Ноша - Татьяна Нелюбина
Я всё никак не могла успокоиться, какое сходство!.. Задумаешься о чём-то, поглядишь по сторонам, его увидишь, примешь за Юргена – за того, каким Юрген был двадцать лет назад. А это не Юрген, это Биргер… С ним – его жена Сюзен и трое детей, одному сыну восемнадцать, другому пятнадцать, дочке пять лет.
Биргер пригласил всех пройти в зал. Там нам подали бокалы с шампанским. Выпили за Юргена не чокаясь.
Пошли к причалу, стали садиться в парусную лодку с мотором. Но не все, в лодке почему-то могли быть только двенадцать человек – вместе с капитаном. Мы старались, держались, но слёзы лились. Ветер дул ледяной. Мы согрелись горячим глинтвейном. Биргер стоял на носу, обхватив мачту, рыдал. Аня включила любимую музыку Юргена. Вгляделась в наши лица, вынула из сумки камеру, сфотографировала:
– Наверное, не получится, раз против солнца.
Вынула из сумки урну.
– Я взяла себе немного. Петра, сестра Юргена, тоже взяла. А Биргер отказался.
– Что взяла?
– То, что в урне. Хотите посмотреть?
– Нет!
– Ма-а-ама, – сказала Ира.
Урна – белый шар из соляного раствора с круглым отверстием, закрытым крышкой.
Аня открыла урну. Я в неё заглянула. Ещё вчера, когда решался вопрос, кто с кем поедет, меня обволакивал тошнотворный страх, жуткий, что Юрген… что его прах… с нами поедет в синей холщовой сумке.
А Ира взяла эту сумку у Ани:
– Дай-ка я Юргена понесу!
Я только тогда и осознала, что от него осталась горсть пепла в соляном шаре.
Он теперь был на коленях Ани, Аня придерживала его ладонями, доверительно, ласково, нежно.
Парусник остановился. Аня закрыла шар, тянула мне.
Я его взяла:
– Вот и всё, Юрген. Прощай.
Мы передавали шар из рук в руки, прощались, Биргер и Аня опустили его в море. Стали бросать цветы, Аня – красные розы, Ира – белые, она хотела бросить в море ромашки, но ромашек в это время года не было. Из цветов получилась дорожка на волнах.
Ральф, пересиливая спазмы в горле, сказал Биргеру:
– Спасибо тебе, – и не стал говорить, за что спасибо, и так было понятно за что, за такое прощание с Юргеном, за его соединение с морем, за то, что не было сегодня чужих, не было пространных, обязательных речей, просто небо, просто солнце, волны, солёные слёзы на солёных губах.
Парусник тронулся в обратный путь. Мы смотрели на дорожку из цветов, пока она не скрылась из виду.
Бруно ждал нас на пирсе.
– Ты здесь так эти два часа и простоял? – спросила Ира. Он был бы в нашей парусной лодке тринадцатым. Такой обычай, брать в парусник только двенадцать.
Мы прошли в зал, где был накрыт стол.
Нам подали томатный суп. Потом – кому жареную рыбу, а кому мясо с гриля. На десерт – мороженое со сливками и с горячей вишней.
Кришан после всё порывался заплатить, но Аня пресекла его порывы, объяснила, что ужин организовал Биргер на те самые деньги, которые сэкономили, отказавшись от услуг священника.
– Отец это бы одобрил, – сказал Биргер, – он любил посидеть с друзьями. Он ценил хорошее общество, хорошую кухню и хорошие вина.
Мы вышли на улицу.
Стемнело. Сестра Юргена и её муж стали со всеми прощаться. Биргер не обнял их, довольно холодно и сухо пожал руки. Оказалось, что он видел свою родную тётю впервые в жизни.
– Как?! – поразились мы.
У неё, да и у всей семьи были сложные отношения с Юргеном. Юрген не признавал авторитетов от власти, а вся семья состояла из убеждённых членов ведущей партии ГДР и партийных функционеров. Юрген жил не так, как полагалось: «пиликал, дудел», а не зарабатывал деньги, не копил их, не, не, не… не жил понятной бюргерской жизнью, а занимался джазом, никому ненужной «бессмыслицей».
Кристин, его племянница, тоже занималась «бессмыслицей», абстрактной «мазнёй», и вообще не знала о существовании Юргена, «белой вороны». Она познакомилась с ним на похоронах бабушки.
– Мы сразу полюбили друг друга, я сразу почувствовала в нём родственную душу, мы… – Кристин заплакала.
И мы за ней.
Биргер предложил зайти в пивнушку погреться.
Это была старинная, ещё гэдээровская пивнушка в фахверковом домике. Мы втиснулись за длинный стол, разглядывали прокопчённые балки, плакаты с серпом и молотом, дедушкой Лениным и знаменитым «поцелуем»: Брежнев взасос целовал Хоникера.
Биргер заказал пиво, и все заказали кто что.
Я спросила, а когда он впервые увидел отца?
– Проблема Юргена в том, – начал Биргер, – что он выбирал в чём-то одинаковых женщин. Моя мать, как и мать моих сводных братьев, настраивала меня против отца. Говорила о нём гадости, запрещала с ним видеться. Но мне удалось выбраться из-под её влияния, чего ещё не удалось моим сводным братьям.
– На похороны не приехали. Ужасные, злые…
– Нет, они не виноваты. Они ещё не научились думать. Я с ними говорил, они приедут. Вместе с их матерью.
– С матерью?
– Это нужно, нужно, чтобы она приехала. А то я тут с ними, с братьями, поговорю, они вернутся домой, и мать снова завладеет их умами, сотрёт всё, что они услышат от меня. Поэтому важно, чтобы она была здесь. Она будет выдвигать свои аргументы, я буду их опровергать. Она, задолго до того, как они расстались, не любила отца, ни во что не ставила, ясно, чем это могло закончиться. Она молится на сыновей, обволакивает своей любовью, отравляет их ненавистью к отцу. Я всё это очень хорошо знаю – моя мать поступала так же. Пока однажды я не решил: всё, должен увидеть отца.
– Когда ты его увидел?
– В тот день, когда ему исполнилось пятьдесят. Я приехал, позвонил в дверь. Мне открыли. Вся семья сидела за столом. Думаю, они шок испытали.
– А Юрген?
– Он ко мне приглядывался.
– А ты что испытал?
– Не могу сказать. Сумбур чувств.
– Но потом вы… ты и Юрген…
– Да, мы были очень близки. Хотя никаких художественных поползновений во мне не наблюдается. Я хороший организатор, строитель.
Очень хороший. Отель, в котором мы поселились, его рук дело, его детище.
– Да, – повеселел Биргер, – моя история типично американская: из мойщиков тарелок – в предприниматели.
– И к тому же, – сказала Ира, – трое детей. Я думала, от одной жены. А у них у каждого своя мать? Как это тебе удалось?
Биргер задумался.
– Длинная история. Но я добился того, что дети меня не чураются. Они со мной.
Старший сын, восемнадцатилетний, учился в Берлине. Второй, пятнадцатилетний, жил с Биргером и его третьей женой Сюзен. Она рассказала, как это получилось:
– Та женщина родила ребёнка, вручила его Биргеру
