Подросток Савенко, или Автопортрет бандита в отрочестве - Эдуард Вениаминович Лимонов
Перебиты, подрезаны крылья,
Мне судьба улыбается зло,
Кокаина серебряной пылью
Все дороги вокруг замело…
Гарик утверждал, что он пробовал кокаин. Может быть, да, может, нет, думает Эди. Эди читал в одной книге, что кокаин вовсю нюхали во время Гражданской войны развратные белые офицеры и еще знаменитый Женский батальон. С той поры о кокаине никто не слышал. Может быть, он исчез. Вот морфий есть. Гарик раз уговорил Эди попробовать один укол и всадил ему сам шприц в вену. Эди совсем не понравилось, он после укола почувствовал себя слабым и растерянным, и ему захотелось блевать. Гарик объявил тогда, что Эди ни хуя не понимает в кайфе и он только зря извел на Эди морфий.
Гарик еще что-то бормочет о линии сердца, но слова доносятся до Эди как бы издалека. Он думает, что хиромантия их – сплошной обман и средневековое изуверство. Реально одно: несмотря на две Венерины дуги, Светка, по-видимому, бросила его и выбрала Шурика. Если б она хотела сохранить в тайне то, что она не поехала в Днепропетровск, а осталась на Салтовке, она бы не показывалась на улицах, да еще с Шуриком.
– Я пошел, – объявляет Эди и поднимается.
– А домино? – спрашивает Гарик. – Домино-то забыл…
– Возьми себе! – бросает ему Эди, не оборачиваясь.
Он шагает к Светкиному подъезду. Только сейчас он понимает, что уже полчаса он трусит пойти к Светке и спросить ее, что все это значит. Трусит, оттягивает неприятное.
29
Светка живет в квартире 14. Как раз число Светкиных лет. Эди подходит к двери и поднимает руку стучать, но, постояв с поднятой рукой, вдруг прикладывает ухо к двери и слушает… Ему кажется, что за дверью слышна тихая музыка. А может быть, только кажется. Если прикрыть дверь в Светкину комнату, то оттуда, через две двери, ничего не будет слышно, думает Эди. Тем более тихая музыка.
Эди стучит все-таки. И ждет.
Никакого ответа. Отчасти Эди обрадован, что никакого ответа – может, Светки нет дома. Но уйти, постучав только раз, да и то не очень сильно, Эди не может. Сейчас ночь и все спят, и, может быть, спят крепко, утомившись после праздников, и, чтобы разбудить Светку, нужно стучать сильнее. Он стучит опять, на этот раз сильно, долго и настойчиво. Стучит и прикладывает ухо к двери.
На этот раз он явственно слышит шаги, стук, может быть, двери и даже, кажется, сдавленный шепот. Потому он, как возбужденное животное, предчувствуя беду, теперь уже не стучит, а крушит дверь кулаками, градом ударов осыпает Эди Светкину дверь с номером 14.
– Кто там? – наконец слышен испуганный Светкин голос за дверью.
– Открывай! Это я, Эди, – выдавливает он из себя и опять стучит, атакует дверь.
– Не сходи с ума! – сердится Светка за дверью. – Сейчас открою, оденусь только… – И она топочет в глубину квартиры, очевидно, вышла босиком.
Эди прислоняется к двери лбом и внезапно понимает, что он почти плачет. «Ебаная Светка! – думает он. – Блядь Светка! При чем здесь Шурик, это она во всем виновата!» Это ее решение, ее злая воля заставляют Эди стоять тут под дверью больным и сумасшедшим. Эди чувствует себя так же, как в свое время после Гарикиного морфия – ослабленно-плаксиво, противно и беспомощно…
Дверь распахивается. На пороге стоит Светка, злая-презлая, в материном халате.
– Как тебе не стыдно! – шипит Светка. – Ты что, не мог выбрать другого времени… сейчас четвертый час ночи!
Не слушая Светку, Эди проходит, резко оттолкнув ее, мимо Светки в квартиру и заглядывает в ее спальню. В спальне разложен диван-кровать, на постели – розовые простыни. Материны постелила – знает Эди.
– Что ты делаешь? – бежит за ним Светка. – Это не твой дом! Не смей идти в мамину комнату! – кричит она, увидав, что Эди направляется туда. – Она спит! – кричит Светка и хватает Эди за руку.
– Эх ты! – восклицает Эди презрительно. – Эх ты! – повторяет он. И, вырывая руку, он толкает с силой дверь в комнату тети Клавы. Ему уже все равно, он на 100 процентов уверен, что там Шурик.
Шурика в комнате матери нет. Но матери там нет тоже. Эди подозрительно оглядывает углы и, пройдя к шифоньеру, там свободно могут уместиться три Шурика, такие на Салтовке огромные шифоньеры, распахивает его. Рывком. И роется среди пропахших духами платьев Светкиной матери…
– Сумасшедший! – кричит сзади Светка. – Я всегда говорила маме, что ты сумасшедший! Это она заставляла меня встречаться с тобой, говорила, что ты хороший. Ты мне никогда не нравился! Уходи! Немедленно уходи! – кричит Светка. – Вон! Вон из моего дома! Вон! – кричит она. – Уходи, а то я позову милицию! – визжит Светка.
К его собственному удивлению, эти вопли дико злят Эди. «Что она верещит, как дурная свинья», – думает Эди.
Он хватает Светку за плечи и трясет, трясет ее изо всех сил, так что кукольная голова Светки тоже трясется.
– Блядь! – говорит он. – Так ты, значит, ездишь в Днепропетровск, да? Вся Салтовка видела тебя вчера с Шуриком, все тебя видели. Все! – кричит Эди. И опять трясет Светку что есть сил.
Светкин халат распахивается, и под халатом обнаруживается голая Светка, только розовые шелковые трусики на ней. Розовые эти трусики висят на Светке, они явно тоже принадлежат ее матери, как и халат.
– Проститутка! – кричит Эди. – Вся в мать. Проститутка! – И он хватает внезапно зарыдавшую Светку за живот, за ее материны скользкого шелка трусики. – Сними эту проституточную тряпку! – кричит он. – Что, тоже хочешь быть проституткой, как мать? Учишься? Тренируешься! – кричит Эди, ненавидя в этот момент Светку всей душой.
Светка плачет и сопротивляется.
Сплетясь вместе, как отчаянные враги, они падают на пол. Эди сдирает-таки со Светки трусы ее матери, и Светка лежит теперь на полу под ним совсем голая, прикрывая ладошкой свою пизду. Она, отвернув голову, уже не плачет, а только тяжело дышит, закрыв глаза…
Эди чувствует такую страшную злобу к Светке, что ему хочется сделать ей больно. Одной рукой он хватает Светкину грудь и щиплет ее за маленький розовый сосок.
– Ой! – выдыхает Светка.
Эди обеими руками теперь мучает Светкины самые белые на свете маленькие груди и вдруг говорит неожиданно для себя:
– Ну, так тебя зажимал Шурик,
