ЛЕГО - Борис Акунин
На «Родион», «Родя», тем более «Родька» он не откликался. Приучил всех звать его только «Родос».
Ее он называл «София», что было лестно, но неправда. Мудрости в Соне не было, никаких иллюзий на этот счет она не строила. Разум она так страстно любила, потому что, как открыл еще Платон, филос манит человека к тому, чего в нем самом недостает. В Родосе субстанции, которую древние называли «рацио», было с переизбытком, из-за этого даже происходили сбои — так машина захлебывается бензином, когда в топливной системе совсем нет вакуума. Родос и был человек-машина, под завязку заправленная теорией. Иногда, очень редко, в нем вдруг проскальзывало что-то немашинное, и в такие мгновения Сонино сердце сжималось от острого, пронзительного чувства.
Например, сегодня утром, когда проехали указатель с надписью «КРЫМ», лицо Родоса слегка дрогнуло, углы рта опустились, как на античной маске «Трагедия», и он пробормотал:
— Эврика! Я понял, что с нами происходит. Это какокрымическая цепочка.
— Что? — спросила Соня. Ей немедленно царапнуло душу кошачьими когтями.
— Какокрымия. Это слово я изобрел сам. Кακός плюс κρίμα. «Какос» — плохой, «крыма» — решение. Когда плохие решения цепляются одно к другому, возникает дурная цепочка, и пока она не разорвется, хрень, она же хтонь, так и будет продолжаться. Ну вот давай отмотаем назад, звено за звеном, и ты увидишь, как одна какокрыма логически вела к другой.
— Давай отмотаем, — кивнула Соня. Она ужасно любила, когда Родос выстраивал логические цепочки.
— Каждое отдельное решение теоретически было абсолютно правильным, хорошим, но внешний Хаос, не поддающийся прогнозированию, превращал хорошее, агафос, в свою противоположность — какос. Вся наша одиссея — это обкакавшаяся Агафья.
Родос обожал каламбуры, но у него получалось так себе, и это тоже трогало Сонино сердце. Она засмеялась, хоть и не любила копроюмора.
— Правильным ли было мое решение уйти из универа? Год назад казалось, что да. Гораздо эффективнее и быстрее пройти весь курс античности самостоятельно, не тратя время на факультетскую чепуху. Вот ты осталась, и всё еще копаешься в Афинах, а я уже дошел до позднего Рима. Так?
Соня кивнула. Без Родоса в университете лично ей стало намного хуже, теперь они виделись максимум раз в неделю, приходилось придумывать для этого какие-то специальные поводы. Но год назад он объяснил, что так будет лучше для него, и Соня не стала отговаривать, да Родоса и не переубедишь.
— Кто мог предугадать, что начнется война? Что объявят мобилизацию? Что мне, раз я больше не студент, пришлют повестку?
— Никто, — согласилась Соня.
Позавчера он позвонил, сказал: «Меня тоже включили в проскрипцию. Эфеб из военкомата вручил повестку, заставил расписаться. Приезжай, попрощаемся».
Соня сразу примчалась.
Родос расхаживал по комнате, увешанной греческими и латинскими изречениями, и тоном Сократа, обращающегося к суду гелиастов, излагал Соне аргументацию.
— Могу ли я фаталистски довериться Паркам и принять их жребий? Нет, ибо человек, обладающий достоинством, не станет уподобляться овце, которую гонят на бойню. Я не дрожащая тварь, которая безропотно умирает и бестрепетно убивает. Ergo?
— Что «эрго»? — пролепетала охваченная ужасом Соня.
— Я отправляюсь в добровольное изгнание. — Он посмотрел на ее непонимающее лицо и, сжалившись, объяснил попросту. — В Грузию валю. На машине. Как все. Оттуда дуну в Европу. Попрошу где-нибудь политубежище. Повестка поможет. Короче, прощай, София.
— Я поеду с тобой, — не задумываясь сказала она.
Эмоциональными доводами не пользовалась, только рациональными. Надо торопиться, пока не закрыли границу, а вдвоем они смогут вести машину по очереди, без остановок. Молодая пара выглядит менее подозрительно, чем парень-одиночка призывного возраста. Меньше шансов, что тормознут по дороге. А еще он совершенно прав насчет универа: она тоже решила, что нечего тратить время на слушание лекций, когда ту же сумму знаний (прямо так и сказала «сумму знаний») можно получить самой. И в Мордоре ей оставаться тоже незачем.
— Логично, — признал Родос.
И уже через пару часов они пилили по М4 в его старой, но аккуратной «астре».
— …Решение эвакуироваться через Грузию тоже представлялось абсолютно рациональным, — загнул второй палец Родос. — Во-первых, безвиз. Во-вторых, массовый исход. В-третьих, на день раньше выехали Аяксы и мониторили в онлайн-режиме что впереди на трассе.
Аяксы были его приятели, два гей-активиста. В дороге Родос перезванивался с ними каждый час. На подъезде к Ростову сказал: «Они уже там, у Верхнего Ларса. Тысячи машин стоят. Очередь минимум на сутки. План такой. Доезжаем. Тачку бросаем. Пересаживаемся к Аяксам. Сэкономим десять часов».
–..И топорик я купил правильно.
Загнулся третий палец. Соня нервно поежилась.
Через пару часов после того, как проехали Ростов, Аяксы сообщили что перед контрольно-пропускным жопа: менты поставили блок-пост, шмонают всех подряд и тут же наряд из военкомата. Народ валит пешедралом, через горы. В горах холодрыга, но не поворачивать же обратно.
«Вот как правильно было отправить вперед разведку, — сказал ей Родос. — Экипируемся».
В хоррор-тауне Кущевская сделали короткую остановку. Купили для перехода через горы палатку, плед, компас и туристический топорик.
Родос нагуглил, что машину надо будет оставить в селе Эзми и оттуда двинуть пешком до грузинского Джейраха берегом речки Армхи. Конечно, в темноте.
Соня представила, как они будут лежать ночью вдвоем в тесной палатке, под пледом, на берегу журчащей горной реки, вспомнила пословицу про рай в шалаше и ощутила прилив счастья.
— …Кто же знал, что нас тормознут за 600 километров?
Их остановили у поста ДПС, сразу за маленьким городком или большим поселком, название которого Соня проглядела.
Подошли двое ментов. Родос шепнул: «Спокойно. Документы норм». Вынул из бардачка кожаный органайзер. У Родоса всегда и во всем был идеальный порядок.
