Расшифровка - Май Цзя
4. Тут уж сами думайте[55], мне ответить нечего. З. оставался ученым, в том, что касалось политики, он был наивен, поэтому ему легко было навредить, а еще им легко было манипулировать. А вообще какие-то небылицы [про ярый антикоммунизм Залеского] вы мне рассказываете, не было такого!
5. Все просто[56]: один за другим взломаны шифры высокого уровня [ «Фиолетовый» и «Черный»], он [Залеский] создал первый шифр и участвовал в создании второго. Взломал шифры его ученик; я опять же китаянка; он написал столько писем – вроде как чтобы расставить ловушки, но откуда им было знать, вдруг тут крылось двойное дно? У шифров высокого уровня крайне низкая вероятность взлома, и вот один и тот же человек раскрывает оба шифра, да еще так быстро. Такого просто не могло случиться, единственное разумное объяснение – кто-то выдал тайну. Но кто? Подозрение пало на него [Залеского].
6. По-настоящему нас взяли под домашний арест, когда узнали, что взломан «Черный шифр», а именно во второй половине [19]70 года. Но и до этого [после расшифровки «Фиолетового»] они следовали за нами по пятам, вскрывали почту, прослушивали телефонные звонки, вводили всевозможные ограничения, то есть фактически держали нас под «полуарестом».
7. [Залеский] умер в [19]79 году от болезни.
8. Да, пока мы были под домашним арестом, мы каждый день проводили вместе, каждый день разговаривали. Поэтому мне столько известно – как раз тогда [находясь под арестом] он все мне и рассказал, до этого я ничего не знала.
9. Я думаю: почему Бог послал мне эту болезнь? Наверно, потому, что я знаю слишком много тайн. Но говорить можно и без рта. А когда у меня был рот, я никому ничего не рассказывала.
10. Я не хочу уходить, унося с собой столько секретов, я хочу уйти налегке и в следующей жизни стать обычным, простым человеком – не надо ни славы, ни тайн, ни друзей, ни врагов.
11. Не обманывайте меня, я знаю, что со мной, уже пошли метастазы. Может быть, я проживу еще несколько месяцев.
12. Не надо говорить умирающему «до свидания», это к несчастью. Ступайте, пусть все у вас будет хорошо!
Спустя месяц я узнал, что ей сделали краниотомию, еще через несколько месяцев я услышал, что она умерла. Мне передали, что она упомянула меня в завещании: пожелала, чтобы я не разглашал в книге их с мужем настоящие имена. Она сказала: «Мы оба хотим покоя». Так что мне пришлось использовать выдуманные имена, «Фань Лили» и «Залеский», хотя это шло вразрез с принципами, которых я придерживался при написании книги; но что мне оставалось делать? Старый человек – с непростой судьбой и добрым сердцем – перед смертью просит покоя, потому что при жизни покоя не было!
5
Пора рассказать о Янь Ши.
Видимо, то, что в прошлом Янь Ши не признавал заслуги Жун Цзиньчжэня, хотел возвысить себя, отдалило от него коллег из 701-го; выйдя на пенсию, Янь Ши, вместо того чтобы остаться жить на территории отдела, перебрался с дочерью в административный центр провинции Г. Широкая гладкая магистраль притянула города друг к другу: не прошло и трех часов, как я добрался от 701-го до административного центра, без труда нашел дом, где жили Янь Ши и его дочь, и встретился с самим стариком Янь Ши.
Как мне и представлялось, почтенный Янь носил очки с большим количеством диоптрий, ему было далеко за семьдесят, почти восемьдесят лет, у него были белоснежные волосы и хитрый, загадочный взгляд, лишавший его подобающего старику благожелательного и благородного вида. Когда я нагрянул к нему, он сидел, склонившись над разложенной во весь столик доской вэйци, правой рукой раскатывая два золотистых массажных шарика, в левой зажав белый игральный камень, глубоко задумавшись. Но напротив него не было соперника: он играл сам с собой. Да, играл сам с собой, все равно что сам с собой разговаривал, печально-торжественный и одинокий в своем стремлении оставаться в строю. По словам его внучки, пятнадцатилетней школьницы, после выхода на пенсию дедушка необъяснимо привязался к вэйци, дни напролет проводил то за игрой, то за чтением книг о ней, мастерство его росло, и теперь ему сложно было найти в окру́ге достойного противника, оставалось лишь разыгрывать партии с книгами.
Слышите? На самом деле он играл не с собой, а с мастерами!
Наша беседа началась как раз с занявшей всю столешницу доски вэйци. Старик с гордостью сообщил мне, что вэйци – отличный способ прогнать одиночество, размять ум, укрепить дух, продлить жизнь и проч., и проч. Перечислив всевозможные достоинства этой игры, старик назвал любовь к вэйци своей «профессиональной болезнью».
– Жизнь каждого дешифровщика естественным образом связана с той или иной игрой наподобие шахмат, и особенно это касается людей заурядных: как некоторые бандиты или наркоторговцы на старости лет ударяются в благотворительность, так и любую посредственность в конце концов завораживает шахматное искусство.
Вот что сказал мне старик.
Его слова приоткрыли мне правду, но все же…
– Почему именно «любую посредственность»? – спросил я.
Старик немного подумал.
– Потому что гениальные дешифровщики могут дать волю своему рвению и уму в профессии. Их таланту снова и снова находят применение – они сами, их ремесло, и от этой постоянной работы, развития их души безмятежны и глубоки, им не знакома горечь от необходимости себя сдерживать, они не знают печали увядания. То, что никто не сдерживает, не ищет себе новый выход, то, что не увядает, не стремится к возрождению. Старость для гения – время подводить итоги и предаваться воспоминаниям, прислушиваться к собственному прекрасному эху. А для людей заурядных, вроде меня… Таких, как я, в наших кругах зовут «половинкой неба» – это значит, что ты по-своему талантлив, но никогда в жизни не достигнешь того, что под силу гению, вместо этого десятками лет будешь что-то искать, сдерживаться и по-настоящему так себя и не проявишь. Такому человеку в старости нечего вспомнить, нечему подводить итоги, чем же ему заняться? По-прежнему искать, неосознанно искать возможность показать, на что он способен, бороться за эту возможность, как умирающий борется за жизнь. Отсюда любовь к шахматному искусству. Это во-первых.
Во-вторых, если посмотреть на это с другой
