Шоссе Линкольна - Амор Тоулз

Улисс

Улисс сидел и смотрел вслед братьям Уотсонам — они отправились спать, — и тут к нему подошел Стью.

— Завтра двинутся дальше?

— Нет, — ответил Улисс. — У старшего есть дело в городе. Вернется к обеду, и ночь они проведут здесь.

— Ладно тогда. Я присмотрю за их местом.

— За моим тоже можешь.

Стью резко повернулся и посмотрел на Улисса.

— Ты останешься еще на ночь?

Улисс посмотрел на Стью.

— Я же сказал.

— Сказал.

— Так в чем проблема?

— Да нет, никаких проблем, — ответил Стью. — Просто, помнится мне, кто-то говорил, что не проводит двух ночей на одном месте.

— Что ж, в пятницу это правило работать перестанет.

Стью кивнул.

— Я оставил кофе на огне, — сказал он, помолчав. — Пойду посмотрю, что с ним.

— Отличная идея.

Проводив Стью взглядом до костра, Улисс окинул взором городские огни от Бэттери-парк до моста Джорджа Вашингтона — огни, в которых для него не было ни очарования, ни надежды на утешение.

Но Билли рассказал ему об их с братом договоренности, и Улиссу она показалась разумной. На две ночи он останется на острове Манхэттен. Завтра они с мальчишкой проведут как знакомые — а в пятницу смогут расстаться друзьями.

Пять

Вулли

Как только они подъехали к дому его сестры, Вулли понял, что внутри никого нет.

Вулли всегда мог отличить пустой дом, просто взглянув на окна. Иногда, когда он смотрел на них, он слышал все, что происходит внутри: как кто-то бежит по лестнице или нарезает стебель сельдерея на кухне. Иногда слышал молчание двух людей, одиноко сидящих в разных комнатах. А иногда, как сейчас, по ответному взгляду окон понимал, что дома никого нет.

Когда Вулли заглушил двигатель, Дачес присвистнул.

— Сколько человек тут живет?

— Только сестра с мужем, — ответил Вулли. — Впрочем, сестра ждет ребенка.

— Одного ребенка? Не пятерых?

Вулли и Дачес вылезли из «студебекера».

— Постучимся? — спросил Дачес.

— Их нет дома.

— Сможешь войти?

— Дом они обычно запирают, но дверь в гараж часто оставляют открытой.

Вулли пошел за Дачесом к гаражной двери и смотрел, как тот с грохотом ее поднимает.

Первые два отсека были пустыми. В первый, наверное, ставит машину сестра, подумал Вулли, потому что пятно от масла на бетонном полу напоминало громадный воздушный шар, прямо как в книжке Билли. Во втором отсеке масляное пятно походило на грозовое облачко — такие висят над головами персонажей в комиксах, если у них плохое настроение.

Дачес снова присвистнул.

— Это что? — спросил он, указав на четвертый отсек.

— «Кадиллак»-кабриолет.

— Зятя твоего?

— Нет, — сказал Вулли чуть виновато. — Мой.

— Твой!

Лицо Дачеса так вытянулось от удивления, что Вулли улыбнулся. Дачес редко удивлялся, поэтому Вулли всегда улыбался, когда это происходило. Дачес пошел к «кадиллаку», чтобы поближе его осмотреть, и Вулли последовал за ним.

— Где ты его достал?

— Это вроде наследства. От отца.

Дачес ответил ему понимающим взглядом. Затем прошелся вдоль машины, провел рукой по черному матерчатому верху, полюбовался на шины с белыми боковинами.

Вулли был рад, что Дачес не стал обходить машину, потому что на другой стороне на бампере осталась вмятина с того раза, когда Вулли врезался в фонарный столб.

Когда одним субботним вечером Вулли приехал с вмятиной, «Деннис» был очень, очень расстроен. Вулли понял, что «Деннис» очень, очень расстроен, потому что именно так он и сказал.

«Только посмотри, что ты наделал», — сказал он Вулли, сверля взглядом вмятину.

«Деннис, — вступилась сестра. — Это не твоя машина. Это машина Вулли».

И, наверное, это должен был сказать Вулли: «Это не твоя машина, “Деннис”. Это моя машина». Но Вулли даже и не подумал об этом. Во всяком случае, не подумал до того, как Сара это сказала. Сара всегда быстрее Вулли находила, что сказать. Разговаривая с кем-нибудь в школе-пансионе или на вечеринке в Нью-Йорке, он часто думал, насколько плавнее двигался бы разговор, если бы Сара была там и за него находила, что сказать.

Но тем вечером, когда он приехал со вмятинами на дверце и Сара сказала «Деннису», что машина не его, а Вулли, «Деннис», кажется, только сильнее расстроился.

«В точности об этом я и говорю. — Зять Вулли всегда говорил «в точности». Даже когда был очень, очень расстроен, он оставался очень, очень точным. — Если юноше посчастливилось стать обладателем чего-то чрезвычайно ценного, раннее принадлежавшего его отцу, он должен дорожить этим. А если он этим не дорожит, значит, он этого не заслуживает».

«Деннис, Бога ради, это же не Мане, — сказала Сара. — Это машина».

«Машины — основа всего, что есть у этой семьи», — сказал «Деннис».

«И всего, что у нее нет», — сказала Сара.

«Снова началось», — подумал Вулли с улыбкой.

— Можно? — спросил Дачес, показывая на машину.

— Что-что? А, да. Конечно, конечно.

Дачес протянул руку к водительской дверце, помедлил, затем шагнул вправо и открыл заднюю дверь.

— После вас, — сказал он с широким жестом.

Вулли залез на заднее сиденье, Дачес тоже сел. Захлопнул дверь и почтительно вздохнул.

— К черту «студебекер», — сказал он. — Эммет въедет в Голливуд вот так.

— Билли и Эммет собираются в Сан-Франциско, — отметил Вулли.

— Неважно. Вот так они должны поехать в Калифорнию.

— Если Билли и Эммет захотят поехать в Калифорнию на «кадиллаке», я буду этому очень рад.

— Насколько?

— Ничто меня так не осчастливит, — уверил Вулли. — Вот только «кадиллак» гораздо старше «студебекера», и на нем они будут ехать гораздо дольше.

— Может, и так. Но на такой-то машине — к чему торопиться?

Выяснилось, что дверь внутри гаража тоже заперта, так что Вулли и Дачес вышли обратно, и, пока Дачес выгружал вещи из багажника, Вулли устроился на ступеньках крыльца рядом с цветочным горшком.

— Это может занять несколько часов, — сказал Дачес. — Уверен, что с тобой ничего не случится?

— Совершенно уверен. Посижу здесь, пока сестра не вернется. Наверняка она скоро будет.

Вулли смотрел, как Дачес садится в «студебекер», машет ему в окно и задним ходом выезжает с подъездной дорожки. Оставшись один, Вулли достал из сумки запасную бутылочку, отвинтил пипетку и капнул несколько капель на кончик языка. Затем он какое-то время любовался оживленной игрой солнечного света.

— Нет ничего более живого, чем солнечный свет, — сказал он себе. — И ничего более надежного, чем трава.

Слово «надежный» навело его на мысли о Саре — она тоже была образцом надежности. Положив бутылочку обратно в кармашек, он встал,