Антон Макаренко - Статьи и рассказы
Почему я не применил никаких методов? Главнейший метод - это была вся колония, все общество, весь коллектив. Ни я, ни другой педагог никакими уговорами не можем сделать того, что может дать правильно организованный гордый коллектив. Рыжиков ничего не смог усвоить даже в этом коллективе. К сожалению, сейчас об этом распостраняться я не могу и в романе не распостраняюсь. Об этом я напишу в той большой серьезной книге, которую задумал написать о методике коммунистического воспитания.
Относительно перековки. Товарищ спрашивает, почему я не показал перековки Игоря? Трудно показать, когда не было этой перековки, не было у меня дефективных людей; приходили люди несчастные, им трудно жилось в тех условиях, в которых они жили раньше. Я не верю в то, чтобы были морально дефективные люди. Стоит только поставить в нормальные условия жизни, предьявить ему определенные требования, дать возможность выполнить эти требования, и он станет обычным человеком, полноценным человеком нормы. Мы это хорошо понимали, и, когда мы брали с вокзала 30-35 человек новых воспитанников, мы выходили на вокзал всей колонией в 400 человек в парадной форме с оркестром. Мы их встречали салютами, знаменами и маршем. Они этого не ожидали. И это внимание, эта любовь уничтожали немедленно всю дефективность. Ну какая тут может быть дефективность? Я считаю, товарищи, что бывают только дефективные методы, а дефективных людей не бывает.
Я получил интересную записку: расскажите в своем заключительном слове об отношении к педагогической общественности. Если под общественностью понимать учительское общество, то я не предполагал бы, что у нас могли быть плохие отношения. Я любил учителей. А если под педагогической общественностью понимать тех людей, которые по разным причинам почему-либо оказывались "мудрецами" педагогики, то наши отношения известны.
Я стоб за общественность в педагогике. Когда я воспитываю человека, то должен знать, что именно выйдет из моих рук. Я хочу отвечать за продукцию свою и моих сотрудников, за будущих инженеров и мастеров, за всю организацию, за летчиков, студентов, педагогов. За эту продукцию я несу ответственность.
Но для того чтобы можно было отвечать за свою продукцию, нужно в каждый момент своей педагогической жизни знать, чего я хочу и чего добиваюсь.
Среди наших педагогических руководителей оказались и враги народа, которые охотно пользовались порочной логикой: такое-то средство якобы обязательно приводит к таким-то результатам. Поэтому это хорошее средство. Проверка опытом здесь и логически не допускалась.
Я повторяю, что если ребенок становится хулиганом, то в этом виноват не он, а виноваты педагогические методы.
В "Педагогической поэме", изданной в 1933 г., сказано, как я относился к педологам; я педологов всегда ненавидел, никогда этого не скрывал, и они боялись со мной встречаться. Однажды они пожелали проверить организованность нашего коллектива и начали задавать ребятам вопросы: "Представьте, у вас есть лодка, она затонула. Что вы будете делать?" Ребята на это ответили: "Никакой у нас лодки нет, и ничего мы делать не будем". Следовательно, коллектив наш прекрасно знал, что такое педология. Ребята очень хорошо знали, что это такое. Детский коллектив может знать и о педологии, и о педологах и может отвечать за свое к ним отношение.
Интересный вопрос относительно Задорова. "Неужели вы думаете, что этот метод принес пользу?" - спрашивает меня автор записки. - Конечно, никогда я этого не думал. Это было полное отчаяние, бессилие. Если бы на месте Задорова был кто-нибудь другой, может быть, это привело бы к катастрофе, но Задоров был благородным человеком, он понял, до какого я дошел отчаяния, он нашел в себе силу протянуть руку и сказать: "Все будет хорошо". Разве этого не видно? Если бы я ударил того же Волохова, то мог быть им избит. Я был действующим лицом, а победетителем Задоров, и только благодаря ему я мог сохранить авторитет, он поддержал меня. Вот в чем заключается успех, а не в том, что я ударил. Разве удар - метод? Это только отчаяние.
Меня спрашивают: "Преподавателем какой дисциплины я был раньше?" - До колонии я в школе преподовал историю#3.
Где я сейчас работаю? - По состоянию здоровья и по другим причинам сейчас нигде не работаю, только пишу.
Где бы я хотел работать? - Я бы хотел работать в так называемой нормальной школе. Семейные дети в тысячу раз труднее беспризорных. У беспризорников никого не было, только я один, а у семейных есть мама и папа в запасе. И вот с этмии-то нормальными детьми я бы очень хотел поработать.
Автор записки спрашивает, за какие я стою наказания? - Я ни за какие наказания не стою, но в колонии я применял наказания. Вот тот же самый Клюшник был командиром первого комсомольского взвода, и ему попадало гораздо чаще, чем кому-нибудь другому. Почему? Да потому, что он был командиром и на него возлагалось больше ответственности, с него больше спрашивалось, чем с кого-либо другого. Такие наказания, которые выражают одновременно и уважение к человеку, и требование к нему, я считаю возможными, когда они применяются умело, а вообще наказание в большом масштабе мне не приходилось применять. У меня был хороший коллектив.
Говорят, что недостаточно внимания уделено отношениям между девочками и мальчиками. Верно, это трудный вопрос. Я всегда был уверен, что не отдельное личное вличяние определяет отношения, а организация. Я постарался, чтобы у меня не было половины девочек и половины мальчиков, так как я знал, что тут я уже ничего не сделаю. У меня было 25% девочек. На одну девочку приходилось по два мальчика. В таком положении особых "любовей" быть не могло.
В первое время существования коллектива комсомольской организации не было. Если я видел, что молодой человек слишком увивался за какой-нибудь воспитанницей, судьба которой мне дорога, то я вызывал его и говорил: "Брось, понимаешь, брось". Он говорил: "Понимаю".
Это я вам говорю по секрету, и вы никому не рассказывайте. Это ни в какой мере не педагогично, но это приносило большую пользу. Меня боялись.
Одно время я начал либеральничать и прозевал. Вижу такие парочки, которых не разгонишь. "Влюблен, не могу". Я очень испугался. Восемнадцатилетний мальчик, шестнадцатилетняя девочка - ну какая тут может быть любовь? Какая любовь в 16 лет!
Комсомольская организация встала на мою сторону. Мы стали агитировать, уговаривать, собирать и говорить: "Рано, подождите, тебе кажется, что это любовь". Кое-кого уговорили, а кое-кого и не уговорили.
Тогда мы нашли блестящий метод: влюблен - женись! Что же получается? Беззаботная юность, а тут нужно пойти и на базар, и в очередь за галошами. Сразу обнаружилось, что характеры как-то не подходят.
Начнет какой-нибудь парень увиваться за девочкой. Ты влюблен? Женись!
- Нет, нет, - говорит, - не влюбился.
Мы пришли к норме. Гриша влюблен в Валю. Влюблен, ну и хорошо. гуляет, разговаривает. И очень многие парочки потом ушли в вуз и только на курсе поженились. Такая духовная любовь хорошо действует на характер и на самоопределение человека. Это я считаю нормой.
Какое я принимал участие в составлении учебника педагогики? - Меня пригласили профессора помочь написать им учебник. Я ответил согласием, но при условии, если они ответят на один вопрос: будем мы писать педагогику сегодняшнего дня или завтрашнего? Они сказали, что не могут писать педагогику завтрашнего дня. Тогда я скзаал - пока вы будете писать педагогику сегодняшнего дня, жизнь вас перегонит, и в результате вы напишите педагогику не сегодняшнего, а вчерашнего дня#4.
Что касается замечания, будто "Книга для родителей" не нужна, то оно не совсем правильно. Хотя родители и взрослые люди, но не всегда знают, как им поступать со своими детьми. Неправильно считать, что взрослому человеку нечему учиться.
Также неправильно мнение, что взрослая девушка не должна поцеловать человека, который ей помог. Почему не должна, что же тут предосудительного?
Об Игоре, что он сейчас делает? - Игорь учится, любит отца, уважает его, любит Оксану, и они, наверное, поженятся.
Останавливаться на больших проблемах я сейчас не могу, но должен сказать: ваше внимание, указания и замечания очень помогают в моей работе, и я эти указания использую.
ПИСЬМО А. РОМИЦЫНУ
Москва, 21 октября 1938 г.
Уважаемый тов. Ромицын!
Я поехал в Ленинград и заболел, поэтому отвечаю с опозданием, прошу прощения.
Сценарий могу представить Вам не раньше, как к 1 февраля.
Как и раньше просил, так и теперь прошу избавить меня от представления либретто. Что касается так называемой тематической развчязки, то не выберете ли Вы одну из следующих программ:
1. Тема семьи и школы#1. Сюжет выражается на фоне трех коллективов: не вполне благополучная семья, не вполне благополучная школа и школа вполне благополучная. В семье намечается разлад, причины которого лежат в неравновесии характеров, в прямой, бестактной придирчивости и суровости отца и в неряшливой доброте матери. Центральный герой - мальчик 14 лет. В семье он проявляет себя хмурым и слепым эгоистом, хотя на самом деле он хочет любить и отца, и мать. В школе он выступает как дезорганизатор. Другие дети проявляют в семье оттенки того же характера, а в школе они намечают линии приспособляемости, на самом деле их развитие для зрителя идет совершенно нездоровым путем. Школа пытается воздействовать на мальчика при помощи обращения к родителям, этот путь только усиливает конфликт.
