я начала думать, что мама не случайно к стрит-арту пришла, где всё черным цветом, всё монстры какие-то, какие-то памятники и зашифрованные гендерные знаки, а чтобы нормализовать свое состояние.
А бабушку стрит-арт всегда сердит:
– А где же человек?
– Человек? – переспрашивает одержимо мама, – а может, я хожу по городу и ничего, кроме помоек и монстров не вижу? А может, ты не видишь в моих картинах, что современная женщина – прежде всего – это неудовлетворенная женщина, которая кричит от своей неудовлетворенности, а никто её не слышит?
– Ну я пошел, – говорит папа маме и бабушке. – Созвонимся.
А потом мы с мамой побыли немножко на кухне и пошли спать. И поплакали вместе. И помирились. И простили моего папу. Ведь он же мой папа.
Глава 22
Планшет и смартфон
Я не хочу ни бабушки, ни дедушки, ни деревни, ни её случайных разновозрастных городских детей. Всех этих Руди, Светика, Геру с Джеки. Как еще в кандидаты дружить не попался Сережка Ушаков, как я отбилась от Коли Аульского – даже не знаю. А уж с миссионерской Катей расскандалились вдрызг.
Я хочу в город, в школу, в свой класс с монолитными ровесниками, мальчиками и девочками. С одними – понятно – дружба, с другими пикировка и гримасничанье, то есть возможность саморазвития в толчее сверстников, когда не надо подходить к калитке и спрашивать у родителей, дома ли Светик? Не надо налаживать дружбу, а просто – в 8.30 ты пришел, и все пришли. И понеслось: уроки, дружба.
А еще в школе я буду выступать в хоре и солисткой петь на сцене. Хочу конкурсов песни с элементами конкурсов красоты и моды. Хочу наград. Таких же, какими наградили пятиклассников. Хочу Северных Дегунов с папой и бабушкой Мариной. С папой летом на велосипеде в Ботаническом саду, а с бабушкой Мариной зимой прогуливаться до экосквера и кормить уточек. Хочу, наконец, ещё раз поехать в Болгарию, где море и виден берег турецкий, на котором расположен их главный город Стамбул, откуда в нашем классе два ученика – Наиль и Бабур. Бабур держится – он по-русски понимает немного, а Наиль срезался, его перевели обратно в первый класс. Мы-то уже взрослые, мы уже во втором классе.
Мне нравится папа, который никогда не жадничает, как дедушка в деревне. Всегда дает мне на мороженое или на шоколадку. А от дедушки, кроме «Тебе на прогулку, Люся, пора» ничего не услышишь. А бабушка Марина, пока я смотрю первую часть, в опережающую покупает мне вторую часть «Пиратов Карибского моря». Ну, от бабушки этого не дождешься. Она может сказать только: «Ты уже сегодня, Люся, посмотрела, один фильм и в смартфоне побыла полчасика. Тебе достаточно. Правильно дедушка говорит – надо идти гулять».
Я хочу радостей лежания по кроватям с мамой. Я после школы, мама после работы, я – с планшетом, она – со смартфоном. И чихать нам, что Дуся по коридору бегает и кричит. Потому что у нас плитка в комнате для чая, и нам можно не выходить.
А Аришу мама в математику криком заталкивает: «Если ты, Ариша, сейчас эту задачу не сделаешь, то я не знаю, что я тебе сделаю…» А Лёня с дяденькой Борей в кухне талдычит: «Ду ю спик инглиш. Ай вонт русский язык».
Нам и в туалет не надо. У нас горшок с крышкой под дверью стоит. На рожон ведь не полезешь. Правда, мама раз пыталась. Не сама по себе, а когда подмога к ней приехала в лице беременной тетеньки Глафи. Пыталась сказать: «Ну хоть в какие-то моменты дайте выйти на кухню!» И выставляла вперед аграфенин живот, намекая на то, что
