Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин
— Почему мордвин? — не понял Роман.
— Вот и молчи, — посоветовала Снаткина. — Мы вот с его бабкой еще в пакгаузе работали.
Снаткина указала на меня. С этим доводом спорить было сложно, Роман отвернулся.
— А его бабка мою сестру двоюродную дурой считала, — Снаткина указала в спину Федора. — Частушки про нее сочиняла.
Федор промолчал, Снаткина прочитала:
Как на улице Труда
Встретились два гуся.
Косопузая манда
Снаткина Маруся.
Щебенка сменилась крупным грейдером, машину затрясло, внутри загрохотало; Снаткина схватилась за велосипед, смотрела на меня злым глазом.
— У меня сестру Маруся звали, — объяснила она Роману.
— Понятно…
— А вот твой дед не воевал даже, а всем рассказывал, что ветеран, — сказала Снаткина Федору, когда грейдер кончился.
— Он ветеран, — возразил Федор. — У него награды…
— Сексот он, а не ветеран, — хохотнула Снаткина. — Ты на чердаке-то поищи, там у него фуражка синенькая валяется! По своим, сука, работал, а потом в газете за бутылку про себя напечатал — ветеран, мол! Ага, ветеран… Шурин его в поликлинике работал, вот все ранения и написали в карточках. Ветеран…
Федор обиженно сощурился.
— И ты в него, парень, — сказала Снаткина. — В мусарне служишь… Сучья кровь, с ней не вывернешься…
— А вы где мешок взяли? — Федор снова попытался сбить Снаткину.
— Мать-то твоя была хорошая, — не поддалась Снаткина. — Из Красного на Волге, приехала сюда зачем-то, лучше бы там и жила, жива бы была, бухгалтером работала.
— Мама…
— Это бабка твоя ее умогилила, — перебила Снаткина. — Живьем девку жрала, без передышки, и днем и ночью ее грызла, жидовкой звала. Пока у той рак не нашли. А как рак начался, так она с ней за стол за один не садилась, заразиться боялась!
Федор покраснел, прикусил губу.
— Мать-то твоя на кладбище, а бабка твоя по клюкву еще ходит.
Снаткина не утерпела и наклонилась поближе к Федору:
— Отца твоего подучила — чтобы в ребра жену кулаком тыкать. Синяков больших нет, а болит неделю. Вот он и тыкал, и тыкал. Бабы в бане с ней мылись, так у нее все бока желтые были. Нарочно так все делала…
Федор промолчал. Снаткина села.
— Тут у всех рак, — спокойно сообщила она Роману. — Место такое, гнилое. И люди гниют… Гнилью воняет, в магазин зайдешь как в морку…
— Это из-за болот, — возразил Федор. — Болота собирались осушать.
— Это не из-за болот, — сказала Снаткина. — Болота не воняют! Ты на больницу посмотри, врачи что, дураки? Все отсюда разбежались, кому охота раком болеть?! Электростанцию построят…
Вспомнив про станцию, Снаткина развеселилась.
— И это очень хорошо, — обрадовалась она. — Очень!
Снаткина повернулась ко мне:
— Твоя мать тут чуть не умерла, желудок у нее заболел. Ее в Ярославль отправили, она там трубку глотала с радиацией. И эта радиация всю гниль-то повытравила. Жива еще?
— Да, — ответил я.
— Жива! Станция — это хорошо! — повторила Снаткина. — И бабка твоя не дура была — подальше отсюда дочь отправила.
— Что же ты сама отсюда не уедешь? — спросил, не оборачиваясь, Федор. — Если город тебе так уж поперек горла — уезжай! Дом у тебя отличный, с руками оторвут…
— Да вот не хочу я отсюда уезжать! — крикнула Снаткина. — Остаться хочу! Посмотреть хочу, как все тут к чертям провалится! Как вы все тут завоете!
Снаткина вскочила на ноги, нависла над Федором:
— Посмотрю, как ты заюлишь, как сучка…
«Буханку» тряхнуло, Федор влетел в ухаб, Снаткина потеряла равновесие и упала на Романа и отчасти на велосипед.
— Все живы? — спросил Федор с удовольствием.
— Вези ровнее! — крикнула Снаткина.
Но ровнее не получалось. Или Федор не хотел ровнее. Снаткина пробовала выбраться из велосипеда, но не получалось — дождевик застрял полой в звездочке и намотался на зубцы. Снаткина дергала руками, велосипед вскидывался и бодал рулем Романа. Со стороны могло показаться, что Снаткина старательно месит Романа кулаками и между ними что-то делает велосипед. Я убедился, что в велосипедах кроется определенное коварство, в них довольно легко запутаться, у меня такое случалось два раза.
Машину подбрасывало. Иногда Роману было больно, он морщился, когда Снаткина слишком уж нажимала локтем или велосипед приходился педалью в печень. Мешок с комбикормом вел себя гораздо приличнее.
— Да остановись же! — не выдержал Роман. — Тормози!
Федор задавил тормоза.
Снаткина упала на пол, Роман снял с себя велосипед. Федор обернулся.
— Я хочу, чтобы вы… Все… Хочу, чтобы вы немного помолчали… До города все молчат! Витенька, можешь бухать.
— Ты мне рот не затыкай! — рыкнула Снаткина.
Я подумал, что сейчас Федор предъявит пистолет. Это вполне соответствовало бы ситуации. Но Федор взял себя в руки.
Мы поехали дальше, а я решил последовать совету Федора — открыл пиво и стал пить. Лучше пить. Роман пересел от Снаткиной подальше. Снаткина молчала. Федор иногда угрожающе свистел. А я думал, что сегодня стоит заглянуть в «Растебяку». Забегу в гостиницу, накидаю страничку, а потом в «Растебяку». Поужинаю. Посижу по-человечески. Поем и выпью. Лягу спать пораньше. Проснусь попозже. Напишу главу «На пути механизации и автоматизации», начну главу «Дружба народов и сотрудничество». Или «Потребкооперация и пищевая промышленность». Мы въехали в Чагинск со стороны бетонки и военного городка, остановились на улице Кирова недалеко от стадиона. «Стадион «Рекорд» — кузница рекордсменов».
— Дальше поезд не идет, — объявил Федор. — Прошу освободить вагоны. Витя, выпусти!
Я открыл дверь, Снаткина вышла из машины и уставилась на меня:
— Ты… Ты, значит…
Я испугался, что сейчас она мне непременно сообщит какую-нибудь гадость, но Снаткина сказала:
— Тебе ведь бабка велела — не возвращаться.
— Я…
— Уезжай отсюда.
Федор нетерпеливо посигналил. Снаткина достала из «буханки» велосипед, наклонила его на подставку. Федор наблюдал.
— Твой отец шелудивым был — и ты, парень, шелудивый, — сказала ему Снаткина. — И дед твой сексот.
Снаткина схватила мешок и выволокла из машины. Мешок тяжело упал на асфальт, Снаткина напряглась, подняла комбикорм и закинула его на раму велосипеда.
— Я за тобой посмотрю, сучонок! — пообещала Снаткина Федору.
И покатила велосипед по улице Крупской, двигая под зеленым плащом круглыми лопатками.
Федор глядел ей вслед. Роман хмурился. Я пожалел, что Хазина здесь нет — сказал бы что-нибудь умное.
— И что молчите? — мрачно спросил Федор.
Роман хихикнул. И я не удержался. Это было смешно. На лице у Федора образовалось растерянное выражение.
— Да пусть живет, ведьма старая, — сказал он. — Мне плевать, если честно. Это мой комбикорм, что ли?
— Комбикорм — это частная собственность, — заметил Роман.
— Да, может, она реально пшено купила, — скривился Федор.
— Пшено и пахтанье, —
