Наталья Решетовская - Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)
Днем я обычно работала: или переводила на машинку записанное накануне, или продолжала свои мемуары, сидя на балконе, или ездила интервьюировать Островских, к которым присоединилась еще и их дочь.
По вечерам мы с Ирой или гуляли, или бывали в кино (посмотрели "Цветы запоздалые" по Чехову), или посещали родственников или друзей.
Побывали у Мазиных. Миля Мазин - друг моего мужа по физмату университета. С ним и его женой Атой мы виделись вместе с мужем лишь в 1959 году. Теперь, придя к ним, я спросила:
- Как вы к нам относитесь?
- Прекрасно, как всегда.
Но все-таки выяснилось, что не совсем так. Помню отдельные реплики: "Надо бы в чем-то уступить!", "Каждый должен быть в известном смысле дипломатом!", "Почему он думает, что во всем прав?" - и т. д. в том же духе.
Еще - познакомились и побывали у писателя Семина. Было у них приятно и интересно.
Повидалась с Зоей Браславской, с которой очень сдружилась в 44-45-м годах, после возвращения из эвакуации, и которая когда-то вместе со мной переживала все волнения, связанные сначала с тем, что мой муж пропал, а потом и с тем, что он оказался в заключении.
Показывала ей некоторые статьи о своем муже. Буквально захлебывается... У нее прелестная дочка Наташа, которая обещает стать настоящей музыкантшей...
Виделась с подругами более ранних лет: Женей Крыловой, с которой училась вместе в музыкальной школе, с Лизой Фесенко - своей школьной подругой.
Предавалась с Ирой и земным удовольствиям. Посещаем веселый ростовский базар. Так хочется ранней редиски, свежей молодой зелени! Кажется, что вместе с ними вольются так нужные нам физические силы. Но и тут, идя на базар, не забываю о главном своем деле в Ростове - сборе материала для мужа. Ищу гимназию Андреевой, где училась его мама и где будет учиться соответст-венно Ксения из романа "Август четырнадцатого". Поначалу принимаю за гимназию массивное четырехэтажное здание бывшей мужской гимназии. После базара идем с Ирочкой к еще одному ее пожилому родственнику - ростовскому старожилу Борису Сергеевичу Б-ву, который, узнав о том, чья я жена, согласился со мною встретиться. Мы идем по Соборному переулку, потом через прекрасный наш городской двухъярусный сад, с которым так много связано воспоминаний детства. Моя школа примыкала к этому саду, и мы часто гуляли там после занятий, однажды едва не попавшись с поличным, когда отважилась сорвать чудесную сирень (спасли быстрые ноги!). В том же саду летом на открытой эстраде постоянно играл по вечерам симфонический оркестр, и я частенько со своими "музыкальными" подругами бывала на этих концертах. Их же систематически посещали "три мушкетера" - Кирилл Симонян, Саня Солженицын и Кока Виткевич. Тогда, правда, мы не были знакомы, и, если когда-либо наши с Саней взгляды и встретились, мы не угадали, чем станем друг для друга.
В городском саду многие деревья уже с молодой листвой - стоят как кружевные! А возле городского сада на Пушкинской улице - стоянка двух на старинный манер извозчиков. Даже явилась мысль: "Не прокатиться ли на таком извозчике тою же дорогой, которой едет Ксения в романе?.."
Борис Сергеевич - очень симпатичный благообразный старый интеллигент. Спрашивает, что именно меня интересует. Обещает поискать план старого Ростова, походить со мной по разным важным Александру Исаевичу местам. Хочет познакомить меня с одним своим приятелем-армянином - настоящим энциклопедистом по старине.
Вскоре Борис Сергеевич и в самом деле пришел к нам. Принес план старейшего Ростова, еще с крепостью Димитрия (1828 года) и несколько фотографий старого Ростова. Оживленно с ним разговариваем, сидя на Ирочкином балконе, к которому тянутся ветки, усыпанные сережками. Он рассказывает о различных зданиях, о базаре того времени, о том, как торговали в старину здесь рыбой...
В другой раз совершили с Борисом Сергеевичем прогулку по Ростову. По Садовой, по Соборному переулку, а затем - по Таганрогскому проспекту, по Николаевскому переулку. Поясняет, где что находилось. Попутно он рассказывал мне о когда-то наделавшем много шума ограблении банка с подкопом в этом самом Николаевском переулке. А внизу Таганрогского проспекта, оказывается, был когда-то еще мост...
Побывала я и у того армянина в Нахичевани. Он буквально поразил мое воображение четырьмя огромными томами переплетенных журналов "Столица и усадьбы". Показал много и другого интересного. Сам он хотя пожилой, но очень еще живой. Нежен со своей, на 10 лет старше его женой ("Варенька!", "Деточка!"). А та рвется рассказывать мне про свой институт в Москве, где она в далекие времена училась и где попечителем был один из сыновей Пушкина! В этом доме я тоже получила кое-какие фотографии.
Не перестаю посещать Островских. Они все рассказывают, рассказывают... Муж Любови Александровны даже потерял сон - так завелся, вспоминаючи. А дочь их оживила рассказ свежими деталями.
- Мои подруги, - сказала она, - любили мою бабушку больше, чем моих родителей!
Островские показывают мне остатки старинных сервизов: голубо-розового чайного и столового с нарисованными на нем птичками. Вспоминают, что по праздникам всегда у них в доме готовился салат "Оливье" (обязательно с зеленым горошком и со свежими огурцами!) и также обязательно делались корзиночки с кремом (подарили мне формочку).
Прощаясь со мной, Любовь Александровна говорит:
- Скажите Сане, что у него очень хороший "секретарь"!
Кстати, выяснилось, что Архангородский-старший (отец Любови Александровны) шил костюмы только у М-ва - отца того армянина М-ва, с которым я познакомилась через Бориса Сергеевича. Когда я рассказала об этом самому М-ву, то он еще добавил, что учился с Колей Архангородским, братом Любови Александровны. Так все замкнулось!
Распростившись с Островскими, систематизировав свои записи с их слов и перепечатав их, я разыскиваю других друзей Таисии Захаровны - сестер Остроумовых. Когда Вера Михайловна поняла, кто я, на ее лице появилось и уже не сходило выражение восторженного удивления. Я играла у нее на красном беккеровском рояле - на том самом, на котором сначала играла Таисия Захаровна, а потом на нем же Вера Михайловна учила "мальчика в сереньких штанишках" (так ей запомнился маленький Санечка!). Из окон квартиры Остроумовых видна фабрика Панченко- так она называлась раньше.
- Может быть, этот рояль еще будет у Солженицына? - спросила я, зная, что муж подумывал об этом.
- Не знаю. Как сложится судьба: ваша, Санина... Вера Михайловна слушает по западному радио все об Александре Исаевиче.
- Я стою на коленях перед Санечкой! - говорит она.
С Ирой все более сближаемся. В один из вечеров разбираем ее фотографии, а потом сочинения Петра Кузьмича, ее отца. Я попробовала было сыграть музыку его сочинения. Ира расстроилась.
- Нет, еще рано! - сказала она, хотя он и умер три года назад.
Ира достает большую пачку писем. Это письма Александра Исаевича, адресованные ей. Лишь одно письмо относится ко времени войны, все остальные написаны из ссылки в 53-54-м годах, несколько писем 56-го года.
- Ира, я сделаю выпечатки из них. Можно? Бумага, копирка найдутся?..
Ира соглашается. Находится и все необходимое. И вот у меня появляется еще одно большое дело, за которое я принимаюсь немедленно же. И... с больной душой. Ведь эти годы - годы моего отхода от Сани. Я печатаю его письма почти полностью. Переношусь в его ссылку. То и дело глотаю слезы. Больной... Одинокий... Но... несломленный.
Прибыв весной 1953 года в Кок-Терек, где должен был остаться навеки, Александр Исаевич написал об этом моей тете Нине в Ростов. На тот самый Средний проспект, 27, где Ира живет по сию пору и где в то время жила и моя тетя Нина. К ответному письму тети Нины Ира сделала приписку, после чего между ею и Александром Исаевичем завязалась переписка. В своем первом письме Ире он пишет: "Вот что главное... - я очень одинок, и мне очень дороги твои строки. Хочется иногда разрядить душевное настроение в разговоре, в письме - и не с кем и некому. Писать Наташе - как-то не хочется. Дай ей Бог всяческого счастья в жизни, у нее редкое сердце, и совершила она, хоть и оказавшийся бесполезным, сверхсильный подвиг, я всегда буду о ней самых лучших воспоми-наний, но, видимо, правду говорят, что на то место, где была любовь ничего уже другого ... не поставишь"1.
Когда появились первые признаки болезни, Александр Исаевич, жалея тетю Нину, больше стал писать Ире, сделал ее, как он сам выразился, "соучастником его страданий"2. К тому же Ира была врачом. И потому Александр Исаевич очень подробно описывал ей течение своей болезни, свое состояние, свои ощущения, разные попытки лечения болезни.
1 Солженицын А. - Арсеньевой И., 09.04.53.
2 Солженицын А. - Арсеньевой И., 05.01.54.
Особенно разбередило мне душу как бы предсмертное письмо ре от 26 ноября 1953 года:
"Дорогая Ирочка!
Я еду наконец в Джамбул, но в таком тяжелом состоянии, что знаю, что случится со мною в дороге и там: может быть, на днях я окажусь в больнице или под ножом хирурга.
