Как быть съеденной - Мария Адельманн
– Ты гадаешь, как мы будем за это платить, – протянул отец, потом подмигнул и протянул в мою сторону сложенную чашечкой ладонь. В ней лежал окровавленный зуб. – Зуб Томаса Джефферсона, который ему выбил его соперник.
– Какой соперник? – спросила я.
Голова отца снова поникла на грудь, и я решила, что он заснул или потерял сознание.
– Адамс? – предположила я.
– Я продам его на «Ибэе», – заявил отец, не поднимая головы.
– …Я хочу, чтобы все было по-честному, – сказал Джейк. Положив руки на подлокотники моего кресла, он придвигал меня все ближе к себе. – Чего ты хочешь? – Он улыбнулся. Его зубы сияли, словно волшебный портал в другой мир.
– Того же, что и ты, – ответила я. – Я этого хочу.
Потом я сидела верхом на его бедрах в большом офисном кресле, подогнув под себя ноги, и никак не могла попасть в ритм. Кресло стонало под нами, моя юбка окружала нас мягкими цветастыми холмами.
– Хорошо, хорошо, – твердил Джейк.
Я не могла сосредоточиться. Мои голени горели от напряжения. От него пахло протеиновым коктейлем и ополаскивателем для рта. Я подумала о Человечке, который в этот самый момент прятался в мусорном ведре, пытаясь сделаться еще меньше, чем он уже был. Я навалилась на Джейка, чтобы бросить взгляд на ведро. Оно было неподвижно.
Я вообразила, как Человечек сидит в темноте, свернувшись в тугой комок, его огромная голова склонена, колени притиснуты ко лбу, большие ступни упираются в пластиковую стенку ведра. В моей памяти вспыхнул образ той пластиковой куклы, мелькающей в воздухе, – ее ужасные волосы, ее яркая нагота, ее жуткий глаз, подмигивающий мне. Казалось, что эта нагая кукла была тысячелетия назад, в прошлой жизни. И эта кукла, и Человечек – они не имели ничего общего с Джейком, они были не просто несовершенными, они были гротескными.
Но и милыми, на свой лад. Я знаю, что вы думаете о Человечке, о его чертах, самых выпирающих и резких из них. Но в нем были некие необъяснимые хорошие качества, свет и душа, которые не определяются одними только пропорциями. Он был резким и специфичным, как остро пахнущий сыр или вещица в китчевом стиле: золоченая солонка в форме ступни или ядовито-зеленый свитер, которые невозможно не любить. Ты любишь эти вещи не вопреки; ты любишь их, потому что.
Я содрогнулась; потом содрогнулся Джейк, крепко сжимая мои плечи, словно для того, чтобы не дать мне взлететь.
Мои бедра сводило судорогой, когда я слезала с него. У меня было ощущение, будто я слезаю с карусели в торговом центре, ноги у меня затекли. Не отдала ли я что-либо бесплатно по глупости? Было ли это пробным предложением – или же я выкинула свою единственную монету? «Зачем покупать корову…» – всегда говорил мой отец. Почему мой отец всегда говорил такое? Почему я его слушала?
Когда мы прощались, Джейк поцеловал меня в лоб и протянул мне конверт.
– Это твоему отцу, – сказал он. Я нахмурилась; однако я знала, что́ в конверте. – Это в благодарность, милая, – объяснил Джейк, улыбаясь. – Он привел меня к тебе.
Вы можете сказать, что отец продал меня, словно невесту в древности. Вы вправе так говорить. Вы можете сказать, что он обманом вытолкнул меня в новую жизнь. Вы можете сказать, что я была его сообщницей.
Несколькими днями раньше я заметила золотисто-розовый степлер на рабочем столе стажерки – такой же, как Джейк дал мне. Она нахмурилась, заметив мой взгляд.
– Знаешь, твой маленький уютный уголок на задворках до этого занимал кое-кто еще, – процедила она – первые слова, с которыми она вообще обратилась ко мне. – Розово-золотые офисные наборы – стандартные штуки для привлекательных и неквалифицированных работниц Джейка. Прошлая оставила все это в офисе.
– Что с ней случилось? – спросила я.
– Какая разница? Она получила запись о престижной стажировке в своем резюме. – Она перевела взгляд обратно на свой экран. – Полагаю, это тоже способ получить работу, однако нам, остальным, приходится вкалывать, чтобы что-то получить.
Честно говоря, она была некрасивой. У нее был приплюснутый нос и крошечные глаза. Но у нее имелись свои преимущества: богатые родители, благодаря которым она получила диплом Нью-Йоркского университета, квартиру в Сохо и деньги на проезд на неоплачиваемую стажировку: финансовая безопасность, которая позволяла ей пробовать снова, снова, снова и снова, пока она не добилась успеха. И теперь она заявляла, что просто усердно трудилась, и это наконец-то окупилось, что ее успех был результатом трудолюбия, а не удачного выигрыша. Я была уверена в том, что она никогда не работала официанткой, никогда не улыбалась похотливым клиентам за лишний «бак». Она родилась с золотой ложкой во рту, а я родилась со своей внешностью. Разве это такая уж большая разница – воспользоваться одним своим преимуществом или другим? «Поверь мне, можно торговать чем угодно, – всегда говорил мой отец. – Продавай то, что у тебя есть».
* * *
Рэйна краем глаза улавливает движение и поднимает взгляд от бумаг. Бернис застегивает и расстегивает кнопку на эластичном поясе своего жакета, висящего на спинке ее стула.
– Извини, – говорит Бернис, выпуская из рук поясок и садясь прямее. – Я должна сказать кое-что. Я вела себя так же, как эта девушка со степлером, вела себя так, будто твою жизнь просто поднесли тебе на блюдечке, потому что ты привлекательная и… не знаю… цельная, наверное.
– Все в порядке, – отвечает Рэйна.
– Нет, не в порядке, – возражает Бернис. – Во-первых, я завидовала, на самом деле не зная ничего о тебе. Во-вторых, я вела себя так, будто использовать свою женственность – худшее оскорбление. Разве не так СМИ поступили с Тиффани? И со всеми этими мертвыми женщинами? И с Руби, если уж на то пошло? Разве не так поступил со мной Эштон? Не то чтобы мы придумали эти правила игры.
– Общество определяет условия оплаты, – вступает Руби, – потом презирает тебя за то, как ты платишь. А между прочим, Джейку Джексону сошел с рук весь этот фокус с конвертом, не так ли? Охренительная лажа!
– Как так? – спрашивает Уилл.
– Что ты, мать твою, имеешь в виду под этим «как так»? – откликается Руби.
– Такое ощущение, что ее отец вроде как проиграл ее Джейку Джексону, – объясняет Эшли Уиллу.
– Больше похоже на то, что эти деньги были даром признательности, а не платой, – говорит
