Десятые - Роман Валерьевич Сенчин
– Сочувствую. Но!.. Но дерево мы были обязаны демонтировать уже давно. Это регламентируется законом, – стал объяснять Дмитрий Палыч без напора, нервов, но так, что каждым словом будто вбивал в голову Зои Сергеевны гвозди. – Ель была угрозой и для жителей, которые ходили мимо, и для вас самой. У елей очень слабая корневая система неглубокого залегания. Любой ураган мог повалить ее на ваш дом. Дерево, – Дмитрий Палыч взглянул на елку, – серьезное, поэтому могло причинить большие разрушения, а не дай бог и к жертвам привести. Поэтому, уважаемая Зоя Сергеевна, это необходимость. Любая проверка могла нам такое устроить…
– А меня, – наконец нашла силы ответить Зоя Сергеевна, – а меня спросить?
– Я ребятам велел, чтобы предупредили. Они постучали – вас не было. И демонтировали без вас.
– Но ведь это мой участок. Без меня как же? Как воры залезли…
Дмитрий Палыч приподнял руку, как бы защищаясь, а точнее, предостерегая Зою Сергеевну.
– А вот здесь – секундочку. Мы как раз перепроверяем кадастровые документы, и увидели, что палисадник не входит в территорию вашей усадьбы. Так что по закону, – он выделил последнее слово, – посадка находилась на улице. В общественном месте. Поэтому, Зоя Сергеевна, не сердитесь и поймите нас правильно – мы заботимся о благополучии всех жителей нашего села. А чтоб дерево принесло пользу – решили использовать его как новогоднюю ель.
Придавленная этим стальным монологом, Зоя Сергеевна развернулась и пошла в сторону дома. Ее нагнала Ольга.
– Вы только не переживайте, – зачастила, беря под руку, – может, он и прав. Ладно? Пойдемте… у меня ведь уже время выходит, к Вере Михайловне еще надо… Воды-то вам нужно? Прибраться?.. Печь затопить?
Зоя Сергеевна молчала. Передвигала ноги, слепо смотрела вперед… Она не раз лежала в больнице, были и две операции. Но из нее ничего не вырезали. А сейчас было ощущение, что вырезали. Душу, может быть. Вырезали и бросили прочь. И вот она существует, шевелится, вдыхает и выдыхает, но уже не живет. Даже горя уже не чувствует, не сжимается что-то в груди, когда вспоминает о муже, о сыновьях, о внуках, которых давно не видела и наверняка уже не увидит…
Почти месяц не выходила за ворота. Да и во двор – лишь из ведра вылить и набрать дров из поленницы. Ольга несколько раз заговаривала про баню – Зоя Сергеевна отмахивалась: не надо. И добавляла про себя: «Умру, вот и помоют, наверно». Жалости к себе не чувствовала, наоборот, какое-то презрение: не только елку не сберегла, но и этому Диме ничего не ответила – выслушала объяснения-плевки, утерлась и пошла.
Ольга готовила еду через день, приносила воду, мыла посуду, протапливала печь и просила, чтобы Зоя Сергеевна топила.
– Если что случится с вами, – почти плакала, – на меня ведь все повалят. Уволят, еще и дело заведут. Держитесь, пожалуйста. Весна скоро.
Зоя Сергеевна держалась: бросала полешки в топку, что-то ела из кастрюлек. Видела в холодильнике киснущие, с синеватыми лишаями плесени мандарины, которые покупала для соседских ребятишек, и ощущала нечто вроде удовольствия: позволили елку спилить, и не достались вам мандаринки, и ничего больше от меня не получите.
В конце января собралась с силами и духом, вышла за калитку. К хлебовозке. Долго перед тем убеждала себя, что очень хочет пирожок с луком, яйцами. Вот съест его, и вернутся силы, желание жить.
Могла попросить Ольгу – хлебовозка раз в три дня в одно и то же время объезжала село, кроме хлеба в будочке были пирожки, печенье, сухарики, – но нужно было купить самой. Обязательно… Зоя Сергеевна посмеивалась над этой мыслью, над тем, что таким способом хочет обмануть себя, вернуть душу, и все же убеждала: вставай, оденься, выйди.
И вот собралась к тому часу, когда хлебовозка – старый «уазик», прозванный «таблеткой», – должен был проезжать по их улице. Услышала гудок, поднялась со стула, толкнула дверь.
Брела к машине, не глядя в сторону палисадника. Все силы вкладывала в то, чтоб не повернуть голову.
– О, Зоя Сергевна, – обрадовался ей хлебовоз Виктор, – давненько не видно вас. Болели или уезжали куда на праздники?
– Куда мне ехать… Три пирожка с луком, яйцами. – Протянула деньги, и рука задрожала – Зоя Сергеевна испугалась, что пирожков нет, и тогда обратно она уже не дойдет…
Витя тряхнул головой, выдвинул один из деревянных лотков, надел на руку полиэтиленовый мешочек и зачерпнул в него три пирожка.
– Пожалуйста. Еще теплые. – Принял деньги, горстку монет, стал считать.
– Тут без сдачи. – Зоя Сергеевна заранее набрала нужную сумму, несколько раз проверяла.
– Ага, спасибо. Ну, здоровья вам.
Понесла пирожки домой, забылась и глянула на то место, где месяц назад зеленела высокая и пушистая елка. Теперь там стояло что-то бледно-зеленое, покрытое снегом.
На секунду Зое Сергеевне показалось: время открутилось на много-много лет назад, когда елка еще была маленькой, и сейчас ее встретят в избе муж, сыновья-школьники. Обрадуются пирожкам. Даже успела пожалеть, что купила три, а не четыре…
Подошла ближе. Это была искусственная елочка. Кое-где висели нити золотого дождя, а к одной из веток была прикреплена проволочкой бумажка.
Зоя Сергеевна сорвала ее, стряхнула снег. Прочитала, отводя бумажку подальше от дальнозорких глаз:
Бабушка Зоя, мы очень сожалим, что твою елку срубили. Мы даже не веселились, когда увидели ее на площади. Мы дарим тебе нашу елку. Пусть она здесь стоит. Она не вырастит, но будит.
Дети
Наверное, нужно было заплакать. Но ей не плакалось. В груди было пусто и темно… Смяла бумажку, сунула в карман пальто. Пошла дальше. Пирожки остывали.
2018
Полчаса
Однокурсницы резали за занавеской, в подсобке, подарочные члены и ржали. Посетители, молодая красивая пара, подозрительно косились в ту сторону – наверняка думали, что за ними подсматривают. Татьяна заглянула за занавеску:
– Девки, хорош беситься. Всех мне распугаете.
Женька и Славка подавились смехом, закивали: да-да, больше не будем. Но глянули на тарелку с сочно-фиолетовыми кружочками и снова заржали. И снова подавились.
– Выгоню ведь.
– Всё, молчим, Тань, прости.
Ну, не выгонит она их, конечно. Куда им – в общагу? Пусть лучше здесь. Напьются чаю, наедятся…
Еще до того как Татьяна сюда устроилась, хозяин привез несколько коробок мармеладных пенисов и велел раздавать их бесплатно. И тем, кто сделает покупку, и тем, кто пойдет к выходу пустым. «Дарите, ничего страшного.
