Сергей Довлатов - Письма Ефимову
3. Конечно, «гоу эвей». Это я так записал у Леонидова. Леонидов знал по-английски семь слов, но каждый разговор заканчивал словами: «Пусть это будет битвин аз [между нами]».
У меня там в тексте много (сравнительно) поправок. Что-то вышло по вашей вине, но больше — по моей. Там, где вы сочтете возможным сделать это, — исправьте, пожалуйста. С Кондрашиным и Баланчиным — разительные погрешности, и даже (Кондрашин) ошибки.
Да, еще один момент. Я хочу выдвинуть вперед Марианну, а себя слегка увести в тень не из кокетства, а из профессионализма. Это все же альбом Марианны Волковой с текстом С-Довлатова. То есть, ее произведение при моем участии. Что и надо отразить в шрифтах и т. д.
Скоро мы с Марианной пришлем вам сведения о себе для задней обложки. С.Волков выискал обо мне в каком-то учебнике слова Эдварда Брауна: «Д-в возвысил анекдот до уровня подлинной литературы». Волков почти настаивает, чтобы я использовал эту цитату. А у Марианны есть цитата из Солсбери.
Что касается моего здоровья, то «рак пятится назад» (Крылов), зато «цирроз-воевода с дозором обходит владенья свои» (Некрасов). Доносились ли до вас с моего одра эти вымученные шуточки?
При этом, все дни, что я болел. Катя сидела у меня по шесть часов. Ради этого я готов заболеть чем угодно.
Печальная новость: у В.П.Некрасова рак легкого. Правда, у стариков (я теперь в этом деле специалист), метастазы образуются сравнительно медленно, так что, больше шансов умереть от старости, чем от рака. И все-таки ужасно.
Всего вам доброго.
С. Довлатов.
* * *Довлатов — Ефимову
10 ноября 1987 года
Дорогой Игорь!
У меня есть перевод «Заповедника» (на англ.), сделанный одной слависткой из Испании. Уверен, что Вас такое издание не заинтересует, но все же обращаюсь к Вам почти формально, обещав ей «сделать все возможное» по устройству этого перевода. Считаю нужным добавить, что «Руссика» от этого моего предложения шарахнулась в ужасе.
Всего доброго.
Ваш С. Довлатов.
* * *Ефимов — Довлатову
13 ноября 1987 года
Дорогой Сережа!
Неужели Ваш агент отказался распространять «Заповедник»? И как же он это объясняет? Не понравилась вещь? Не понравился перевод? Но, кажется, в этом случае можно обратиться к другому агенту?
Конечно, издавать переводную прозу в ЭРМИТАЖЕ по-английски нет смысла. Ни славы, ни денег — ни Вам, ни нам. Нужно набраться терпения — рано или поздно подвернется американский издатель, соблазненный Вашей известностью.
В утешение могу сказать, что на последней советологической конференции в Бостоне одна высоченная шведка, покупая Вашу книгу, сказала, что впервые прочла ее по-шведски, а теперь хочет в подлиннике. А другая советологиня, докладывавшая об условиях в современных лагерях, ссылалась на таких авторов, как Амальрик, Кузнецов и Довлатов. А университет Северной Каролины согласился взять «Чемодан» в качестве «ридера» для студентов. А один покупатель рылся в книгах на нашем столе, брал одну за другой книги И.Ефимова, и когда И.Ефимов, млея от приятного волнения, спросил, что привлекло внимание читателя к этому автору, ответил, что он ищет его замечательную книгу «Москва — Петушки».
Шесть месяцев назад Марьяна стала выдвигать новые условия к договору. Я сказал, чтобы она изложила их на бумаге по-английски — я подпишу что угодно. Только вчера от нее пришли четыре строчки по-русски. Теперь я должен перевести их, а она будет продолжать думать, подписывать ей договор или нет. Соломон держал английский текст всего два месяца. Вчера прислал со своими пометками (после шантажа и нажима) — теперь можно набирать.
Один из пунктов, добавленных Марьяной — чтобы оба автора одобрили оформление книги. Может быть, Вы и возьмете на себя это дело? Как Вы знаете, я приму любой вариант с благодарностью.
Поклон семье, успехов,
Игорь.
* * *Довлатов — Ефимову
19 ноября 1987 года
Дорогой Игорь!
Вы пишете: «…одна высоченная шведка, покупая Вашу книгу, сказала, что впервые прочла ее по-шведски, а теперь хочет в подлиннике». Ввиду того, что единственная моя книга, изданная по-шведски — «Компромисс», означает ли это, что Вы все еще (седьмой год) торгуете Гришкиной собственностью? [Довлатов забыл, что экземпляры книги «Компромисс» для продажи их на комиссионных началах он прислал в «Эрмитаж» (см. выше письмо от 26 ноября 1981 года и письмо от 27 мая 1986 года.)] Впрочем, это не мое дело.
«Заповедник» я вообще не считал возможным издавать по-английски, поскольку лучшее, что в нем есть (стр. 100–105 или 114–117) слишком уж связано с родным языком. Но вот одна безумная женщина перевела все это дело, и я вынужден был обещать ей, что сделаю «все возможное», и т. д.
Надеюсь, все договорные шероховатости и промедления с Волковым удастся как-то преодолеть. Я, как Вы помните, сразу же что-то подписал и выслал, да и роль моя во всем этом побочная. Могу добавить, что по отношению ко мне Соломон, что бы о нем ни говорили, всегда вел себя безукоризненным образом. Что касается обложки, то я недавно изложил Волкову такое предложение. Мне кажется традиционным поместить на обложке альбома худ. фотографий одну из работ данного фотографа. Это могла бы быть лучшая по Вашему мнению или же по мнению Марианны работа. Но есть и другой вариант — поместить актуальную фотографию, а именно — портрет Иосифа. Книгу же в этом случае можно назвать (никак не обделив тех, кто уже заказал ее по каталогу) — «Не только Бродский». Теоретически кого-то из людей с комплексами могло бы обидеть то, что в заголовке один Бродский, но, уверен, ни Барышникова, ни Ростроповича это не заденет, а на кого-то там в принципе можно и наплевать. Таким образом книга приурочивается к событию [к присуждению Бродскому Нобелевской премии] и в этом, как мне кажется, есть некоторый коммерческий эффект (с поправкой на мизерность всякой коммерции на этом уровне). Впрочем, я конечно же ни на чем не настаиваю. Обложку соорудим, если у Вас нет в распоряжении более крупного рембрандта, чем я. Накладные расходы взвалим на «Эрмитаж», но сделаем все возможное, чтобы они не превысили 25–35 долларов (2 фотостата, на передней и задней обложке + десяток слов для титульного листа).
Единственный конкретный момент оформления, который Марианну волнует это корешок. Она не хотела бы, чтобы это вышла «тетрадь на скрепках», а хотела бы иметь корешок, пускай в треть сантиметра и без всякой текстуры, но этот корешок, согласитесь, превращает тетрадку в книгу.
Все будет хорошо. Ждем сигнала насчет того, где и когда встретить Соснору. Постараюсь быть ему полезным, он умный и хороший человек, а главное — умудрился не преуспеть официально, несмотря на всех своих Арагонов и Лихачевых с Асеевыми, и на известность уже в 62-м году.
Всех обнимаю.
С. Довлатов.
* * *Ефимов — Довлатову
25 ноября 1987 года
Ну, душа Тряпичкин, спасибо тебе — потешил душу!
Знатно ты этого Ефимовского подловил. Любит чистеньким прикидываться а сам?! Гришутку нашего седьмой год уже обирает. Немудрено, что парню концы с концами не свести. Только как же ты пишешь — «не мое это дело»? А чье же тогда? Ведь никакие Профферы его так не сумеют на чистую воду вывести, как мы. Это надо же! Торгует чужой собственностью и себе дома покупает! Нет, мы про это всем должны поведать, а не только в узком семейном кругу.
Он, конечно, начнет изворачиваться. Станет говорить, что шведка не совсем так на своем корявом английском выразилась, а что она «впервые прочла этого писателя по-шведски» и не сказала, какую именно книгу. И что он, этот обдирала херов, только в 1982 году «Компромисс» в свой каталог вставил и немного продавал, чтобы вернуть себе то, на чем Гришутка его нагрел, а после этого уже стеснялся этого полиграфического урода выставлять на продажу. Но нас-то не проведешь! Кого это Гришутка наш нагревал? когда? Сами подметки на ходу режут, а на других валят.
Я так думаю: тут недавно шведского премьера Пальму убили, а убийц не нашли. И свидетели показали, что один из убегавших был с бородой. Так вот не Ефимовский ли это был? Думаю, он — больше некому. Так и передай дальше по кругу.
Всегда твой,
Ив. Ал. Хлест.
* * *Ефимов — М.Бланку
30 ноября 1987 года
Дорогой Миша!
Как это ни странно. Ваш звонок о Довлатовских гнусностях привел меня в прекрасное расположение духа. Несколько дней я не мог понять природы этого извращенного чувства. Потом, наконец, понял: исчезла боль утраты. Разрыв двадцатилетней дружбы, да еще без всяких видимых причин, на ровном месте, дело болезненное. Но когда видишь, что твой бывший друг превратился просто в мелкую, злобную гниду — это приносит большое облегчение.
