Алексей Писемский - В водовороте
- Так себе, ничего! - сказал было он ей и на этот раз; но Елена этим не удовольствовалась.
- Вовсе не так, а непременно делаешь что-то такое большое!.. Отчего ты не хочешь сказать мне?
- Оттого, что нельзя говорить о том, что у самого еще смутно в голове.
- Это ничего не значит; ты мне должен сказать, и ты вовсе не потому не говоришь, - вовсе не потому!
- Почему же?
- Да потому, что я знаю почему; во-первых, я вижу по книгам, ты что-то такое по русской истории затеваешь - так?.. Да?
- Может быть, и по русской истории.
- Но что из нее можно написать?.. Все уж, кажется, написано!
- Нет, много еще не написано.
- А именно?
- А именно, например, - начал князь, закидывая назад свою голову, сколько мне помнится, ни одним историком нашим не прослежены те вольности удельные, которые потом постоянно просыпались и высказывались в московский период и даже в петербургский.
Елена рассмеялась громким смехом.
- Вольности еще какие-то нашел! - произнесла она.
Князь при этом покраснел несколько в лице.
- Никаких я вольностей, признаюсь, у русского народа не вижу, продолжала Елена.
- Ты не видишь, а я их вижу! - сказал князь.
- Но где, скажи, докажи? - воскликнула Елена.
- Вольности я вижу во всех попытках Новгорода и Пскова против Грозного!.. - заговорил князь с ударением. - Вольности проснувшиеся вижу в период всего междуцарствия!.. Вольности в расколе против московского православия!.. Вольности в бунтах стрельцов!.. Вольности в образовании всех наших украйн!..
- Какой же результат всех этих вольностей?.. Петербург?.. - возразила ему Елена.
- Я говорю не о результатах, а о том, что есть же в русском народе настоящая, живая сила.
- Тебя за эту статью, если ты только напечатаешь ее, так раскатают, так раскатают, как ты и не воображаешь! - произнесла Елена.
- Но за что же?.. Я могу дурно выполнить, дурно написать - это другое дело; но не за самую мысль.
- Нет, за самую мысль, потому что в ней ложь и натяжка есть.
- По-твоему - натяжка, а по-моему, как говорит мое внутреннее чувство, она есть величайшая истина.
- Чувство ему говорит!.. История - не роман сентиментальный, который под влиянием чувства можно писать.
- Нет, именно нашу историю под влиянием чувства надобно было бы написать, - чувства чисто-народного, демократического, и которого совершенно не было ни у одного из наших историков, а потому они и не сумели в маленьких явлениях подметить самой живучей силы народа нашего.
- Никакой такой силы не существует! - произнесла Елена. - Ведь это странное дело - навязывать народу свободолюбие, когда в нем и намека нет на то. Я вон на днях еще как-то ехала на извозчике и разговаривала с ним. Он горьким образом оплакивает крепостное право, потому что теперь некому посечь его и поучить после того, как он пьян бывает!
- Мало ли что тебе наболтает один какой-нибудь дуралей; нельзя по нем судить о целом народе! - возразил князь.
- Нет, это не он один, а и более высшие сословия. Ты посмотри когда-нибудь по большим праздникам, какая толпа рвется к подъездам разных начальствующих лиц... Рабство и холопство - это скрывать нечего - составляют главную черту, или, как другие говорят, главную мудрость русского народа.
- Господин Жуквич, что ли, успел натолковать тебе это?.. И поляков, вероятно, перевознес до небес? - проговорил князь.
- Нет, я еще до господина Жуквича знала это очень хорошо, и уж, конечно, поляки всегда были и будут свободолюбивее русских! - воскликнула Елена. - Когда еще в целой Европе все трепетало перед королевской властью, а у нас уж король был выборный. На сейме[50] воскликнет кто: "не позволям!" и кончено: тормоз всякому произволу.
- До многого и докричались вы!..
- Да, но все-таки кричали, а не низкопоклонничали.
- Что ж такое кричали?.. И собаки на улице лают беспрестанно, однако от того большой пользы ни им, ни человечеству нет! - возразил князь и сам снова принялся за свою работу.
Елена даже покраснела вся при этом в лице.
- Какое глупое сравнение! - произнесла она и, как видно, не на шутку рассердилась на князя, потому что не медля встала и пошла из кабинета.
- Господин Жуквич послезавтра будет у нас обедать? - крикнул ей вслед князь.
- Послезавтра! - отвечала Елена, не поворачиваясь к нему.
- Послезавтра!.. - повторил сам с собою князь.
II
Анна Юрьевна последнее время как будто бы утратила даже привычку хорошо одеваться и хотя сколько-нибудь себя подтягивать, так что в тот день, когда у князя Григорова должен был обедать Жуквич, она сидела в своем будуаре в совершенно распущенной блузе; слегка подпудренные волосы ее были не причесаны, лицо не подбелено. Барон был тут же и, помещаясь на одном из кресел, держал голову свою наклоненною вниз и внимательным образом рассматривал свои красивые ногти.
- Я вам давно говор, - начал он в одно и то же время грустным и насмешливым голосом, - что в этой проклятой Москве задохнуться можно от скуки!
- Что же, в Петербурге вашем разве лучше? - возразила ему Анна Юрьевна.
- Без всякого сомнения!.. Там люди живут человеческой жизнью, а здесь, я не знаю, - жизнью каких-то... - "свиней", вероятно, хотел добавить барон, но удержался.
- Ужасно какой человеческой жизнью! - воскликнула Анна Юрьевна. - Целое утро толкутся в передних у министров; потом побегают, высуня язык, по Невскому, съедят где-нибудь в отеле протухлый обед; наконец, вечер проведут в объятиях чахоточной камелии, - вот жизнь всех вас, петербуржцев.
- То для мужчин, а для женщин мало ли есть там развлечений: отличная опера, концерты, театры.
- Все это и здесь есть; но я не девчонка какая-нибудь, чтобы мне всюду ездить и восхищаться этим...
- В таком случае, поедемте за границу, - сказал ей на это барон: последнего он даже еще больше желал.
- Вам за границей в диво побывать!.. Вы никогда там не бывали; mais moi, j'ai voyage par monts et par vaux!..[153] Не мадонну же рафаэлевскую мне в тысячный раз смотреть или дворцы разные.
- Но где же лучше? - воскликнул барон.
- В молодости, вот где лучше. В молодости везде хорошо, - отвечала ему Анна Юрьевна.
- Но в эту страну нельзя воротиться, - произнес барон с небольшой улыбкой.
На этих словах его Анна Юрьевна увидела, что в гостиную входил приехавший князь Григоров.
- Ah!.. Voila qui nous arrive![154] - воскликнула она ему навстречу радостным голосом. - Наконец-то удостоил великой чести посетить.
Князь пожал руку кузины, пожал руку и барону.
- Я, шутки в сторону, начинала на тебя сердиться, что ты совсем не ездишь, - говорила Анна Юрьевна.
- Некогда все было, - отвечал князь.
- Да что ты такое делаешь? Неужели все целуешься со своей Еленой?.. Не надоело разве тебе еще это?
- Нет, не надоело.
- А другой нет у тебя пока никакой?
- Нет другой пока.
- Mensonge, je n'en crois rien[155].
- Но у барона же нет другой, - сказал князь, показывая глазами на барона.
- Барон что?.. Барон - рыба.
- Рыба он?
- Совершенная... мерзлая даже.
- О, это ужасно! - воскликнул князь. Барон краснел только, слушая этот милый разговор двух родственников.
- А я, кузина, приехал вас звать сегодня обедать к себе, - продолжал князь.
- Это что тебе вздумалось? - спросила Анна Юрьевна.
- Да так, тут один мой знакомый поляк будет у меня обедать, красавец из себя мужчина; приезжайте, пожалуйста!.. Поболтаем о нашей заграничной жизни.
- А обед будет порядочный?
- Самолучший заказан повару.
- Посмотрим! При княгине у тебя в этом случае нехорошо было: она, как немка, только и знала вкус в картофеле да в кофее.
- Теперь у меня другая хозяйка; а кстати, вы не скомпрометируетесь быть у меня тем, что встретите mademoiselle Жиглинскую?
- Quelle idee[156]... Скомпрометируюсь я!.. Меня теперь, я думаю, ничто уж в мире не скомпрометирует!.. А что ж ты барона не зовешь? - прибавила Анна Юрьевна.
- Барон, разумеется, приедет. Приедете? - спросил князь барона.
- Приеду! - отвечал тот, держа по-прежнему голову потупленною и каким-то мрачным голосом: слова князя о том, что у него будет обедать красивый поляк, очень неприятно отозвались в ухе барона. Надобно сказать, что барон, несмотря на то, что был моложе и красивее Анны Юрьевны, каждую минуту опасался, что она изменит ему и предпочтет другого мужчину. Чтобы предохранить себя с этой стороны, барон, как ни скучно это было ему, всюду ездил с Анной Юрьевной и старался не допускать ее сближаться с кем бы то ни было из мужчин. Князь же, в свою очередь, кажется, главною целию и имел, приглашая Анну Юрьевну, сблизить ее с Жуквичем, который, как он подозревал, не прочь будет занять место барона: этим самым князь рассчитывал показать Елене, какого сорта был человек Жуквич; а вместе с тем он надеялся образумить и спасти этим барона, который был когда-то друг его и потому настоящим своим положением возмущал князя до глубины души.
