Трое - Георгий Иванов Марков
Белый строительный камень.
Сашо присел, чтобы прийти в себя. Он очень испугался, когда прыгнул. Страшно боялся попасть под колеса. Теперь он даже удивлялся, как это не произошло. Решил, что на камнях ему тяжело будет ехать всю ночь и пошел по вагонам. Теперь он видел лучше. Перебрался на соседний вагон, но он оказался запертым. Пришлось ползти по крыше. Следующий — тоже заперт, а дальше — фургон и фонарь рабочего на тормозной площадке.
Пришлось вернуться. Пошел вперед. Три платформы, груженные камнем. Ему надоело перебираться с вагона на вагон, и он решил остаться на платформе, на которую прыгнул.
Пиджак его совсем промок. Он снял его и, натянув между двумя камнями, сделал из него что-то вроде крыши. Прикорнул, однако место было тесным и неудобным. Попытался сдвинуть камень. Не хватило сил. Истощенный, он свернулся в клубок и попытался задремать.
Поезд с грохотом миновал две большие освещенные станции и продолжил свой путь в темноте. Сашо не смог уснуть. Подумал, как глупо все, что он делает.
— Верно, что глупо! — перебивает его Иван. — Мог бы взять у кого-нибудь деньги взаймы, потом мы бы ему вернули. Или телеграфировать мне, я бы выслал! В таком случае ты совершил бы то же самое путешествие, только в приятной и удобной обстановке, как все люди!
— Оно не было бы таким же! — отвечает парень. — Ни в коем случае! Потому-то я тебе и рассказываю! Представь себе пальто между двумя камнями и меня: обхватив локти, сижу, согнувшись в три погибели, а за воротник стекают капли. Потом состав снова уменьшил скорость. Большой подъем. Может, тебе покажется странным, до тогда я задремал…
Наверное, он уже сквозь дрему вспомнил биолога Илиева. В одном дружеском разговоре, с глазу на глаз, учитель сказал ему:
— Ты неплохой парень, так зачем же стараешься казаться плохим?
— Ишь чего выдумали? Значит, я такой и есть! — ответил ученик.
— Нет, ты не такой! — настоял на своем учитель. — Это не твоя жизнь.
Сашо ничего не понял.
— Но можешь стать и таким! — добавил учитель.
Он был симпатичный человек.
— Интересно, какая она, моя жизнь? — спрашивал себя парень, сжавшийся на платформе между камнями. В эти минуты мир казался ему огромной бездной, во мраке которой бесцельно мчится он и этот проклятый состав. Где-то на дне этой бездны были Кукла с противным выражением ее лица, его отец… приятели в родном городке… черный фанерный письменный стол в банке, который ждал его…
И тоже где-то там ухмылялась маленькая Мария, его одноклассница:
«Ты красивый дурак и только!»
И похотливые женские взгляды… и снисходительные улыбки… и вечное его оправдание…
«Язык у меня плохо подвешен!»
И тревоги матери… и…
Проснулся он от станционного гвалта. Только тогда заметил, что ноги у него побелели.
В горах шел снег. Он встал и отряхнулся. Белый простор вселил в него надежду. Он весь промок, и от холодного воздушного потока, вызванного движением поезда, его трясло… Парня охватила страшная болезненная лихорадка. Он весь продрог, зубы стучали, словно кто-то со всей силой тряс ему голову. От дрожи закружилась голова, и он упал между камнями.
Падение словно пробудило в нем волю к сопротивлению. Откуда-то из глубины души поднялся гнев — против природы, против тела, против поезда, против всего.
Он выпрямился, расшевелил свои онемевшие конечности и начал… разминку.
— Раз! Два! Раз! Два! Живее! Живее! Еще живее! Еще живее! — ревел его голос. И вдруг:
— Пой, чего молчишь!
Он запел маршевую песню, которую выучил в казарме. Потом вторую, третью.
Он орал во все горло и махал руками, как сумасшедший. Его охватило то же самое чувство, которое он испытывал, когда нес тяжелую крестьянку, и у него подкашивались ноги.
— Выдержу! — кричал он и, ободряя себя, думал: «Если выдержу, значит, все будет хорошо!»
Раздался гудок, и шум поезда как-то заглох. Послышался другой, особенный звук… Туннель.
Он растянулся на камнях. Густой мрак и удушливый запах дыма. И мучительная жара.
— Я вспомнил, что по этой линии много длинных туннелей!
— Испугался? — Иван приподнялся в кровати.
— Испугался! — признается Сашо. — Любой испугается… Целых семь километров! А платформа в середине состава, даже ближе к концу… весь дым на меня… вспомнил я железнодорожника, который рассказывал, какая адская духота над вагонами в горных туннелях… Надо было решать: прыгать после первого же туннеля, или же продолжать ехать… И когда я уже решил было прыгать, в голову мне пришла мысль… не проверка ли это… гожусь я или не гожусь!
Иван снова улыбается. Нет, не стоит его перебивать.
Снова присел между камнями. Вдруг он спохватился, что мокрый пиджак в сущности мог бы сослужить ему службу. Будет дышать через него. Так воздух будет очищаться от копоти. Только он устроился, как опять раздался грохот. Очередной туннель. Сначала — ничего особенного. Ему даже было приятно, что над ним не холодное небо. Время от времени где-то сбоку мелькали и сразу же исчезали в темноте огоньки. Туннель был освещен. В тусклом свете Сашо видел густой дым и плотнее прижимал к лицу мокрую полу пиджака.
— Еще немного! Еще немного! — говорил он себе.
Запах гари становился невыносимым, все труднее было дышать. Пахло окисью углерода, тем синеватым отвратительным газом, из-за которого он чуть не получил двойку по химии. Ему становилось дурно. Не есть ли жизнь человека сплошная проверка? Проверка — кто родился на земле, чего он стоит, годен ли он, здоров или же сдаст при первом же испытании?
Стиснув зубы, парень ждал конца туннеля. Этот был самый большой. Но, если бы были и длиннее, он все равно бы выдержал.
— Если бы в ту минуту мне нужно было совершить что-нибудь необыкновенное, такое, что человек делает раз в жизни, даже наизусть выучить твою математику, то я был бы готов и на это! Злоба кипела во мне, брат. Думал, если потребуется, и паровозу голову сверну, как головку репчатого лука!
— Только в ту минуту! — замечает Иван.
— Для меня это было очень важным! Никогда до этого я не подозревал, что способен на такое! Понимаешь!
— Понимаю! — Иван вспоминает скалы Лакатника. Не то же ли самое это чувство. Человек пробуждается ото сна инерции?
— Не легко мне было! — говорит Сашо. — Проехали еще несколько туннелей! В одном из них я чуть не задохнулся…
Его мучил холод в желудке. Странный холод, словно в нем притаилась чужая рука, готовая в любой момент растопырить пальцы. И не менее неприятное чувство было
