Валентин Иванов - Златая цепь времен
Еще два слова об источниках. Даже иной акт за подписями нескольких лиц о приеме той или иной ценности на склад может солгать. Авторы источников были людьми. Я стремился понять не букву, а смысл, поэтому-то и употребил выше выражение сжиться, а не изучить.
Конечно, после подлинных источников меня интересовали и писания историков. Но к ним я шел уже вооруженным и здесь часто удивлялся недобросовестности патентованных историков. Например, есть такой Диль, француз, «знаток» Византии. С моей точки зрения просто негодяй. Да, именно так, по его бессовестному искажению оригиналов под точку зрения француза второй половины XIX века.
Теперь о сторожевой горе. Из-за этого Вашего вопроса мое письмо прервалось на восемь дней: я, чтобы найти наброски карт и расчеты расстояний, перерыл архив «Руси». Я давно собирался это сделать, по своему обычаю уничтожать черновики после издания книги. Может быть, неточности выражений, но точка горы значительно ниже, чем указанная Вами. Она больше удалена к югу Руси.
Вообще же как-то печально думать о том, как сильно изменяется даже местность. У меня это ощущение возникло не так давно, и это связано с возрастом: мне скоро шестьдесят.
Года два тому назад я побывал на берегу моря — разрыв в сорок лет! Вообразите, море съело метров семьдесят берега. Там, где были сады — теперь вода. И единственный уцелевший дом, по которому я мог судить, стоит уже не в глубине, а почти над водой. Сколько-то лет тому назад там укрепили берег, иначе не было бы и моего приметного дома. Следовательно, больше двух метров в году уходило. В другом месте исчезли гряды скал, которые тоже помню хорошо.
Надо Вам сказать, что в VI веке климат был в нашем полушарии значительно теплее. Первые посетители Гренландии назвали ее Зеленой землей. Ныне там подо льдом нашли следы былых пашен. В моей «Руси» я не стал делать упора на это, чтобы не придать оттенок чудесного. Но и лесов было куда больше, больше было и воды. Словом, за полторы тысячи лет меняется необычайно много. Даже рельеф местности.
Взятие Топера. И само взятие этого города, и способ — исторический факт. Удивительно, что выманивание гарнизона есть типичный, много раз повторяемый способ. Штурм стен — тоже факт. Выражаясь современным военным языком, славяне образовали две группы — сковывающую стрельбой и штурмовую. Лук был могучим оружием с дальнобойностью шестьсот-семьсот шагов. Сковывающая группа стояла под Топером на расстоянии четырехсот-пятисот шагов, что давало возможность стрелять настильно. Это можно делать лишь с довольно заметного расстояния, ибо под самой стеной образуется «мертвое пространство», туда нельзя стрелять ни со стен, ни бить в защитников. В частности, стены Топера либо не имели зубцов, или зубцы находились в плохом состоянии. Есть данные, что после взятия Топера его стены, как и стены других крепостей, приводились в порядок, реконструировались. Характерно и другое: в ту эпоху славяне довольно легко брали крепости. Собственно описаний взятия, вернее, способов немного. Но много упоминаний. В частности, Топер не был единственной крепостью, взятой славянами без длительной осады, без осадных машин, но штурмами. Безусловно одно, в каждом случае отлично действовали сковывающая и штурмовая группы. Вообще же лук был удивительно мощным и дальнобойным оружием. Он значительно превосходил ружья, и огнестрельное оружие вытеснило лук не своим преимуществом, но доступностью. Чтобы хорошо стрелять из лука, нужны были многие годы тяжелого труда, а заряжать и наводить с сошек железную трубу умел каждый. Поэтому огнестрельное оружие вытеснило лук так же, как массовое производство вытеснило ремесло, хотя ремесло давало изделия лучшего качества.
О женщинах в Византии. Ничего не поделаешь, женщины не нашли себе большого места. Думаю, что случилось так у меня лишь потому, что в ту пору женщины принимали действительно мало участия во внешних проявлениях. В частности, женщины тогда не посещали открытые трибуны ипподрома. Что же касается знатных, то они следили за играми с закрытых хоров храма Стефана.
Дух времени. Надо сказать, что знакомые мне первоисточники удивительно материалистичны, описания абсолютно лишены мистического оттенка. Вообще же я считаю, что люди того времени были более практичны, более реалистичны, чем могут нам представиться.
Разгром хазаров. Как всегда было, как всегда будет, после окончания войны или после сражения удивительно легко указывать на большие и малые ошибки сторон. Поражаешься, почему тот-то и тот-то так поступили, и хочется переделать, изменить. Отсюда большая неправда отдельных исторических произведений, и старых, и вчерашних. Тем более что я, как читатель, упорный детерминист, требую ясного последовательно-разумного хода событий. С этой точки зрения особенно любопытны военные романы, написанные штабными офицерами. Последние причесывают события с личной убежденностью, поэтому убедительно. «Книгу может прочесть солдат и сделает из нее неправильные выводы» — таков их аргумент. Сюда же относится требование обязательной жизнерадостности и уверенности в том, что лично уцелеешь. Никакой «обреченности»! Однако же, по уставу, все, идущие в разведку, оставляют документы и знаки отличия и различия, дабы и по трупу противник ничего не узнал.
Иностранцы не раз отмечали стойкость русских. Знаменитое выражение: «Русского нужно не только убить, но и повалить потом». У нас не было турниров, потому что этот цирк в латах не отвечал характеру. Иностранцы отмечали, что «русский рыцарь на турнире не щадит ни себя, ни дорогого оружия, ни коня…» (В тех случаях, когда наши где-то выступали, будучи за границей.)
Вы пишете: к чему будоражить прошлое? Единственно потому, что правда превыше всего. Война ужасна и отвратительна. Кто сеет ветер, пожнет бурю.
О названии Рось или Россь, что, думаю, одно и то же. Знаю только, что споров было много, но и сейчас для наших историков остается неясным происхождение этого слова. Мне кажется, что вполне вероятно здесь, в происхождении названий Россия, Русь, россичи или росичи, русичи и русские, наличие даже случайности. Дело в том, что как личность человека не объяснена и не связана с его именем, так и название народа… Сейчас, кажется, об этом даже не спорят. Мое предположение наименее навязчиво и согласуется с предположениями же иных наших историков.
Благодарю Вас за внимание, за труд, который Вы потратили на мою «Русь». Вы поразили меня глубочайшим Вашим вниманием к моей книге, поэтому пишу Вам, как близкому другу, и за дружбу Вашу могу Вам заплатить лишь полнейшей искренностью.
28.XI.1961
*
Милый Н. О., благодарю за письмо, за добрые слова.
…Ох, летописи, летописи. Редактор на редакторе, да, да! И толкователи «документов», вгрызающиеся в каждое слово. А слова-то и нет. Тут и случайность настроения автора, и косность редактора, а ведь редактором-то был каждый буквально переписчик, не говоря уже о редакторах, сознательно тексты исправляющих… И сенсационность, обязательная сюжетность. Эк ведь: «В году таком-то ничего не произошло». Либо: «В году таком-то была комета такая-то». И все.
Как не произошло! Хлеба родились, войны не было, хворей тоже и т. д. Я, например, убежден, что репутация новгородских ушкуйников дутая. Из сотни ватаг три набезобразничали, они же и попали «в печать». А о других девяноста семи сказать было нечего, и не сказали. Ан ведь просто: никогда бы не охватить новгородцам таких просторов, никогда не осесть бы везде, коль заметная часть из них ушкуйничала бы.
Забавное это противоречие между жизнью и обязательной сюжетностью повествований о жизни делает из последних кривое зеркало.
В бельгийской «Драпо руж» попалось мне изложение лекций профессора Иерно о происхождении человека: «Почему человекоподобный, отрасль антропоидов, сделался двуногим, освободив руки и развив череп? Изменение климата, выгнав его из тропических лесов в саванны, заставило отдельные отрасли сгруппироваться — отсюда речь, необходимая для совместных действий. И тут на чисто биологическую эволюцию прививается эволюция более значительная — культурная, социальная. Эта, последняя, не передается наследственно, как животные признаки, но ей надо обучаться. Животное приспособлено к окружающей его среде, и его детеныши носят в себе это приспособление и им пользуются. Человек же все более освобождается от среды, управляя ею. Поэтому от «гомосапиенс» человек эволюционировал прыжками и с ускорением. И если мы прекратим постоянное усилие по передаче завоеванного в области культурно-социальной, мы внезапно будем отброшены на миллион лет назад».
Как все, я склонен воспринимать так называемое чужое, когда оно формулирует нечто уже мною самим достигнутое. Высказывания Иерно не кажутся мне «откровением», поэтому я их привожу. Конечно же, усилие, усилие и усилие. «Никогда не было покоя» — таким заглавием я охотно снабдил бы свою будущую книгу, если ее напишу.
