Электра - Дженнифер Сэйнт
– Где бы он ни был, мы о нем услышим, – говорит Елена. – Мужайся, со временем все выяснится.
Я вяло киваю.
– Если он явится сюда, то не захочет, чтобы ты мне сообщала.
– А я ему ничего не скажу. Но тебе пошлю известие сразу, как узнаю о сыне твоем хоть что-нибудь, обещаю. – Она берет меня за руку. – Он, вполне возможно, и правда прибудет сюда, обратится за помощью к брату отца. Но, поверь мне, у Менелая нет больше охоты воевать. И мстить за Агамемнона тоже. Если Орест явится, я вступлюсь за тебя, приведу доводы в твою защиту. – Поколебавшись слегка, она продолжает: – Услышав, что у тебя родился сын, я подумала о собственной дочери – они могли бы пожениться, однажды и снова сблизить наши семьи.
Пробую себе это представить. Елена с легкостью набрасывает грядущее и видит, заглядывая далеко вперед, как все может сложиться в нашу пользу. А у меня после Авлиды был один только замысел, и он воплощен. Дальше смотреть не хватает духу, нет веры воображать благоприятный для меня исход.
– Мои стражники ждут за стенами дворца, – говорю я и встаю, вынимая руку из ее ладоней. – За чем я пришла, то получила, а теперь пора возвращаться, пока меня не обнаружили.
– Рада, что ты явилась, – говорит она ласково. – Отважилась на столь опасный шаг.
Прикусив язык, говорю только:
– Возвращайся на пир. Я уйду незаметно, так же как пришла.
Она встает.
– Попробую разузнать об Оресте. Выясню хоть что-то – сообщу тебе.
Опять не противлюсь ее объятиям. Мне нужно было здесь побывать, увидеть все своими глазами. Она не лжет, о сыне моем и правда ничего не знает, однако острая нужда, повлекшая меня сюда, иссякла, осталась лишь громадная усталость и разочарование.
– Прощай! – шепчет она мне на ухо и выскальзывает из комнаты.
Выглядываю за дверь: нет ли кого поблизости? И едва не подскакиваю, услышав чей-то голос, но это не Менелай гудит. Интонации нежные, девичьи.
– Мама!
В конце прохода появляется молодая женщина, берет Елену за руку.
– Гермиона, ты меня искала?
Елена просовывает руку дочери под локоть, на ходу притягивает ее ближе, и они удаляются, унося за собой постепенно смолкающий щебет.
Гермиона, покинутая Еленой дочь. Так и жила здесь, в Спарте, все эти годы ожидая возвращения оставившей ее матери. В груди моей расцветает ярость, хоть гневаться, конечно, бесполезно. Что проку клясть счастливую судьбу сестры? Детей моих этим домой не вернешь.
34. Электра
– Электра! Есть новости.
Георгос стоит на пороге, а с ним еще кто-то – не узнаю издалека. Гостей у нас не бывает. Едва не выронив кувшин с водой, осторожно ставлю его наземь, силясь унять заколотившееся сердце. Разолью – придется снова идти набирать, а проделывать весь этот путь опять совсем не хочется. Не смею надеяться, что это Орест. Направляясь к ним, стараюсь держаться спокойно, а сама силюсь разглядеть незнакомца получше. Одет неприглядно – селянин, как Георгос, да я и сама теперь селянка. Нет, он мне незнаком, и в его глазах тоже – ни проблеска узнавания.
– Пришли известия об Одиссее.
И Георгос внезапно очень этим взволнован. А я не пойму, что тут такого важного.
– Об Одиссее? – растерянно качаю головой. – Он разве не погиб?
– Жив, как выяснилось через столько лет после войны. Все только и обсуждают, кто да что об этом слышал.
– Мы тут при чем? – спрашиваю я, а сама думаю: счастливцы жена и сын Одиссея – спустя столько лет после войны все-таки с ним соединились. С какой бы радостью ждала я и вдвое больше, лишь бы отец вернулся живым.
Незнакомец откашливается.
– Одиссей где только не побывал. Историй об этом множество, но в Микенах их рассказывать не позволено.
– Почему же?
Он понижает голос, хоть рядом с нашей сиротливой лачугой не видно ни души.
– У царицы с Эгисфом везде ищейки, добывают сведения о твоем брате. И иной раз ведут себя неосмотрительно, особенно когда вино развязывает им язык. Один такой на днях вернулся из Спарты, где они за царем Менелаем непрестанно следят – вдруг тот Ореста приютит, – так вот он подслушал всю историю Одиссея, пересказанную царю вестником.
Я уже едва дышу.
– Одиссей нашел Ореста? Так?
Он мотает головой.
– Ореста не нашел, нет. Но повидал, говорят, кое-чего подиковинней: и Посейдон его хотел убить да потопил его корабли, и с чудищами он сражался, и искал убежища у нимф, а в конце концов домой его привела сама Афина.
Георгос перебивает.
– Одиссей утверждает, что был в подземном царстве. И разговаривал с мертвыми.
Меня пробирает озноб.
– Да может ли это быть?
– Не знаю. Но он, говорят, беседовал с Агамемноном.
Это удар под дых, его слова поражают так сильно, что подгибаются ноги.
– Он видел моего отца?
Не поверю, неправда это. А если правда – не вынесу. Ну почему Одиссею, которого много лет уже почитали мертвым, довелось увидеть моего отца, выжить и вернуться домой триумфатором? Пламя ярости потрескивает в груди.
Подходит встревоженный Георгос, протягивает руку, чтобы поддержать меня.
– Думал, ты захочешь об этом узнать.
– Я хочу! Прошу, расскажи остальное, – говорю я второму, всецело завладевшему моим вниманием. Правда это или нет, а мне нужно знать, что говорят об отце.
– Одиссей пересек океан и нашел то место, где уходит под землю река, текущая до самой обители Аида. Там он совершил возлияния и принес в жертву барана, чтобы выманить мертвых. Духи вышли на поверхность напиться крови, и Агамемнон был среди них.
Закрываю глаза, силясь совладать со столь сокрушительной мыслью. Мой отец, царь, вождь величайшей из известных миру армий, умалился до призрака и препирается с себе подобными из-за бараньей крови.
– Продолжай.
– Он поведал Одиссею, как умер, как постыдно это – погибнуть от руки вероломной жены. Молил рассказать о своем сыне, но Одиссей ничего не знал ни об Оресте, ни о случившемся в Микенах вовсе. Оба не могли сдержать слез.
– Электра!
Георгос озабочен.
– Все знают.
Опять вокруг об этом судачат, опять возбуждаются сплетни и жгут меня клеймом. Уж сколько лет прошло, как отец убит, но до сих пор смерть его не отомщена, и Орест до сих пор в бегах, и не смеют о нем говорить даже шепотом. А теперь еще и этот слух. Агамемнон, мол, из рода Атрея, глава
