Мирза Ибрагимов - Слияние вод
Часто встречаясь с Ширзадом, Сакина заметила, что он и Наджаф охладели к Рустаму-киши, отшатнулись от него. У председателя теперь в советчиках увертливый Ярмамед и наглый Плоский Салман. О, как заискивающе улыбались они в глаза, а за спиною наверняка обделывали темные делишки. Как бы не довели они до беды мужа...
С весенним севом в колхозе справились, началась культивация, в районе Рустамом-киши очень довольны, во всяком случае, братец Калантар доволен, на днях заезжал к Рустамовым, отведал и чихиртмы и водки, расхвалил хозяина. И Рустам опять возгордился, высоко поднял голову и привечал лишь тех, кто смиренно склонялся перед ним, а с непокорным готов был бодаться, как упрямый бык... Добром все это не кончится.
Грядущее несчастье представлялось Сакине неотвратимым.
Что же делать? Разговор с мужем окончится очередным скандалом. Пожаловаться в райком? Нет, на это она не способна!... Ведь неизвестно, какой человек будет разбирать дело. Вдруг он окажется врагом Рустама? Воспользуется случаем и, вместо того чтобы помочь, опозорит Сакину и ее мужа, скрутит, повалит и грудь старику придавит коленом. Нет, с такими мыслями с ума сойдешь. Лучше домой уйти поскорее...
- Куда же Ширзад-то запропастился? Ведь время корову поить! - подумала вслух Сакина.
- Мама, воды, что ли, тебе надо? Сейчас принесу!
Сакина подняла глаза и увидела Першан.
- Да как ты подкралась? Случилось что-нибудь? От отца телеграмма?
- Нет, я так пришла. - Объяснение Першан показалось не совсем убедительным, и она добавила: - Надо у Ширзада взять одну книгу. А он не вернулся?
- Да нет еще. Пойди в дом, зажги лампу, а то больно мрачно.
Но девушка постеснялась зайти в дом Ширзада и, схватив ведро, побежала к водоему.
"Гляди, как старается, - подумала Сакина. - Будто в этом дворе обронила обручальное кольцо. А что ж, Ширзад - хороший парень, если их звезды сольются воедино, я буду счастлива..."
Першан тем временем напоила корову, засыпала ей в кормушку сена, подбросила в очаг хворосту, - все это она делала быстро, сноровисто.
- Ты щедра, как отец! - похвалила Сакина. - Не смотря ни на что, у Рустама-киши добрая душа, любит делать подарки.
- Так уж положено на этом свете, мама, - рассудительно заметила Першан, садясь рядом под тутовником.
Вдруг она увидела застывшего в растерянности у ворот Ширзада, быстро поправила черное с цветной каймой платье, и без того аккуратно облегавшее ее статную фигуру.
- Добрый вечер, тетушка! - робко сказал парень. - Или глаза мне изменяют, но рядом с вами...
Сакина смутилась не меньше Ширзада: может, Першам не следовало сюда приходить? А Першан рассмеялась:
- Бригадир не узнает своих колхозниц? Нечего сказать!...
Ширзаду показалось, что на дворе стало светлее, кругом все похорошело, словно куст диковинных роз расцвел...
- Как замечательно, что зашла! - вырвалось у него. - Проходи в дом...
Но Першан сухо сказала, что заглянула сюда только затем, чтобы взять одну книгу, а какое название - позабыла: что-то о передовиках азербайджанских колхозов. Книга нужна Рустаму-киши.
- "Новые задачи - новые требования", так, что ли? - подсказал Ширзад, вспомнив, что председатель не раз хвастался, что читал эту книгу, но, как видно, в нее и не заглядывал. Ну, лучше поздно, чем никогда... - Только не рассказывай, что у меня взяла, а то он и смотреть не станет.
- Да будет тебе известно, что я ничего не скрываю от любимого отца. Ты что, учишь меня обманывать родителей? Мама, слышишь?!
- Девушка, помолчи! - крикнула Сакина.
- Благодарю за книгу, мне пора домой, - чопорно сказала Першан и уже в воротах добавила: - Надеюсь, мама, что за разговорами с этим молодым человеком ты не забудешь, что у тебя есть своя семья?
И, расхохотавшись, пустилась бегом по темной улице. Сакина только руками развела и вздохнула, а Ширзад со светлой, чуть-чуть грустной улыбкой где стоял, там и сел, прямо на нижнюю ступеньку крыльца, вытянув гудящие от усталости ноги в запыленных парусиновых сапогах.
Почему запоздал? Да работы, как всегда, много, комиссия приезжала из района, проверяла хлопчатник, ход культивации. Остались ли довольны? Парень замялся, посмотрел куда-то в сторону... Он знал, что Сакина с болью переживала все неудачи мужа, но соврать ей не решился.
- Нет, тетушка, недовольны. На многих участках посевы изрежены, кусты низкорослые... - Ширзад нарочно сказал "на многих участках", а не в "некоторых бригадах", чтобы Сакина не подумала, что он хвастается. На делянке его бригады хлопчатник был, по мнению комиссии, в отличном состоянии.
- Чего же вы-то смотрите? - с упреком сказала Сакина.
- Не обижайся, тетушка, прошу, но такой вопрос уместно бы задать другому человеку.
- А я и его спрашиваю. Если ты парторг, так, значит, вы в одном ярме с Рустамом, вот и отвечай за него, - возразила Сакина.
Ширзад пожал плечами. Разве он избегал ответственности, разве не хотел помогать председателю? Но что сделаешь, если каждое слово Ширзада приводит Рустама в бешенство.
Сакина принесла на веранду, тюфяк, постелила его на тахте, положила мутаку, ватное одеяло. Вернувшись на крыльцо, она опустилась рядом с парнем, вздохнула и задумчиво сказала:
- Готовила я тебе ужин и смотрела на закат солнца... Жаркое, ослепительное, оно не спешило уйти. Но пришло время, и солнце скрылось за горизонтом. Пусть оно сегодня закатилось, но мы-то знаем, что завтра солнце опять покажется и наградит нас своим благословенным светом. А как мы, люди? Переживаем ли мы свой закат, воскреснем ли молодыми и сильными? Нет, такого еще не бывало на белом свете. У каждого из нас было утро, был полдень, придет и закат. Счастливы те, которых в часы заката помянут с благодарностью. Горе тем, которых проводят проклятиями... Ты молод, сынок, очень молод, и многое кажется тебе в жизни иным, чем мне, старухе. Рустам мой муж, кто лучше меня его знает? Десятилетиями клали мы по ночам головы на одну подушку. Он упрямый, слов нет, - но честный. В этом ты мне поверь. Старайся не вызывать в нем гнева, умело подходи, с безветренной стороны, и все тогда наладится.
Ширзад подумал, что и у него есть свое достоинство: если колхозные коммунисты выбрали его секретарем, то и Рустам должен с этим считаться. Но, не желая обижать тетушку, он сказал с фальшивой бодростью:
- Ты права: после нас останутся лишь доброе имя да наши дела. Ты знаешь, тетушка, что жизнь у меня была нелегкая. Может, жил бы по-иному...
- Ты и в золототканом платье не зазнаешься, - перебила его Сакина.
- Не знаю, не знаю... - Ширзад опустил глаза. - Старики говорят, что иного ослепляет богатство, другого - слава, третьего - власть. Прямо тебе скажу, тетушка, что Рустам-киши последнее время совсем зазнался, не подступись. Считает, что умнее его и в районе никого нету!
- Согласна, сынок, согласна, но что ж теперь делать? Отвернуться всем от него? Может, лучше попытаться открыть ему глаза, предостеречь от заблуждений? Не дать сбиться на старости лет с верного пути?
Ширзад задумался, и, глядя на него, Сакина пожалела, что взвалила свое горе на плечи юноши, которому бы сейчас впору радоваться жизни... В детстве у него радости мало было...
- Пойду принесу тебе чаю.
6
Сакина задержалась у очага, а Ширзад все еще раздумывал о ее словах. Как это верно: дорога жизни ведет только к закату, к увяданию, к старости. Нельзя на ней остановиться, нельзя повернуть обратно, к юности, нельзя проделать этот путь дважды.
Приняв из рук тетушки стакан чаю, Ширзад сказал:
- Если бы заранее знать, как следует прожить жизнь, не раскаиваться в заблуждениях, идти уверенно, прямо... Но это невозможно. Тетушка, приходилось ли вам делать что-нибудь такое, чего вы простить себе не могли?
Сакина прищурилась, будто вглядываясь в прошлое.
- Конечно, сынок... Лет двадцать назад поссорилась с соседкой и таких черных слов ей наговорила - бедняжка даже расплакалась от обиды. А через три дня настиг ее ангел смерти. Кажется мне, в могилу унесу это горе. Самое страшное, сынок, раскаиваться в собственной несправедливости.
Ширзад, тронутый откровенностью тетушки Сакины, которую привык уважать как родную, начал припоминать и свои грехи. Будто наяву увидел он огорченное лицо матери, вытряхнувшей из его кармана табачные крошки.
- Буду жертвой твоей, сынок, но брось это проклятое зелье, - попросила она, а отважный десятиклассник, выкуривший первую папироску на своем веку, грубо заорал:
- Не приставай, сам знаю, что делаю, не маленький! - И, хлопнув дверью, оставил мать в слезах.
Через неделю оба позабыли об этом случае. Курить Ширзаду не понравилось - тошнота одолевала, но сейчас ему показалось, что слезы матери еще не просохли и капают на его лицо.
- Опасаюсь, тетушка, что моя рука окровавлена и родная мать никогда не простит меня, - тихо признался он Сакине.
Было темно, и Сакина могла снисходительно улыбнуться, не боясь обидеть юношу.
