Вера - Элизабет фон Арним
Дело в том, что к тому моменту, как войти в эту библиотеку, мисс Энтуисл уже была изрядно сердита. Даже самый вежливый червячок, сказала она себе, самый благожелательный, разумный червячок, полностью сознающий, что мудрость призывает к терпению, если его слишком сильно уж терзать, все-таки разозлится на мужа своей племянницы. Как по-хамски Уимисс запретил ей подняться к Люси… Особенную досаду у мисс Энтуисл вызывало понимание своей слабой позиции – ведь она явилась в его дом без приглашения.
Уимисс, стоя на прикаминном коврике, набивал трубку. Как хорошо она знала уже и эту его позу, и эту его манеру: он точно так же набивал трубку в ее доме на Итон-террас. И разве она не была к нему добра? Разве, когда хозяйкой была она, а гостем – он, она не демонстрировала гостеприимство, не была вежливой и радушной? Нет, он ей не нравится.
Она села в кресло таких же внушительных размеров, как и сам Уимисс. На скулах ее горели два красных пятна – на самом деле они появились в самом начале ужина.
Уимисс набивал трубку, как обычно, намеренно долго, и молчал. «На самом деле он наслаждается собой, – подумала она. – Наслаждается своей злостью и тем, что может мне грубить».
– Я вас слушаю, – сказала она, почувствовав невыносимое раздражение.
– Не рекомендую разговаривать со мной подобным тоном, – ответил он, продолжая возиться с трубкой.
– Прекратите, Эверард, – сказала она, устыдившись за него, но и за себя тоже, и повторила: – Я вас слушаю.
Подали кофе.
Мисс Энтуисл от кофе отказалась. Он себе налил.
Кофе унесли.
Когда за Честертон закрылась дверь, мисс Энтуисл произнесла максимально вежливо:
– Может быть, вы все-таки скажете то, что намеревались сказать?
– Непременно. Во-первых, я приказал кэбмену приехать за вами утром, чтобы отвезти к первому поезду.
– Благодарю, Эверард. Это весьма разумно. Я уже говорила Люси, когда она сказала, что вы завтра приезжаете, что утром уеду домой.
– Это во-первых, – сказал Уимисс, не обращая внимания на ее слова и продолжая набивать трубку. – Во-вторых, я не желаю, чтобы вы встречались с Люси ни сегодня вечером, ни завтра утром.
Она в изумлении уставилась на него.
– Но почему?
– Не хочу, чтобы она расстраивалась.
– Но, дорогой Эверард, разве вы не понимаете, что она расстроится еще больше, если я уеду, не попрощавшись? И потом, как я могу ее расстроить, если она и так знает, что я утром уезжаю? Что, по-вашему, она может подумать?
– Позвольте мне самому судить, что лучше, а что нет.
– Простите, но я сомневаюсь, что вы на это способны, – серьезно произнесла мисс Энтуисл, действительно пораженная его неспособностью осознавать последствия.
У него же есть все, чтобы быть счастливым и довольным, – любящая жена, которая верит в него, которая уже самим фактом, что вышла за него замуж, отмела все сомнения касательно того, как погибла Вера, и все, что от него требуется, – быть добрым и примитивно порядочным. И бедный Эверард – каким бы абсурдным это ни казалось, но в этот момент она его действительно пожалела, ведь он был таким жалким существом, слепо разрушающим свое собственное счастье, – испортит все это, неминуемо сломает все, если не сможет увидеть, не сможет понять…
Это замечание настолько взбесило Уимисса, что он посчитал вполне оправданным и приемлемым потребовать, чтобы она немедленно покинула его дом – ночь там или не ночь, есть поезд, нет поезда – не важно. Он бы так и поступил, если бы не хотел насладиться длинной сценой.
– В моей собственной библиотеке я не намерен выслушивать ваше мнение о моем характере, – объявил он, наконец-то зажигая трубку.
– Что ж, – сказала мисс Энтуисл, поняв, что на карту поставлено слишком многое, чтобы позволить, чтобы ее заставили молчать или, напротив, сказать что-то крайне неосторожное, – тогда позвольте мне сказать вам кое-что о Люси.
– О Люси? – удивился Уимисс, пораженный такой ее решительностью. – О моей собственной жене?
– Да, – очень серьезно ответила мисс Энтуисл. – Она из тех, кто принимает все близко к сердцу, и она будет расстроена – расстроена, Эверард, и будет волноваться, если я исчезну вот так, как хотите вы, не сказав ей ни слова. Конечно, я уеду и, обещаю вам, никогда больше не приеду сюда, разве только вы сами меня об этом попросите. Но, пожалуйста, даже если вы очень злы и расстроены, не надо настаивать на том, что сделает Люси несчастной. Позвольте мне пожелать ей доброй ночи и попрощаться завтра утром. Уверяю вас, она будет очень волноваться, если я этого не сделаю. Она решит, – тут мисс Энтуисл попыталась даже улыбнуться, – что вы меня выгнали. И понимаете ли, если она так подумает, она не сможет… – мисс Энтуисл на секунду запнулась. – Она не сможет вами гордиться. А это, мой дорогой, – и она снова улыбнулась, как бы извиняясь за то, что она, старая дева, смеет говорить о таком, – наносит любви самую глубокую рану.
Уимисс от удивления даже говорить не мог. В его доме. В его собственном доме!
– Простите, – сказала она, – если это вас раздражает, но я хочу сказать… Я действительно думаю, что это важно.
Наступила тишина. Они смотрели друг на друга – он в изумлении, она с надеждой – надеждой, что он хотя бы частично поймет, что она сказала. Ведь так важно, чтобы он понял, чтобы увидел, какое воздействие может оказать на Люси столь недоброе, даже жестокое поведение. От этого зависит его собственное счастье. Какая трагедия, какая трагедия для всех, если он не поймет…
– Вы хоть понимаете, что находитесь в моем доме? – сказал он.
– О, Эверард…
– Вы хоть понимаете, – продолжал он, – что говорите с мужем, который знает, что хорошо, а что плохо для его жены?
Мисс Энтуисл не отвечала. Подперев голову рукой, она смотрела в огонь.
– Вы хоть понимаете, что вторглись в мой дом без приглашения, стоило мне
