Эльчин - Смертный приговор
Потом началась зима, в Баку день-два шел снег, потом стал таять, и в один из таких дней, в воскресенье, Хосров-муэллим пошел на базар, купил яблок, дивно пахнущей айвы, апельсинов, сел в автобус и поехал на Восьмой километр. (Арзу тогда написала свой адрес, и Хосров-муэллим с тех пор носил его в кармане).
А там чуть прошел и встал прямо против старого трехэтажного здания. Каменные стены потемнели дочерна, краска на рамах и балконных перилах высохла и осыпалась, и поскольку таял снег, с перил и крыши капала черная вода. На самом верху, между крышей и наличниками третьего этажа, была выбитая на камне и теперь едва различимая надпись:
1867
Мешади Мирза Мир Абдулла
Мешади Мир Мамедгусейн оглу
Здание было на тридцать три года старше Хосрова-муэллима. Его построил человек по имени Мешади Мирза Мир Абдулла Мешади Мир Мамедгусейн оглу, и с тех пор оно вот так безмолвно стоит и наблюдает за делами мира. Хосрову-муэллиму показалось, что он знаком с этим зданием, откуда-то его знает. И как если бы здание было человеком, он подумал: откуда я его знаю?
А может быть, эта долгая жизнь - вторая, может, когда-то однажды он уже жил в этом мире, а теперь живет во второй раз...
Хосров-муэллим вошел во двор и остановился перед дверью номер семь на первом этаже. Слева от двери на асфальте из трех деревянных ящиков соорудили нечто вроде курятника, огородили давно проржавевшей железной сеткой, и между вымокшими в грязной снеговой воде дощечками мыкалось десятка полтора кур. Едва завидев Хосрова-муэллима, они закудахтали, забегали внутри своего крошечного загона, налетая друг на друга.
От грязи в курятнике шел резкий запах, и Хосров-муэллим отвернулся и, очень странно, именно в этот момент вспомнил Хыдыра-муэллима - его здоровое тело, и как он прямо держал голову, и как горделиво шагал четким шагом... У Хосрова-муэллима даже волосы встали дыбом, потому что ему показалось, что запах куриного помета идет не от самодельного курятника, а от здорового, играющего мускулами тела Хыдыра-муэллима.
Хосров-муэллим считал (был на сто процентов уверен!), что в тот зимний день 1939 года их арестовали по доносу Хыдыра-муэллима, и Хосров-муэллим никогда не узнает, что их арестовали по доносу Алескера-муэллима, но если на свете действительно есть нечто, именуемое духом, то дух Алескера-муэллима в таком неведении Хосрова-муэллима, наверное, все равно не находил себе хоть какое-нибудь утешение...
Хосров-муэллим хотел постучать в дверь номер 7, но в это время Арзу, браня кур, распахнула дверь:
- Что за прожорливая скотина?! Только что разве не дала я вам хлеба, чтоб вас разорвало?! - Увидев перед собой Хосрова-муэллима, Арзу слегка запнулась, даже как будто вздрогнула. - А-а-а, - сказала она. - Ты откуда явился, слушай? Когда тебя вижу, пугаюсь, э, как будто мертвый воскрес...
В одной руке Арзу держала тарелку с остатками вермишелевого супа, другой застегивала ворот старой голубой проводницкой куртки с истончившимися плечами, теперь домашней. Сказала:
- Заходи, заходи! Добро пожаловать... - И отступила в сторону.
Хосров вошел, в узком коридоре коснулся раздутого, как бурдюк, дряблого тела Арзу, снял галоши, поискал место для бумажного кулька, не нашел и положил его на пол в коридоре, стал снимать пальто. Арзу сказала:
- Сейчас!... Снесу вот обжорам... Столько еды даю им, овчинка выделки не стоит! Но яйца вкусные у паршивок... Я их по одной из Ставрополя привезла... Поспешно выйдя во двор, она вылила суп через железную сетку курам, часть вермишели, куски картошки застряли на железной сетке, и ставропольские куры в тот грязный зимний день как с голодухи, отпихивая друг друга, начали склевывать суповые остатки с сетки.
Войдя в дом, Арзу сунула грязную тарелку на другие грязные тарелки, чашки, кастрюли в раковине в коридоре, открыла кран, сполоснула руки, вытерла губы от супа полотенцем, висевшим на гвоздике на стене, а руки о старую проводницкую юбку, теперь домашнюю, сказала:
- Ну проходи давай, проходи! Очень хорошо, что пришел!...-И вместе с Хосровом-муэллимом вошла из узкого коридора в комнату. Пододвинув один из деревянных стульев к круглому столу, показала место:
- Садись здесь... Погоди, тюфячок дам, подстели себе...
- Нет, не нужно... - Хосров-муэллим хотел сесть.
- Как это-не нужно?... - Арзу громко рассмеялась, задрожали меш ки под глазами и мясистый подбородок, показались испорченные металлические зубы. - Ты такой сухой, никаких накоплений нет!... Сядешь, дерево в кости врежется...
Арзу взяла со старого дивана с торчащими пружинами маленький круглый тюфячок, сунула Хосрову-муэллиму, села напротив. Какое-то время сидели молча, потом Арзу опять рассмеялась.
- Вот это да, Хосров-муэллим! Ничего себе! Ты такой же как был, а? Как будто сорок лет не прошло! Какие сорок? Больше сорока!... Ну давай расскажи, как дела?... Как же получилось, что тебя не расстреляли? А вдруг ты как раз стукач окажешься, а?!
Хосров-муэллим все глотал воздух, острый кадык его поднимался и опускался на длинной шее, вонь от курятника через коридор добиралась до комнаты.
"Дорогие друзья! Тысячу извинений прошу у тамады, что оставляю его в офсайде. Но мне в голову пришел замечательный тост, и я должен произнести его на этом прекрасном торжестве!"
- Хороший свежий чай есть, давай я тебе чаю принесу! - Арзу встала, открыла дверцу шкафа рядом с диваном, взяла два стакана с блюдцами, в поллитровой банке оставалось яблочное варенье, поставила банку перед Хосровом-муэллимом. - Хорошее варенье, я в Саратове купила. Там не халтурят, не такие воры, как наши!... К тому же и дешево... - Потом пошла, сняла с газовой плиты в конце коридора чайник, налила в стаканы чай, принесла. Погоди, давай я и ложку принесу. - Принесла ложки, зачерпнула яблочного варенья, положила в стакан Хосрова-муэллима. - Пей... - И опять Арзу рассмеялась, но смех теперь был другой, будто улыбка на лице этой женщины была и ее, и одновременно какого-то другого человека (другой Арзу!). - Помнишь, мама-покойница ореховые ядрышки из Ордубада ставила на стол?...
Хосров-муэллим отвел глаза от повлажневших, почти утративших цвет больших голубых глаз Арзу, посмотрел на прикнопленные к стене фотографии, на высившуюся чуть не до потолка гору книг, сложенную на два составленных стула в углу у дивана. А улыбка с лица Арзу все не сходила.
- Алибабу-муэллима помнишь? Он мне говорил, что я буду Софьей Ковалевской... Ах ты!... Ну и что, Софья прожила всего сорок один год, а мне уже за пятьдесят - и умирать не собираюсь!... Читаю себе прекрасные книги!... Если что и убьет меня, то прожорливость кур!...
Арзу опять громко рассмеялась, и испорченные металлические зубы Арзу, как и надпись наверху трехэтажного дома: "1867. Мешади Мирза Мир Абдулла Мешади Мир Мамедгусейн оглу", говорили о бренности мира, дальних дорогах, по которым идут поезда, и о судьбах каждого из живущих вдоль тех дальних дорог миллионов смертных...
- Слушай, ты пришел сюда, чтобы не открыть рта и ни слова не сказать?... Хорошо, пей свой чай!... Отличное варенье, в Саратове купила... Ты сам, один живешь? Один, да, у тебя на лице, написано, что ты совсем одинокий!... А кто тебя обслуживает? Может, на мне женишься, а? - Арзу на этот раз особенно громко, от души рассмеялась.-Эх, на что я тебе, все ушло, ничего от меня не осталось! Не видишь на фотографии?... Ну да, а у меня теперь - на что смотреть?...
С фотографий не похожие друг на друга парни смотрели на Хосрова-муэллима, и Хосрову-муэллиму казалось, будто парни на фотографиях чувствуют вонь из курятника.
Арзу подошла к фотографиям.
- Все трое - мои сыновья!... - сказала она. - Этот вот, видишь, его отец Джумшудлу... Помнишь? Работал в райкоме, где наша школа, где вы все работали, пьяница, развратник поганый был, подлец!... На митинги выражения ненависти в школу приходил, аплодировал мне, ставил меня в пример... Потом будто бы пожалел нас, маму устроил уборщицей в парикмахерскую... А на меня с тех пор глаз положил, сукин сын, как мама умерла в конце войны, пришел, нашел меня... Мне 15 лет было, но 20 можно было дать. Полная была, до времени созрела!... Арзу, улыбаясь, посмотрела на Хосрова-муэллима: - Ты не говоришь, хоть я поговорю... Да, отец этого сына был подлец, сдох он... Когда сдох, даже хоронить никто не пришел! У самого были жена, дети, а для меня отдельно комнату снял, там держал... Развратник паршивый! Здорового места на мне не оставил, подлец! С неба я упала ему в руки, в глаза себе напихивал меня, насытиться не мог, сукин сын!... Хорошо, что сын на отца не похож. Но жена у него оказалась паршивка. При соседях мне в волосы вцеплялась, б...! И жену и мужа - обоих выгнала от себя! Эх, как будто соседи лучше них?... Этого видишь, этот...
Арзу прервалась, внимательно прислушалась к кудахтанью кур.
- Слышишь, как шумят? Чтоб им кол в живот! Только что тарелку супа дала! Никак не нажрутся! А когда меня здесь нет, чужие дети приходят и крадут яйца... А соседи в милицию жалуются, что куры двор загаживают... Ну их к черту, пусть пишут! На меня такие вещи не действуют!... Пей, пей свой чай...
