Устойчивое развитие - Мршавко Штапич
– Отдыхайте, Иван Андреевич.
– Так точно!
Колегова нашли на лавочке у пляжа. Тромб оторвался, и он так, сидя, глядя на море, и умер, тихо и незаметно для всех. Я переживал, что отправил человека на отдых, а вышло все так, как вышло, будто это я виноват, что Колегова не стало. С другой стороны, он хотя бы задышал и не в цехе, на ходу, отдал Богу душу, а на берегу, слушая плеск волн.
С этого момента супруга, а теперь уже вдова Колегова, наша поэтесса, звонила мне постоянно, раз в неделю, и расспрашивала, как прошел последний наш с ним разговор, и я ей воспроизводил короткий диалог дословно, а она все равно звонила еще и еще, и я ей пересказывал вновь, не добавляя ни единой новой детали.
* * *
В библиотеку продолжали поступать книги, заказанные сверх меры. Рочева все билась со мной, билась за каждый том, за каждые триста рублей, и, чтобы в библиотеке были не только чтиво и детская литература, пришлось раскошелиться. И вот наконец доехали книжки Захара Прилепина – и «Санькя», и «Обитель», и другие, приехала «Кысь» Татьяны Толстой. Мы распаковывали коробки, в каждой проставляли два экслибриса: библиотечный и специальный заводской, отмечающий, что эта книга – подарок завода жителям Кряжева, затем определяли, куда книги ставить – на полку с маркировкой «18+» или на общедоступную. Мы работали не спеша, как и велит субботнее утро. В перерыве чаевничали вприкуску с конфетами, на которых неожиданно сошлись – «Стратосферу» любили мы оба.
Вошел примелькавшийся мне посетитель библиотеки – Василий Ябуров, пенсионер, бывший преподаватель русского языка и литературы, большой поклонник Абрамова и Шергина, с которым мы по весне беседовали пару раз, но после того, как я переехал, Рочева ходила ко мне в гости и сама носила книги, о каких я просил, а с Ябуровым мы уже не виделись, и жаль – это был прелюбопытнейший мужик под шестьдесят лет. У него были больные руки, одна не работала почти, вторая двигалась как-то резко, дергано, что-то было не так с нервом. Когда он перелистывал страницу, то казалось, рискует ее порвать. Ябуров пришел не один, а с младенцем, которого на руки не брал, боясь уронить, потому зашел вместе с коляской.
Рочева без спроса, с нежностью, взяла щекастого, голубоглазого, светленького младенца на руки. Ему было месяца два всего, он еще не держал головы, но глядел так ясно и с таким интересом, что все мы заулыбались. Ябуров с любовью глядел на происходящее, такими же младенчески чистыми глазами.
Рочева принялась его тетехать, показывать библиотеку, и, пока она что-то там ему мурлыкала, Ябуров обратился ко мне:
– Михаил, помните ли о Красном болоте?
– А, да, – я припомнил, что он упоминал о болоте, но тут все о нем говорили, часто походя, так что трудно было держать в голове, кто и что именно говорил.
– Еще в июне думал вам предложить пройтись туда, да вы как-то пропали.
– Да? С удовольствием, если вы готовы.
Мы сговорились, и Ябуров ушел, а Рочева, как мне показалось, смахнула слезу, когда укладывала его внука в коляску, но постаралась скрыть это и светло улыбнулась.
Напрасно я решил, что на Красное болото, площадью больше тысячи квадратных километров, можно сходить как на экскурсию или прогулку. Ябуров зашел за мной затемно, часов в пять утра; он снарядил себя, а потом и меня заставил подготовиться как следует, как к настоящему походу; с собой мы взяли рюкзаки и корзины для грибов, мой проводник думал попутно набрать опят и подберезовиков.
Василий Владимирович оказался ходоком крепким, при движении по ровной подстилке в сосновом бору ногу заносил чуть сбоку, а выйдя к болоту, двигался плавно, но вместе с тем твердо. Маршруты он знал, потому между озерами, по низким травам и кочкарнику мы скоро, часов за пять, достигли сердца болота – группы островов между вытянутыми, созданными ледником, озерами. Острова возвышались над водой всего сантиметров на тридцать и были почти сплошь плоскими, виднелись лишь два пригорка с соснами. «Красным» это гигантское, в тысячу квадратных километров, болото звалось из-за цвета растительности по берегу центральных озер, но сюда доходили не все местные, да и вообще человек бывал тут редко: клюква росла и по границе болота со стороны Кряжева, а отсюда, от озер, всего в пяти-шести километрах, начиналась тайга, которая шла километров двадцать до ближайшего жилья, до деревень. Единственный след человека в болотах – железная дорога, рассекавшая их почти пополам. Дорога эта шла сразу за озерами, уже по твердой таежной почве, и мы слышали ее отзвуки.
Ябуров вывел меня на островок площадью с гектар, к которому шла мелкая твердая коса, остаток ледниковой морены. На островке росло с десяток берез.
– Шляпок триста снимем, Миш, – прикинул Василий Владимирович.
И действительно, грибов было море; море, укрытое травой. Корзину я заполнил в течение получаса, не больше, и думал, что мы соберемся в обратный путь, но это было лишь начало.
Часам к трем мы достигли таежного берега, где расположились на обед. Ябуров, угостившись вареными яйцами, сыром, черным хлебом и огурцом, рассказывал мне о легендах болота. Когда-то здесь, на одном из островов, был монастырь, останки которого мы увидим. Поговаривали, что монахи, которых отсюда изгнали большевики, успели спрятать ризницу, закопали ее где-то неподалеку. Также считалось, что некоторых монахов большевикам ни спугнуть, ни прогнать, ни изловить не удалось, и несколько десятков лет их видели тут, и где-то в болотах, много выше, есть скиты, где они укрывались и к людям не выходили. Поверья живы и сейчас, будто бы к тем монахам пробирались новые, и даже сейчас они могут жить где-то здесь. А в старые времена болота были выше, островов меньше, и пробираться между ними было сложнее, тропы знали немногие, и во время войн и нашествий люди прятались здесь, на самых дальних островах. Бытовала и сказка о перекате – рыбаки верят, что есть здесь такое место, где из верхних озер вода идет в нижние и проходит через порожек, который тоже, как та коса, по которой мы шли, – краешек морены, и там скапливается рыба, и ловить ее проще простого, и ее всегда много, и
