Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
И мне до Болгарии осталось 350 дней. Но я всё равно дождусь своего моря и ни в какую деревню к дедушке не поеду. Только в Северные Дегуны. Но и девушка эта растворилась, и больше мы в Ботанический сад не ездили.
– Да, – забыла сказать, – через год я посмотрю на эту дату.
– Обязательно, – сказал папа.
Глава 21
Лето в стиле Rammstein
Лето наше подмосковное – как сглазили. Говорили же – модной скандинавской ходьбой заниматься не надо, а то накликаете скандинавское лето. И точно. Оно приперло: холод, тучи поперек солнца и дождь. А радио талдычит, что айсберг растаял в Антарктиде и потому холод.
А мне-то то! Я в Болгарии! Учусь плавать под водой, нырять с маской. Меня Черное море защищает от скандинавского июля в Москве. Но папе, который привез меня сюда, сложно. Для него две бабушки – большая нагрузка, и через неделю он уже немножко не в себе. И никакая болгарка к нему не подплывает – по городу пронеслась молва, что все девушки побежали встречать корабли военно-морского флота США, проходившие с дружеским визитом после сирийского конфликта под Дамаском с нашим ограниченным контингентом.
И конечно, Тани с Уралвагонзавода здесь нет. Это была последняя папина проба уговорить женщину жить с ним без статуса и без общего ребенка.
А моя мама – простой функционер в его жизни.
– Когда алименты пришлешь? Хорошо, раз берешь её в Болгарию, за июль можешь не отсылать и часть в счет билетов на самолет возьми из августовских.
Папу и меня две бабушки-старушки-старушенции своими замечаниями на набережной вусмерить замучили. Будто нет для этого прохожих. Ну вылейте свои ушаты на них! При чем тут мы с папой? Нет, почему-то всё на нас! И купаешься ты, Люся, совсем не так, и папа за тобой смотрит спустя рукава. А это всё-таки иностранное государство – тут всяко может быть! Держите ухо востро! Что ж, что они были соцгосударством, дружественным нам когда-то и нашему солдату Алеше приносили цветы к памятнику?! Теперь они отвернулись от нас и даже (говорят) гордо отказались от нашего строительства атомной электростанции и ветки нефтепровода «Южный поток». В таких условиях надо бдить за ребенком!
И это наша Варвара Николаевна и Марина Викторовна?! Нет, конечно, приятно, что они пришлепали с нами к теплой морской волне, на которой, как говорят тутошние экскурсоводы, если не врут, конечно, приплыла Афродита. Но и неприятно одновременно, потому что не надо в таких дозах замечания давать, дарить и даже (пардон!) навязывать. И вообще – отдых – это не детсад, где нотации на каждом шагу.
Папа злой, напряженный, и мне его жаль (показываю язык читателю!).
А нырять хорошо! Я не умею еще нырять, но меня это вдохновляет. А папа говорит, что я из-за нырянья разбила лицо. А я не верю, что водой можно разбить лицо.
– Видишь, оно у тебя всё красное. Значит, ты лицо разбила.
А я всё равно не верю и учусь нырять дальше. У меня хороший учитель – телевизионщик со спортивного канала, он же – папа. А потому мы уходим от бабушек в кафе «Мороженое» и там мы пьем горячий шоколад и молчим друг с другом. И папино лицо светлеет.
Вот вам, наверное, не интересно про какие-то там заграницы? Вам, наверное, свои деревенские новости предпочтительнее? Во всяком случае, моя деревенская бабушка твердо уверена что деревенские новости – важнее мировых. Она их полные карманы мне натолкала. Поэтому перехожу к деревенским. Слушайте!
Дедушка переживал за новорожденного белолобого котенка, еще не названного. С беленьким таким личиком. Он у нас уже две недели. Его Слива родила. Было жарко, а потом две ночи выпали холодные. И все забыли про него. А я была в Болгарии и не могла ему помочь. И он простыл и умер. А бабушка по телефону сказала(она к студентам своим отъезжала, она их учит, как жить и писать дальше в современном мире), что пусть дедушка себя не корит. Возможно, что не Слива его бросила, а у Сливы пропало молоко, и она к нему поэтому не подходила и не оттащила, где потеплее. Ну а дедушка, поймав перерыв в дождях, пошел собирать зверобой. Он сейчас травами занимается, чтобы с их помощью в современном мире как-то жить. И дедушка едва успел на дровницу новую крышу поставить, как полил такой дождь, что никакому скандинавскому климату и не снилось. Так же не снились и бабушкины хитрости. Она уже в апреле сунула тыквенное зерно в землю, и сейчас уже завязались маленькие тыквочки. А сахар (согласились оба) не надо закупать на варенье, потому что он больно дорог. Да и малину вирус побил – урожая не будет. А смородина хороша, её много – вот и насушим на компот. А варенье вредно для здоровья. Ещё дедушка гордится собой, что докопал обводную лебяжью канавку вокруг дома. В ней никаких лебедей нет – это просто переклик с Лебяжьей канавкой Петербурга. Ему нравится уснащать свои деяния историческими реалиями. А бабушка наоборот. Как приедет в деревню от своих студентов, то говорит – будто молится:
– Как у нас хорошо! Господи, как у нас хорошо! – и улыбается.
Еще в деревне большой-пребольшой праздник. Наверное, вы не знаете об этом, но я вам сообщаю: нам НЕ поставили магазин. Он уже стоит и НЕ работает. Нам НЕ провели газ, обещанный уже 20 лет. Нам НЕ провели дорогу, которую власти ловко присоединили к газу: «Будет газ, тогда быстро проведем дорогу». Тихо и по-деловому, после большого шума, поставили, наконец, раздельный мусоросборник, чему вся деревня очень рада, но как бы не замечает и делает вид, что так и должно быть. И не обсуждает. Хорошо сделанное, оказывается, не требует обсуждений, что для русской деревни – новость.
Когда мы гнали назад в Москву – ах, двадцать дней, двадцать дней, как розовы вы были! – я вспомнила, что не выполнила дурацкую просьбу дедушки (всегда-то он что-нибудь такое выковырит несуразное!) – увидеть, понаблюдать, а также описать мне какого-нибудь турка в Болгарии. Ну да ладно, обойдется! Ну откуда турок в Болгарии? Чего он придумал? Но папа сказал – раньше турки в Болгарии были, а теперь вывелись.
Потом я смотрела в окно.
