Антон Макаренко - Статьи и рассказы
Дело кончается исключением мальчика из школы, усилением драмы в семье. Мальчик переходит в другую школу, в которой уже учится его старшая сестра. Вторая школа отличается от первой явной бодростью и требовательностью школьного коллектива и целеустремленной линией педагогов. Директор школы, посетив семью, понимает, что нельзя от этой семьи ждать помощи, а, напротив, школа сама должна помочь семье и главным проводником помощи должен быть сын. Несмотря на то, что мальчик в этой школе начинает с протеста и нарушения дисциплины, директор школы и педагоги, а также старшие ученики с большим доверием встречают его и этим способом вскрывают у него и большие личные силы, и большие запасы настоящего характера. Они подготаливают перелом в общих представлениях мальчика. Мальчик в один прекрасный день начинает помогать матери, и это производит сильное впечатление на всю семью. Отец начинает видеть в сыне личность. Перестройка семейных отношений полчается настолько убедительная, что отец сам отправляется в школу, чтобы окончательно выяснить для себя некоторые детали своего семейного быта.
2. Тема настойчивости и уступчивости#2. Основанием для развития темы являются два характера, выраженные в четырех лицах друзей: два мальчика 15 лет и две девочки приблизительно того же возраста или несколько моложе. Сюжет несколько приближающийся к комедии. Приключения героев происходят в школе, семье и на улице. Общий вывод, что никакие достоинства настойчивости и уступчивости не решают вопроса без принципиальных отношений к действительности. Эта принципиальносьть рождается только как результат расширения политического и нравственного кругозора.
Прошу сообщить, какую тему Вы предпочитаете. 28 уезжаю в Кисловодск и там думаю писать. Мой адрес в Кисловодске: санаторий КСУ им. М. Горького.
Очень прошу срочно возвратить в Москву сценарий "Флаги на башнях" - он мне нужен до зарезу.
Привет А. Макаренко
ОТВЕТ ТОВАРИЩУ А. БОЙМУ
Очень возможно, что мои высказывания в статье "Стиль детской литературы" в журнале "Детская литература" N 17 могли и должны вызывать возражения. Это совершенно естественно, если вспомнить, что у нас чрезвычайно мало работ по теории детской литературы и даже ее специфика как следует нигде не разработана. В своей статье я опирался исключительно на свой учительский опыт, на педагогические мои представления о том, как дети читают книги и что они от детской книги требуют. Чрезвычайно интересны и требуют внимания то обстоятельства, которые сопровождают перехож читателя от детской литературы к литературе общей. Нигде не исследовано, как совершается этот переход, что дети принимают, чего не принимают, что читают с увлечением, что с трудом, что их особенно увлекает, что вызывает особенную скуку. Вообще в этой области очень много всяких вопросов, которые, вероятно, просто невозможно разрешить, если отказаться от наблюдения за детским чтением, от регистрации массовых явлений в этой области.
Весь смысл выступления т. А. Бойма в том и заключается, что в своей статье "Откровения А. Макаренко" в номере "Комсомольской правды" от 2 декабря он не хочет признавать никаких вопросов, никакой проблемности в области детской литературы. По совести говоря, из его статьи можно сделать толькоь одно заключение: никакой детской литературы просто не нужно, тем более не нужно никаких статей, посвященных вопросам стиля детской литературы. Т. А. Бойм склонен ограничиться в этом деле довольно коротким и с внешней стороны убедительным лозунгом: литература должна быть высокохудожественной! Но такой лозунг, в справедливости которого, разумеется, нельзя сомневаться, приложим ко всякой литературе, но и совершенно не определяет, чем же все-таки отличается стиль детской литературы от литературы общей и должно ли иметь место такое различие.
Допустим, в своей статье я высказал несколько спорные положения. Почему бы т. А. БОйму не возразить мне с той серьезностью, которая вполне уместна в такой важной теме? Почему т. А. Бойм прежде всего заподозрил наличие у меня столь же добрых намерений, какие есть у него? Вместо всяких возражений т. А. Бойм зажимает мне уста довольно неприветливым кляпом: "Детская литература должна быть высокохудожественной... и прекратите разговоры!"
Правильно ли это? Достаточно ли одного лозунга о высокой художественности, совершенно, впрочем, справедливого и делающего честь добрым намерениям и эстетической выдержанности т. А. Бойма? Совершенно очевидно, что одного такого лозунга недостаточно и что разработка вопросов теории детской литературы должна иметь место на страницах нашей печати. Протест т. А. Бойма против самых попыток разработки имеет вид довольно странный и несовременный. При этом протест не сопровождается никакой аргументацией - нельзя же считать аргументом указание на то, что дети читают "Ромео и Джульетту", Тургенева, Чехова и Л. Толстого. Совершенно верно, в известном возрасте дети начинают читать этих авторов и вообще переходят к общей литературе. Что же отсюда следует? Следует только то, что дети становятся более взрослыми, но вовсе не следует, что "Ромео и Джульетта", или "Дворянское гнездо", или "Скучная история" относятся к детской литературе. Вопрос об особенностях этой литературы все же остается вопросом, и я думаю, что позволительно людям иногда по этому вопросу высказываться.
Стоя все на той же высокохудожественной позиции, тов. А. БОйм обвиняет меня в том, что я призываю: "нельзя ли попроще". Поскольку в таком призыве нет еще ничего предосудительного, т. А. Бойм делает нарочно страшное лицо и усиливает обвинение фразеологически: "призывы к упрощенчеству и к обедненнию детской литературы". Это уже звучит, это низвергает меня, так сказать, в пучину преступления, а т. А. Бойма характеризует, напротив, с лучшей стороны, как защитника высокохудожественной детской литературы.
Позволю себе высказать предположение, что эти ужасы несколько излишни. Дети вырастут и начнут читать Тургенева и Чехова. Некоторые сделают это раньше, некоторые позже, и все же детская литература остается детской литературой. Чтение двенадцатилетнего мальчика или тринадцатилетней девочки должно все же чем-то отличаться от чтения взрослого. Высокая художественность детской книги должна быть высокой, но выражаться она должна в своеобразных формах, особенных, свойственных имен о детской книге. Старшие дети могут увлекаться пейзажем Тургенева, но это вовсе не значит, что специфические детские писатели должны повторять "пейзажные" приемы Тургенева. Почему нельзя допустить, что в пейзаже детской книги должны быть свои методические особенности, нисколько, однако, не уменьшающие художественной высоты изображения. Лично я, например, считаю художественное выполнение детской книги настолько трудным и требующим такой высокой писательской квалификации, что сам не решаюсь написать книгу для детей#1.
То же самое можно сказать и о других преемах, которых я касался в своей статье. Я указал на желательность более быстрого становления образа. Т. А. Бойм вместе того, чтобы обсудить мое предложение, просто поднял крик... караул!
Вопросы стиля детской книги заслуживают серьезного и спокойного внимания, и нельзя от них отделываться простым и довольно оскорбительным окриком. Нельзя встречать авторов, высказывающихся по этим вопросам, обидно намекающими ужимками, подобными тем, которые позволил себе т. А. Бойм по поводу моего утверждения, что детям можно предлагать любые темы, даже темы о "половой любви". Т. А. Бойм заливается краской и стыдливо отврачивается: "Ромео и Джульетту" читать можно, а половая любовь... какой пассаж! Неужели т . А. Бойму до сих пор неизвестно, что "Ромео и Джульетта" рассказывает именно половой любви, что этим двум героям платоническая любвоь отнюдь не импонирует. Ведь я не призывал разрабатывать тему о половом сожитии, а именно о любви. Если в детской книге говорится, что герои любили друг друга и сочетались законным браком, то здесь тоже идет речь о половой любви, и вовсе не не нужно представлять это дело так, чтобы дети ни о чем не догадались. Безусловно, в своей чопорности т. А. Бойм перегнул парку, а это доказывает, что он тоже может ошибаться. А мои ошибки, пока еще не доказанные, а только возможные, т. А. Бойм встретил совершенно необьяснимой и высокомерной враждебностью. Он расправляется со мной при помощи убийственно остроумных словечек "законотворчество", "глубокомысленный", "поучает". наконец, т. А. Бойм без всякой уж связи с вопросом о детской литературе утверждает, что я "возомнил себя монополистом в толковании основ марксистской педагогики". Откуда он знает, чем я себя возомнил? И почему "монополистом"? Каким образом я могу помешать т. А. Бойму или кому угодно другому выступать с изложением их педагогических взглядов? Ведь я не руковожу никаким педагогическим журналом, не работаю ни в каком научном учреждении, не имею ни одного труда с претензией на курс или учебник.
