Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет
– Да ладно, чего там тяжелого? Мастерство ведь не пропьешь. – Стоев опять махнул официанту, движение руки выглядело настолько красивым, что у Вейнера пробежала изморозь по позвоночнику.
– Да я не об этом. Я тебе что хочу рассказать? Мне показалось, я там в зрительном зале увидел женщину, ну, как, женщину, я ее еще девчонкой знал, давно, еще там, в той жизни. Я ее не видел много лет, и странно, что опять встретил.
– Почему? Что странного в том, что она на курорте отдыхала? – не согласился Вейнер, смотря, как официант ловко проскользнул к их столику с новым бокалом коньяка для Стоева.
– Понимаешь, странность в том, что она каждый раз исчезает, а потом снова появляется через несколько лет. Я думал все уже, закончилось, а вот опять. Мне было лет семнадцать, еще до того, как я в Берлин приехал, я в балетной школе тогда учился, и у нас, у студентов, во все театры контрамарки имелись. В театре я ее и увидел, я часто в театрах девок писал, мы с приятелем виртуозно это, надо сказать, делали. Так вот, я ее там увидел, в антракте, и сразу запал на нее. Правда, она с парнем была красивым, высоким, с выразительным таким лицом, намного красивее ее. Я на нее и обратил внимание из-за этого парня, очень уж он выделялся. И не понятно было, почему он с ней: маленькая, до плеча ему не доставала, хрупкая, почти прозрачная, как бы в себе. В общем, мышка такая. Но было в ней что-то, знаешь, я это сразу улавливаю, – Стоев усмехнулся, – даже не сексуальность, а, скорее, затаенная, внутренняя животность, что ли, которая, запомни, старик, и есть самое ценное в женщине качество. Неуловимое оно: в движений, в повороте бедер, как ногу ставит, взгляд, главное, взгляд, ну и разное. Нельзя объяснить, талантом специальным надо обладать, чтобы оценить. Вейнер улыбнулся, он знал про талант, и ему нравилось начало рассказа, и то, как изменился голос Стоева. Он давно обнаружил в нем этот переход, который, хотя и был поверхностный, но все же как бы с одной поверхности на другую. Хотя, конечно, в глубину, как сам Вейнер, Стоев проникнуть не мог. Ну хоть так, каждому свое, в конце концов.
– Знаешь, старик, я понял, почему этот парень ее оценил. Как бы объяснить? – Стоев задумался. – Она замыкала твой взгляд и уводила его внутрь себя. И держала его в себе, не отпуская. Не знаю, понимаешь ли ты, это редко бывает. И это признак, что клиент заслуживает особого внимания. Ну, в общем, не знаю, может быть, я не правильно объясняю, хотя это не важно, главное, она запала в меня. И я решил ее не отпускать, и после спектакля я пошел за ними.
– Как пошел? – не понял Вейнер.
– Ну как, обыкновенно, как в детективах. Они в метро, и я в метро, они по улице, и я за ними. Парень, конечно, ничего не заметил, он на ней был зафиксирован прочно, а она заметила, еще в театре заметила, и так вот, как я тебе объяснил, взгляд мой в себя вобрала. А потом на улице пару раз как бы невзначай обернулась, но спутнику своему ничего не сказала, что, конечно же, было хорошим признаком. Не для него хорошим, а для меня, естественно. Он ее проводил, я этот район города хорошо знал, а потом еще посидел у ее подъезда, смотрел, какое окно зажжется. Она на втором этаже жила, и я все смотрел через занавеску, как она ко сну готовилась, а потом, видимо, легла, и свет погас. Домой, помню, пешком пошел, метро уже закрыто, поздно было, а на такси денег не набралось, откуда тогда деньги?
Потом я встретил ее через пару дней у подъезда, хотел сразу, назавтра подъехать, но ребята куда-то утащили после занятий. Она и не удивилась, только остановилась, увидев меня, а я тоже не хотел в игры эти играть, так проще порой, когда напрямик. Подошел и говорю так нагло, смотря ей прямо в глаза:
«Ты ведь знаешь меня?» – Сразу на «ты», чтобы проще было.
Думал, она опешит от моего нахальства, а она внимательно смотрит на меня, втягивает меня глазами, я тогда в первый раз разглядел, темными, не просто большими, но еще открытыми очень широко, потому и взгляд такой немного странный.
«Знаю немного». – Так и сказала, совсем не кокетничая.
В общем, закружил я ее, я тогда любил с наскока брать. Ей, конечно, все интересно было, ей мир такой и не снился – артисты, богема, классический балет. Да и я был, как это говорили, «восходящей звездой», в газетах обо мне писали, в общем, популярный я был, друзей много, успех, поклонницы. Она совсем ошалела и увлеклась мной, я сразу это почувствовал. В общем, она каждый вечер ко мне в общежитие приходила, а ближе к ночи я ее с собой в разные компании брал. Она мне нравилась: молчаливая, вся в себе, тоненькая, лицо белое. Знаешь, все от контраста, на очень бледном лице огромные темные глаза, и так смотрела на меня пристально, что я тут же хотел ее трахнуть, и трахал, если место позволяло.
Стоев замолчал, отпил коньяку, поднял глаза на Вейнера.
– Ну а месяца через три все потихоньку проходить стало. Ну, сколько можно было с ней с одной все время? Ты знаешь, какие девчонки в балетной школе, какие растяжки, да и не только растяжки? Как будто из другого мира. Кто там не побывал, в этом мире, не поймет. Не могла она с ними конкурировать, да и кто смог бы? К тому же вообще жизнь веселая была, ну и все затухать стало. Она сама поняла, пришла несколько раз вечером, а меня нет, пару раз записки оставляла, а потом перестала. Так мы плавно и перешли в новую фазу.
– Какую фазу? – спросил Вейнер, чувствуя, что его все больше увлекает этот рассказ.
– Я ей звонил иногда, ну, где-то раз в две недели, она всегда сама подходила, то ли вообще дома по вечерам сидела, то ли звонка моего ждала. Глупо, конечно, так думать, но очень уж быстро снимала трубку. Если честно, мне все равно было, но, знаешь, в привычку вошло, что она где-то поблизости и всегда ждет и никогда не откажет мне Понятно, что я использовал ее, я и тогда это знал, но она не возражала, да и потом, какая разница.
А, да, помню, один раз заехал за ней, у нее как раз дома родителей не было, она встретила меня в дверях, волосы распущены, у нее были длинные прямые волосы, обычно она их как-то завязывала, хвостик делала или косу, а тут распущены. Она на цыпочки приподнялась, потянулась ко мне, чтобы руками меня за шею обнять, я, конечно, склонился к ней и тут же утонул в ее волосах. Знаешь, в буквальном смысле утонул, словно сознание потерял, ну, не совсем, конечно, но помутился немного. А когда вернулся: я в ее комнате на кровати и помню только, что мы любовью занимались, и что так хорошо еще никогда не было. Она приподнялась, гибко склонилась надо мной, волосы ее распущенные мне на лицо спустились, и тут я все понял. Ее волосы были чем-то пропитаны, каким-то дурманным запахом, этот запах и увел меня. Я выделил прядь, прошел сквозь нее пальцами, она смотрела на меня своим молчаливым, чудным взглядом, и я спросил, указывая на волосы: «Что это?»
«Это я пытаюсь удержать тебя», – только и сказала она.
И тут мне стало смешно, ее дурман соскочил с меня в ту же секунду. Правда ведь, это было занимательно, такого со мной еще не приключалось.
«Ты ходила к ворожее, что ли, или сама ведьма? Ты пыталась заворожить меня, – смеялся я, – околдовать».
Она тоже засмеялась.
«Я пыталась», – согласилась она через смех.
– Тебе не надоело? – прервался Стоев.
– Нет, нет, – ответил Вейнер, – продолжай, мне интересно.
– В общем, ей не помогло, а может, даже усугубило, но я скоро перестал ей звонить вообще. Потом на стажировку уехал сюда, в Берлин, а отсюда все другим казалось. Я забыл о ней, да и почему я должен был помнить? И не видел ее больше двух лет. – Стоев снова отглотнул из бокала. – Ты точно не спешишь, потому что мне еще рассказывать? – Вейнер только качнул головой. – Ладно, постараюсь покороче, а то я слишком подробно.
Однажды я вернулся, у меня был отпуск, длинный, пару месяцев. Все были мне рады, я уже был не «восходящей», а «взошедшей» звездой, куча друзей, женщины, каждый вечер пили. Как-то ночью я ехал на такси, не пьяный, но в подпитии, и тут понял, что нахожусь недалеко от ее дома. Попросил остановить машину и вышел, была морозная ночь, хрустел снег под ногами, я был в легкой дубленке, без шапки, в руке букет: мне каждый вечер дарили цветы. Я вдруг остро почувствовал, что хочу ее увидеть, именно сейчас, в эту же минуту. Наверное, я все же был пьяный, потому что она могла выйти замуж, переехать, да все, что угодно. И все же я полез к ней в окно.
Абсолютная дурость, я мог свалиться, сломать ногу, что означало бы конец карьеры, это был второй этаж, я тебе говорил, достаточно высоко, я запросто мог свалиться. Но в стене оказалось много выступов, и я, конечно, отлично владел телом, я и сейчас неплохо с ним управляюсь, но тогда я к тому же легкий был, в смысле веса.
Форточка была приоткрыта, на окне висели занавески из легкого тюля, тогда такие в моде были, и, приглядевшись, я мог различить очертания в комнате. Я метнул в форточку букет и чуть не сорвался, едва успел схватиться за раму с внутренней стороны. Я видел, как она села на кровати, я сразу по движениям понял, что это она. Ясное дело, она спросонья ничего не понимала, только видела чужой силуэт в окне, приятненькое такое ночное пробуждение. Хорошо еще, что не закричала, вполне бы могла, хотя кричать было не в ее натуре. Она встала и подошла к окну, секунду пыталась разобраться, кто это там, что за видение, а потом только преподнесла ладонь ко рту, как бы прикрывая его, и стала отпирать окно. Я ввалился в комнату, она поднесла палец к губам, и я понял, что за стенкой родители.
