Шоссе Линкольна - Амор Тоулз
Тем не менее, когда Вулли уехал из «Святого Павла» и поступил в «Святого Марка», словарь синонимов он покорно взял с собой и положил себе на стол, где тот и лежал в уютном футляре, скалясь десятками тысяч слов, каждое из которых заменялось другими. Он искушал, и дразнил, и подстрекал Вулли весь год, пока в конце концов накануне осенних каникул Вулли не достал его из футляра и не отнес на футбольное поле — а там окунул в бензин, который нашел в лодке тренера, и поджег негодную вещь.
Если подумать, совсем красиво было бы поджечь словарь синонимов в центре поля. Но по причине, которую Вулли уже плохо помнил, книгу он положил с краю, и, когда он бросил спичку, пламя быстро пробежало по дорожке бензина, пролившегося на траву, охватило канистру — последовал взрыв, и от него загорелись ворота.
Пятясь к центру поля, Вулли сначала потрясенно, а затем с восхищением наблюдал за тем, как огонь взбирается по центральной опоре, расходится на две стороны и поднимается по обеим стойкам одновременно, поглощая конструкцию целиком. Вдруг ворота вовсе перестали походить на ворота. Они стали похожи на огненного духа, в экстазе воздевающего руки к небу. Это было очень, очень красиво.
Когда Вулли пригласили предстать перед дисциплинарной комиссией, он намеревался объяснить, что хотел единственно освободиться от тирании словаря синонимов и, как следствие, лучше проявить себя на экзаменах. Но прежде чем ему дали слово, декан по воспитательной работе, который и вел разбирательство, сказал, что Вулли должен ответить за пожар, который устроил на футбольном поле. В следующее мгновение представитель кафедры, мистер Харрингтон, назвал это поджогом. А затем Данки Данкл, президент студенческого совета (и, по несчастью, капитан футбольной команды), употребил слово «сожжение». Тогда же Вулли понял: что бы он ни сказал, все они встанут на сторону словаря.
Положив толковый словарь обратно в коробку, Вулли услышал робкий скрип половицы в коридоре, а когда обернулся, в проеме стояла сестра — с бейсбольной битой в руках.
* * *
— Мне очень жаль, что с комнатой так вышло, — сказала Сара.
Вулли с сестрой сидели в углу кухни за столиком напротив раковины. Сара уже извинилась за то, что, увидев распахнутую настежь входную дверь, встретила Вулли с бейсбольной битой наперевес. А теперь она извиняется за то, что отобрала комнату, которая одновременно принадлежала и не принадлежала Вулли. В их семье только Сара говорила «мне очень жаль» совершенно искренне. Беда в том, что она часто говорила «мне очень жаль» в тех случаях, когда причин для этого не было совершенно. Как сейчас.
— Нет-нет, — сказал Вулли. — Не нужно извиняться. Мне кажется, это чудесно, что там будет детская.
— Мы думали перенести твои вещи в комнату у черной лестницы. Там тебе будет свободнее — и легче уходить и приходить, когда захочешь.
— Да, — согласился Вулли. — У черной лестницы — это замечательно.
Вулли дважды кивнул, улыбаясь, а затем посмотрел на стол.
После того как Сара обняла Вулли в комнате, она спросила, не хочет ли он есть, и предложила сделать бутерброд. Так что теперь горячий бутерброд с сыром лежал перед Вулли, разрезанный на два треугольника: один вершиной вверх, другой — вниз. Вулли смотрел на треугольники и чувствовал на себе взгляд сестры.
— Вулли, — спросила она, помедлив. — Что ты здесь делаешь?
Вулли взглянул на нее.
— Да не знаю, — улыбнулся он. — Слоняюсь без дела. Езжу туда-сюда. Видишь ли, нам с моим другом Дачесом дали в Салине небольшой отпуск, и мы решили немного поездить, навестить друзей, родственников.
— Вулли…
Сара вздохнула настолько тихо, что Вулли едва расслышал.
— Мама звонила в понедельник — она получила звонок от директора колонии. Я знаю, что отпуск вам не давали.
Вулли снова опустил взгляд на бутерброд.
— Но я позвонила директору, чтобы самой поговорить с ним. Он сказал, что ты вел себя примерно. И, поскольку тебе осталось только пять месяцев до конца срока, он пообещал сделать все, чтобы смягчить последствия, если только ты вернешься по своей воле. Я позвоню ему, Вулли? Позвоню и скажу, что ты возвращаешься?
Вулли развернул тарелку так, что треугольники поменялись местами — тот, что был обращен вершиной вверх, теперь смотрел вниз, а тот, что смотрел вниз, теперь указывал вверх. Директор позвонил маме, которая позвонила Саре, которая позвонила директору, подумал Вулли. И улыбнулся.
— Помнишь? — спросил он. — Помнишь, как мы играли в сломанный телефон? Все вместе в Большой гостиной в горах?
На секунду Сара взглянула на Вулли горько и печально. Но только на секунду. Потом она тоже улыбнулась.
— Помню.
Вулли выпрямился и стал вспоминать за них обоих — потому что, хоть с запоминанием у него было так себе, но вспоминалось все отлично.
— Меня как младшего всегда ставили первым, — говорил он. — Я наклонялся к твоему уху, прикрывал рот ладонью, чтобы никто больше не услышал, и шептал: «Капитаны играли в преферанс на теплоходах». Потом ты поворачивалась к Кейтлин и шептала ей, а Кейтлин шептала папе, а папа — кузине Пенелопе, а кузина Пенелопа — тете Рути и так далее по всему кругу, пока не доходило до матери. И мама говорила: «Капиталы изображали реверанс в теплых водах».
Вспомнив понятное мамино недоумение, брат с сестрой рассмеялись почти так же громко, как смеялись тогда, много лет назад.
Затем они затихли.
— Как она? — спросил Вулли, изучая бутерброд. — Как мама?
— Хорошо. Когда она позвонила мне, она была на пути в Италию.
— С Ричардом.
— Он ее муж, Вулли.
— Да, да, — согласился Вулли. — Конечно, конечно, конечно. В богатстве и бедности. В болезни и здравии. И пока смерть не разлучит их. Но ни минутой дольше.
— Вулли… Это случилось не за минуту.
— Знаю, знаю.
— Со смерти отца прошло четыре года. Ты был в школе, я и Кейтлин вышли замуж — она осталась совсем одна.
— Знаю, — повторил он.
— Ричард может тебе не нравиться, Вулли, но нельзя отказывать матери в человеческом тепле.
Вулли смотрел на сестру и думал: «Нельзя отказывать матери в человеческом тепле». Он все думал: если бы он прошептал эти слова Саре, а она прошептала бы их Кейтлин, а Кейтлин — отцу, и так далее по всему кругу, пока в конце концов очередь не дошла бы до матери, — во что бы превратилась эта фраза?
Дачес
Подвести баланс с ковбоем у суда и «ветхозаветным»
