Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Квартира тут при чем? – Бессонов невольно схватился руками за виски – начало ломить голову. – Квартира ни при чем!
– Если не хватит денег от продажи машины, квартиру тоже придется продать…
– Что-о? – Бессонов болезненно поморщился, почувствовал, как на плечо ему навалилась жена, вцепилась руками в его руку сдавила.
– Да, да, да, – коротко и жестко, четко отделяя каждое «да» прослоечкой-запятой, произнес Егор.
Антон чуть сдвинул его в сторону, прошипел отдышливо, зло:
– А вы что же думали – напакостить, разбить чужую машину и укатить, не заплатив? Это раньше можно было, в совковом государстве, сейчас, слава богу, у нас порядок.
– Если не хватит денег, квартиру придется продать, это факт, – сказал Егор, – а на остатки после ремонта мы вам купим какое-нибудь жилье. Поехали!
– Куда? – Бессонов поморщился.
– Неужели ты, дядя, действительно такой недогадливый? – Антон начал терять терпение. – Дурак дураком, а? Или, может, мне тебя проучить малость, а? – Он сунул руку в карман, вытащил, и Бессонов увидел, что на пальцах у него поблескивает хромированной сталью кастет. Не самодельный, не кусок подковы, а заводской, импортный, с отстегивающимся штычком. – Хочешь?
– Не надо! – взвизгнула жена Бессонова.
– Тогда документы! Гони сюда паспорт! И права!
Бессонов, жалобно поморщившись, прикинул, сумеет он уйти от этих наглецов или нет. Уйти не получалось, спереди дорогу перекрывала иномарка – «японец» с примятым задом, справа – высокая, сантиметров под тридцать, бровка тротуара, слева стояли кожаные молодцы.
– Ну! – Антон поиграл кастетом перед лицом Бессонова. – Не то я живо тебе испорчу фотокарточку.
– А документы зачем? – с трудом овладев собою, проговорил Бессонов и поразился своему голосу, незнакомому, надтреснутому, словно в нем что-то порвалось, хрустнуло, потекло.
– Как зачем? – Антон захохотал. – Да ты же, дядя, шустрый как веник. Чуть зазеваюсь – мигом испаришься. Я таких, как ты, хорошо знаю. Ну! – Он неожиданно стиснул зубы, скрежетнул ими и поддел кастетом Бессонова под подбородок. – Можешь, конечно, сразу баксы отдать, и мы разбежимся в разные стороны…
– Нет у меня баксов!
– Потому – документы сюда! Чтоб не удрал. Будем договариваться по-другому.
– Да не удеру я, – Бессонов пальцами помял грудь – защемило сердце, горько усмехнулся, – куда уж мне!
– Документы мы тебе вернем, не боись! Во… Сукой буду! – Антон провел себя кастетом по шее: старый блатной жест, так на потайных «малинах» урки клялись друг другу в верности. Странно было видеть этот жест у молодого, сытого, обтянутого модной кожей парня в конце двадцатого века. – Верну, не бойся, дядя!
– Да я и не боюсь! – Бессонов вздохнул глубоко, полез рукой в карман и достал паспорт.
– Вот мои документы… Самый главный, серпастый, молоткастый…
Антон вырвал у него паспорт из рук.
– Теперь права.
– Права-то зачем? Вдруг меня милиционер остановит? А прав нету…
– С вами Егор поедет. Он права и предъявит милиционеру.
Надо было выйти из машины, глянуть, сильно ли она раскурочена, но Бессонов оцепенел, одеревенел, мышцы не повиновались ему, мозг сковало – он боялся молодцов. «Будто убийцы, честное слово, – стукнула в голове далекая, какая-то задавленная мысль, – у них-то и лица убийц, киллеров, молодчиков, которые с автоматами выходят на большую дорогу».
Бессонов снова поморщился, вытащил из кармана права – плоские, закатанные в прозрачный пластик, так называемые международные, когда-то он за эти права заплатил большие деньги: двести рублей. Тогда на две сотни можно было купить роскошный шерстяной костюм-тройку английского либо немецкого производства.
– Давай, давай, не боись, дядя. – Вид Антона сделался довольным, хмельным, словно он побывал на царском пиру. – Открой-ка заднюю дверь, – потребовал он и, не дожидаясь, когда Бессонов вытянет из скважинки пластмассовой торчок предохранителя, просунул руку в кабину, нащупал пальцами гладкую головку, резко дернул вверх. Распахнул заднюю дверь. – Садись, друг Егор, – пригласил он и засмеялся: – Дядю в пути не обижай. Держи его права, следи, чтобы он не сбежал по дороге, а вообще сиди смирно! Как мышь. – Егор так же, как и Антон, довольно засмеялся.
Бессонов почувствовал себя дурно – будто бы шею ему начали сдавливать чьи-то безжалостные пальцы. Повел головой в сторону, пальцы тут же среагировали на это движение, сдавили шею сильнее, он не выдержал, застонал.
– Не боись, дядя, я же тебе сказал – не боись! – Антон хлопнул дверью его машины, поглядел, как Егор расположился на заднем сиденье. – Живым останешься во всех случаях жизни!
Воздух перед Бессоновым заколебался, в нем появились красные, похожие на клубки дыма пятна, словно бы где-то что-то горело. Он застонал снова, потом встрепенулся, потянул носом: а вдруг действительно что-то горит? Он, например, или его машина?
– Поехали! – скомандовал с заднего сиденья Егор, хлопнул Бессонова по плечу.
«Будто я – извозчик, а он – барин», – невольно отметил Бессонов.
– Антон поедет за нами, – добавил Егор, – мы впереди, он сзади. Так не потеряемся.
– Куда поедем? – устало, добитым равнодушным голосом спросил Бессонов.
– Как куда? – Егор восхищенно передернул плечами: – Во дает! – Следом раздался дребезжащий злой смешок. – Ну, дядя! Вот так дядя! Ты давно последний раз в поликлинике был?
– Давно!
– М-да, с тобой не соскучишься… Поехали! – Он снова хлопнул Бессонова по плечу.
– Куда?
– На Кудыкину гору. К тебе домой, куда же еще!
Бессонов почувствовал, как у него засосало под ложечкой, вновь сделалось трудно дышать – ему не хотелось не то что везти домой, не хотелось даже пускать их на порог. Егор, поняв, что переборщил, проговорил более мягко, стараясь придать своему голосу участливость:
– Да не бойся ты, дядя, не бойся. – Глянул в права Бессонова, прочитал его имя-отчество. – Не бойтесь, Николай Николаевич, ничего худого мы вам не сделаем, разберемся, хлопнем по рукам и разбежимся в разные стороны. Мы же люди. Вы с женой – человеки, и мы – человеки. Не ждать же нам здесь милицию!
В этом он был прав.
– Если приедет милиция, то пользы никому не будет – ни вам, ни нам, – добавил Егор заговорщицким шепотом. Почему-то он заговорил шепотом…
– Ладно, – сдался Бессонов, мягко тронул машину с места – он вообще ездил мягко, аккуратно, сегодняшняя авария была первой в его жизни.
– Коля, – неожиданно всхлипнула жена, – Коля…
Чувство жалости, нежности родилось в нем, он повернул к жене голову, увидел ее бледный, расплывающийся в сумраке кабины профиль, успокаивающе коснулся рукою плеча:
– Все будет в порядке… Не тревожься!
– Мне страшно!
Бессонов попытался улыбнуться, но улыбки не получилось, во рту возникла боль, словно бы у него была ветрянка и потрескались губы, щеки и подбородок онемели – Бессонову тоже было страшно, не так страшно, может быть, как жене, но все равно страшно.
Он произнес
