Как в кино - Юлия Александровна Лавряшина
В его памяти вдруг всплыли те единственные стихи, которые он написал за всю жизнь:
Никому. Ни за что. Никогда.
Твое имя – за сотней замков.
В лужах ломко застыла слюда.
В сердце остро застыла любовь.
Однажды он уже подумал, что эти строчки родились как предчувствие и были посвящены Асе, а не Варе… Теперь он был уверен в этом. Ее мир, недоступный ему, оживал на экране на его глазах. Роман смотрел, почти не шевелясь, забывая дышать. Это была их история, поэтично наполненная аллегориями, начиная с букета на кладбище, хотя актер ни одной черточкой не напоминал его самого. А вот Ася сыграла себя сама… Роман смотрел на ее лицо на экране, боясь моргнуть, чтобы оно не исчезло, не замечая, как его трясет болезненным ознобом.
«Чем все закончится?!»
Давно предстоящий финал фильма не держал его в таком напряжении. И все потому, что это было вовсе не кино… Это был Асин призывный крик: «Найди меня! Верни!»
– А неплохо… Совсем неплохо, – пробубнил его приятель. – Надо запомнить… Как ее?
Воскресенский без слов сунул ему программку. Ему хотелось слышать только Асин голос, низкий, грудной, интонации которого еще хранила его память. За год они порядком стушевались, а теперь оживали, точно цветы под тающим снегом, всегда вызывающие восторг и нежность. И хотя стоял октябрь, Роман испытал именно это удивительное воскрешение. Сердце заволновалось и ожило, разгоняя теплые волны, и он физически ощущал, как смывают они остатки застарелой обиды.
Почему-то сейчас, проведя в мучениях целый год, Воскресенский верил всему, что говорила ему Ася с экрана:
– Я так тоскую по тебе…
Почти не соображая, что делает, Роман вскочил, когда пошли титры, и заорал на весь зал, в котором не было лиц, только серые мазки:
– Ася!
– Ром! – донеслось откуда-то сверху.
Рванувшись на ее зов, Роман потоптался по чьим-то ногам, но даже не обернулся, не ответил на грубые слова, прозвучавшие в спину, не извинился. Ему было не до этого. Где-то во тьме зала Ася так же рвалась ему навстречу, ушибаясь о чужие колени, выслушивая оскорбления… Все это было неважно сейчас для обоих, ведь они слышали только это:
– Ася!
– Ром!
Никто не называл его так, кроме нее… В этом имени слышался отзвук той самой баллады, которую Роман мечтал снять о ней. Или сказки, прочитанной в детстве и оставшейся не столько в памяти, сколько в сердце. Почему год назад он не решился окунуться в это волшебство? Что померещилось ему со страху? Маленькая фея показалась ведьмой, потому что люди оговорили ее, а он, по глупости или малодушию, поверил им…
«Никогда больше. Никому. Только тебе!» – Воскресенский бежал вверх по проходу темного зала, взгляд его метался и не находил Асю. А со всех сторон наползал ужас, сжимал горло, гулом заполнял голову, и Роману уже казалось, что все почудилось: не звучал ее крик в верхних рядах, да и никакого «Фильма» не было, это лишь галлюцинация… Кто же называет так свое кино?!
– Ром, я здесь!
Юркая фигурка выскользнула из темного коридора мрачной пещеры горного короля, где Роман сам чуть не замуровал ее, одержимый ревностью, которой даже не нужны основания. Ее черные нити способны сплетаться в воздухе, рождаясь из ничего… Но вот же – настоящее! Ее теплые руки на его шее, мягкие губы, запах, который преследовал его триста дней и ночей…
– Ася, – простонал Роман, сжимая ее легкое тело, в котором умещалась радость, какой он ждал от жизни. – Прости… Прости меня. Люблю. Так люблю тебя…
Слова отдавались эхом – это Ася бормотала то же самое, а он так задыхался от всего, что нахлынуло разом, что едва слышал ее. В какой-то момент померещилась, будто над ними разразилась гроза: его ослепило, и раздался гром. Но это всего лишь включился свет в зале, и раздались овации зрителей, которые смотрели на девушку, сошедшую с экрана в объятия, о которых мечтала.
– Как в кино! – донеслось до слуха Воскресенского, и он рассмеялся от счастья: «Что вы знаете?! Это в кино, как у нас…»
– Пойдем отсюда…
Они выбежали из зала, а волны аплодисментов катились за ними по ступеням. Выскочив из кинотеатра, они застыли, жадно разглядывая друг друга: «Не почудилось? Не мираж?»
– Пойдем! Пойдем!
С людной улицы они поспешно свернули на боковую, где было почти пусто, потом юркнули в переулок и здесь опять остановились, потрясенно глядя друг на друга. Все сбылось… Неужели все так просто? Чего же они ждали целый год?!
– Ты со мной, – проговорил Роман и не узнал собственный голос.
Ася тряхнула огненной головой:
– Я не сплю? Как это произошло? Разве такое бывает, чтобы жизнь вдруг стала такой, как мечталось?
Он опять притянул ее, ему хотелось ощущать тепло всего ее тела.
– Если мы спим, то нам снится один сон на двоих.
– Знаешь, я согласна впасть в кому, лишь бы этот сон не кончался. – Она рассмеялась, чтобы это прозвучало не слишком патетически.
«Или вместе умереть», – подумал Роман, но не произнес этого вслух, чтобы не вызвать призрака Вари. Ему не хотелось этого.
– У тебя изменился взгляд, – взволнованно моргая, заметила Ася. – Раньше он был таким… детским. Нет, скорее мальчишеским. А теперь усталость в глазах.
– Я устал жить без тебя…
Сплетя руки, эти двое побрели по осенним улицам, плавно перетекавшим одна в другую. Москва мягко направляла их, чтобы они снова не заплутали и не потерялись. Она подкидывала им поводы для удивления: «А ты знал, что в этом доме Пушкин…», и для умиления, подталкивая навстречу разноцветных котов, суливших счастье. Она бросала под ноги ворохи пестрых кленовых листьев для любования и ласкала слух любимыми музыкальными отрывками.
Хотя им и без того было о чем поговорить. Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, улавливали фразы, касавшиеся какого-то фильма, который явно понравился обоим, затронул за живое, ведь глаза у них так и светились.
Только названия его никто не расслышал… Просто фильм.
* * *
Когда Ася вскочила с воплем: «Ром!» – и бросилась на его зов в темноту, Антон понял: ее не вернет
