Донбасский декамерон - Олег Витальевич Измайлов
И вот с этого момента в биографии Левы Задова, взявшего партийный псевдоним Зиньковский, ставший затем и его официальной фамилией, начинаются пробелы, порой настолько явные и сделанные сознательно, что впору только строить догадки и эвристически («по такой-то и такой-то причине возможно») выстраивать вероятную линию Левкиной судьбы.
Да, верных документов исследователи его жизни пока не разыскали, но можно с большой вероятностью предположить, что Задов получил задание – дезертировать из Красной армии и попасть в стан селянской армии в Гуляйполе.
В те годы безвестных агентов ЧК и армейской контрразведки РККА было так много, менять их штаты в силу слабой профпригодности приходилось так часто, что никто не пытался отслеживать их карьерный рост именно в те годы. Известность получили выжившие. Одних засылали к «белым» в тыл диверсии устраивать, других отправляли к классово близким атаманам типа Нестора Махно или, скажем, Григорьева. Присматривать.
У того же Махно, к примеру, кроме Задова, служил видный анархист Сидоров – тоже юзовский металлург, вместе с Левкой ходивший на заседания городского совета. Кстати, Сидоров впоследствии будет утверждать, что он вербовал своего дружка работать на чекистов. Куда там, ни в какую! К слову сказать, самого Сидорова Лева и сосватал в анархисты в свое время.
По исторической литературе, а больше по мемуарной, известно, что многие герои, командовавшие в Повстанческой армии Махно полками, бригадами и дивизиями, были по совместительству агентами тайной советской службы.
Но Задов, видимо, имел куда более глубокий уровень конспирации и задание такой важности и секретности, что о нем чекист Задов даже перед расстрелом не рассказал на следствии в НКВД.
Это, конечно, только версия, но она с точки зрения эвристики (доказательства от возможного) ничем не хуже других. Тем более что впоследствии Задов и его брат не только не понесли наказания, но и были награждены должностями и орденами. Такое в те времена давали за успешное выполнение задания.
Задов, вопреки распространенному мнению, никогда не занимал особо приметных должностей в штабе Махно.
Заместитель начальника контрразведки одного из корпусов – это да, было. Адъютант, приближенный к батьке в пору его бегства за кордон, в Румынию – вершина махновской карьеры бывшего юзовского металлурга.
И, судя по всему, отталкиваясь от того, что произошло позже, это и было главным заданием Задова – в критический момент втереться в доверие, стать человеком, которому доверяет не только Нестор Иванович, но и семья его. И это у него вышло блестяще.
В эмиграции Махно и семья его практически нищенствовали, что и свело в могилу вождя народных армий – начался скоротечный туберкулез. Задов был рядом, но скоро пришло время прощаться.
К 1924 году, когда родная Левкина Юзовка стала носить имя Сталина, советской власти стало ясно, что Нестор Махно – политический труп. За ним не стояла никакая партия, на него не ставили белоэмигрантские круги, для которых он был такой же враг, как и большевики. За ним не было вооруженной силы на Украине или в Новороссии. Одним словом, советская власть его больше не боялась, а значит, пригляд можно было снимать. Задов засобирался домой.
Те скромные сведения, что сохранились об этом эпизоде, повествуют о том, что отряд бывших махновцев во главе с Задовым, будучи заброшен сигуранцей, румынской секретной службой, в СССР, сдался, едва ступил на советский берег Днестра.
Болтали всякое, и болтовня эта дожила до наших дней. Будто бы за тайну махновских кладов Задов и его младший брат, бывший с ним неотступно все годы, были помилованы.
Я лично ясно вижу другое. Ночь, плеск речной волны, в сарай лодочника входит, пригнув голову, крупный мужчина двухметрового почти что росту. За столом, слабо освещенным каганцем (или чем там еще, да?) – сухощавый, средней комплекции человек. Он вглядывается в усталое, плохо выбритое лицо гиганта, поднимается с места и делает шаг навстречу:
– Ну, здравствуй, Лев Николаевич…
– Приветствую, Дмитрий Николаич.
– Работать можешь?
– Могу. Хорошо работать могу, Дмитрий Николаич.
Удивительно, но почему-то всеми, кто пишет об этом, опускается многозначительный факт: на границе Задова и его отряд ждал сам Дмитрий Медведев – чекист экстра-класса, которому советская власть поручала самые серьезные и тайные дела. Кстати, тоже помечен донецким кряжем – служил в Бахмуте и Юзовке, гонялся за махновцами под Старобельском.
Далее – совсем уж белыми нитками: после полугодового карантина и отдыха, братья Задовы были поставлены на крупные посты в Одесской губЧК-ОГПУ. Заметим – в родные края его не вернули, но для работы с румынской резидентурой оставили.
Кстати, агентурная сеть, которую курировал на территории королевства Румыния старший уполномоченный Одесского ОГПУ Лев Зиньковский, носила название «скрипачи» – «скрипали» по-украински. В наши дни это просто находка для конспирологов.
Лев Николаевич Задов-Зиньковский и его брат были арестованы и расстреляны без суда в 1938 году. Дмитрий Николаевич Медведев уцелел, с началом Великой Отечественной возглавил знаменитый отряд «Победители», действовавший на Галичине. Козырным тузом отряда стал знаменитый разведчик Николай Кузнецов.
Медведев удостоился мемориальной доски на одном из донецких зданий. Задова же, как и многих других, погибших в годы Большого террора, реабилитировали лишь в 1956 году.
* * *
Окончив чтение, Донна выключила электроблокнот, повторила операцию бутылка-виски-кружка-рот-рука-выдох.
– Ну, что, довольны, вы, обновленец? – сказала она в сторону окна, возле которого, уже откровенно зевая, маялся Панас.
– Все проходит, друзья мои, на высочайшем идейно-художественном уровне.
– Надо же, – деланно удивился Палыч, – и партийно-хозяйственную лексику знаешь!
– Ноблес оближ!
– Да? Ну ладно! «Тогда буэнас ночес а тодос», – сказал Палыч и отправился к себе, напевая под нос: – «Не умели Иваны сидеть за столом…»
Донна ушла молча.
* * *
Утро выдалось тихим. Море за окном сверкало зеркалом заправского озера. Не то что волны – малейшей ряби не было на его поверхности.
«После девяти начнет муреть это самое морько-морько», – подумал Палыч, взяв порцию спецкофе на кухне. Он вспомнил, что бабушка, обожавшая море, именно так его и называла – «морько-морько». Бабушка говорила, что дед больше любил степи, в которых вырос. «Степи с террилиевыми горами», – говорила бабка. И доставала с заветной книжной полки темно-синий томик «Птицы террилиевых гор» – все, что у нее осталось после совсем не добровольных перемещений по территории Российской империи.
Палыч взял второй кофе и посмотрел на московский хронометр
