Сибирский папа - Наталия Михайловна Терентьева
– Я случайно нашла фотографию, где я совсем маленькая, но уже сижу, и рядом – мужская рука в клетчатой рубашке, с черными часами… Это ведь твоя рука?
Отец вопросительно посмотрел на меня.
– Я имею в виду… Когда вы с мамой расстались?
– Я не думал, что мне придется отвечать на такие вопросы. Ладно. После родов мы жили вместе месяца четыре. Валя тебя мало кормила, молока не было. Со мной она нейтральна была, вообще как с соседом, я объяснял это послеродовым шоком, такое иногда бывает. А потом однажды утром встала и сказала: «Я ухожу». Я даже сначала не понял. Крохотное создание в руках, на полу – сумка, Валя стоит у дверей, спокойная, как будто идет в парк. Я спросил: «Надолго?» – «Навсегда». И всё. Ничего не захотела объяснять. Сказала: «Я жить с тобой не буду». Она мне, кстати, и до родов пару раз так говорила, но я не обращал внимания, думал – нервы там, обычное дело… Так что на самом деле когда появился в ее жизни Вадим, я не знаю. Мне всегда казалось, что беременная женщина, имея мужа, влюбиться не может. Но я не знаю, когда Валя в него влюбилась. Или как это назвать.
– А вы ссорились? Может быть, ты как-то обидел ее или… – Мне неловко было продолжать, но я всё же сказала, – изменил ей?
– Я? Вале? – засмеялся отец. – Нет.
– А потом ты приходил?
– В клетчатой рубашке? Да, конечно, один раз. И сфотографировал тебя. Я прекрасно помню, как ты сидела на диване, грызла книжку и задумчиво смотрела на меня прекрасными глазами, вот как сейчас. Я себе оставил фотографию и Вале отдал, ты как раз это фото и нашла. Ты будешь есть? – Отец энергично, но спокойно встал и открыл большой холодильник. – Рыба есть разная… Икра… Сама выбери что-то… Салаты разные приготовлены…
– Можно кефир и хлеб? Я вечером привыкла так ужинать.
– Какой скромный у меня ребенок!.. – засмеялся отец. – А мягкого белого хлебушка с маслицем и черной икоркой?
Я пожала плечами.
– Я красную не люблю, а черную не пробовала.
Отец захохотал, так искренне, что я стала смеяться вместе с ним, и сквозь смех проговорил:
– Черную икру не пробовала?! Исправим, Машунь, мы это исправим! Сейчас… – Он сам сделал мне бутерброд с черной икрой, и поднес с шутливым поклоном, я с некоторой опаской откусила кусочек прямо у него из рук.
– Вкусно… Необычный вкус…
– То ли еще будет! Я же тебе обещал сюрпризы!.. Икра это так, по мелочи… Машину, кстати, другую пригнали, эту завтра утром заберут, номера перебьем.
– Это настоящие номера? – осторожно спросила я.
– В смысле? – хмыкнул отец. – У меня всё настоящее. С чего бы номерам быть ненастоящими? Просто я не люблю долго решать такие бытовые вопросы.
– Какая-то другая реальность… – проговорила я.
– Конечно, – кивнул он. – Другая реальность. Там, где большие деньги, всё по-другому. Чувства только настоящие.
– Правда? – Я встала и подошла к нему.
Он стоял спиной к окну. Отец обнял меня и крепко прижал к себе.
– Правда. Чувства ведь не зависят от денег, согласна?
Я кивнула, мне хотелось вернуться к самой главной теме и договорить:
– Странно, мама совсем не взбалмошная… А почему у меня ее фамилия?
– Да, я уже тогда понял, что что-то неладно. Мы пошли в загс, тебе было десять дней, всё как положено. И там Валя неожиданно сказала, что у тебя будет ее фамилия. Я пробовал спорить, но она стояла на своем, железно. И главное, ничего не хотела обсуждать или объяснять. Нет – и всё. Я подумал – время пройдет, поменяем. Вообще это всё было как-то нереально.
Я могла бы подумать, что отец что-то скрывает, но я почему-то верила, что именно так всё и было, и больше ему нечего мне рассказать. Чем только он не подошел маме? Такой хороший человек, искренний, открытый, цельный… И внешне, конечно, как бы я ни любила папу – Вадика, которого я привыкла считать папой – я не могу не видеть насколько он внешне проигрывает моему настоящему отцу, и я уверена – в молодости тоже проигрывал.
– Давай спать, завтра будет хороший день. – Отец улыбнулся, прижал меня к себе, поцеловал в висок. – Хорошая ты девочка, спасибо Вале, что родила и вырастила мне такую дочь.
Я обняла его. Я понимаю маму, почему она выбрала отца. И не понимаю, почему бросила. Почему я прожила без него. Не понимаю.
Отец погладил меня по голове.
– Ты устала. Надо недельку хотя бы пожить без всяких проблем, митингов, без вопросов, на которые нет ответов… Да?
– Да, – тихо ответила я, обнимая отца и думая, что я вообще никуда не хочу отсюда уезжать.
– И хорошо, что вам запретили проводить сегодня вторую конференцию, правда?
Я молча кивнула, не совсем уверенная, в том, что это так. Но мне очень не хотелось с ним спорить.
– Вот завтра увидишь, какой я тебе подарок приготовил…
– Я тоже приготовлю Маше подарок! – встрепенулся Йорик, который всё это время клевал носом за столом, но не уходил.
– Ты вообще должен был спать уже часа три, как ты вставать будешь? Мы же должны раньше Маши встать, подарить ей цветы, правда? Давай бегом спать.
– Папа, не надо, пожалуйста, ничего такого особенного завтра устраивать! – попросила я.
– Как это? Очень даже надо. Двадцать лет моей дочери, которую я почти двадцать лет не видел!..
– Странно как всё это… – проговорила я. – Всё равно не понимаю.
– Так и я не понимал!.. – легко ответил отец. – Ладно, чужая душа – потемки. Поди разберись, кто кого и за что полюбил и почему вдруг разлюбил. Тонкая и сложная материя. Не поддается анализу. Идемте спать, дети, утро вечера мудренее.
Мне показалось, что он, тем не менее, знает ответ. И мама знает ответ. И, возможно, Вадик знает. А я – не имею права знать? Даже повзрослев?
Мне показалось, что я не спала. Закрыла глаза и снова их открыла. А уже наступило утро. За окном было совсем светло, в саду пели птицы, переливчато, на разные голоса. Как же здорово вот так жить – просыпаться и слушать птиц, видеть, как сосновые ветки стучат в окно мягкими пушистыми лапами… На даче у нас тоже хорошо, но обычно я просыпаюсь под визг электроножовки или газонокосилки соседей – наши соседи всегда строят и косят, тишина бывает, только если отключают свет. Здесь же соседи живут так далеко, что никто друг другу не мешает.
Я выглянула из комнаты. Оказывается, все уже проснулись,
