Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова
Последние фразы должны были разозлить Антонину, но внешняя непринадлежность Кирилла к типу склонных подольщаться сделала свое дело.
– Ну что ж, сказала она, запиши мой адрес и приноси, а там будет видно.
В метро на нее обрушился правильный, отрицательный ответ на вопрос, нужна ли ей собака, – ведь на папином диване «жил» Бото. Всегда, когда она приходила уставшая, Антонина брала его на руки, но сегодня это получилось не так машинально. Зачем ей настоящая собака, если у нее есть Бото: настоящих собак сколько угодно, а Бото – один-единственный. Как могла она купиться, как позволила тщеславию или что бы это ни было увести ее от нее самой? Но что, если тщеславие слишком удобный ярлык, чтобы, наклеив его, отпихнуть от себя запечатанную коробку с раз и навсегда поименованным содержимым. Возможно ли, что совместные проходы от музея до метро, наконец критически накопившись, предрешили ее согласие. Проигрывая их с Кириллом немудреный диалог снова и снова, Антонина укреплялась в том, что он мог завершиться только так и никак иначе.
Когда мальчик принес щенка, было видно, что расставаться с ним ему труднее, чем он хотел представить, а может, начались борения, лишь как только дошло до дела. Кирилл спросил, сможет ли изредка навещать малыша. Получив разрешение, он тут же навел на себя деловитость, велев Антонине постелить какую-нибудь клеенку или хотя бы газеты, прежде чем он спустит щенка на пол. Мера себя оправдала, потому что несколько слоев бумаги почти сразу промокли.
По размеру головы и лап можно было безошибочно судить, что щенок вырастет гигантом.
– Пока он жил у меня, я звал его Малыш, но он все равно не откликался, так что надо назвать его по-настоящему.
Антонине, с учетом вскрывшегося, хотелось оставить меткую кличку, но Кирилл явно ждал чего-то иного, наречения как момента почти магического.
– Я, пока ехал, все пытался придумать что-то, ну, из геологии. Вулкан… Или Уран…
– Нет. Я знаю. Назовем его Алмаз. Помнишь, я рассказывала об алмазах? Что они родом почти из центра Земли, из ультраосновной магмы. Можно сказать, осколки вещества, которое находится в самом сердце Земли.
– Осколки ее сердца, – подытожил Кирилл с непритворной серьезностью. – Поэтому тверже их ничего нет?
– Наверное. Ну так что – Алмаз?
– Алмаз!
Кирилл выглядел счастливым, но его лицо не сделалось приятнее, а взгляд – более детским, чего, как теперь стало для нее очевидно, Антонина желала с первой их встречи.
– Так, а теперь нашему самому твердому в мире малышу надо бы налить молочка. А ты… может, чаю выпьешь?
Кирилл пожал одним плечом, как бы показывая, что отклонять предложение в общем-то нерезонно и, не сразу, сказал: спасибо.
Антонина уже поняла, что собакой мальчик привязал ее к себе.
Она пересадила Бото с дивана на шкаф, где ему не грозило стать легкой добычей. Алмаз недолго обвыкался, и, как только о нем, видимо, забыли, приступил к исследованию квартиры, впрочем, несуетному и нешумному.
Кирилл тоже обвыкся – или показывал, что не чувствует себя стесненно. После чая он прошел в ближнюю комнату, как будто не желая выпускать из виду Алмаза и, когда все минералы за стеклами книжного шкафа были, частью им, частью Антониной, названы, кивнул на фото:
– Это ваш отец? – И, словно мигом поймав «да» в распахнутую ловушку, почти подряд, без перехода внешнего и внутреннего: – Вы никогда не жалели о том, что он у вас есть?
Непринужденность и твердость вопроса исключили непринужденность и твердость в ответе, у которого для них имелось больше оснований, и Антонина замешкалась.
– Нет, никогда. Почему ты спрашиваешь?
– Я своего отца не знаю. – Кирилл пожал плечом точно так же, как принимая приглашение на чай: не знать своего отца – почему бы и нет? – Когда я был маленький, спрашивал, конечно, у мамы, где мой папа. У всех детей есть и мама, и папа, а у меня только мама, а папы нет… Мама, помню, сказала, что папа бывает не у всех. Потом, когда я уже ходил в школу, она посоветовала мне говорить ребятам, что мой папа разведчик, он засекречен. Она же понимала, что я все равно буду выдумывать сам всякие небылицы. И мне это помогало! Я и верил, и не верил, а мама как-то все время увиливала, но какое-то время я не интересовался своим отцом. Потом я, конечно, догадался, что про разведчика – выдумка. Недавно я напрямик спросил маму. Она сказала, что сначала любила моего отца, а потом разлюбила, не захотела выходить за него замуж, и теперь у него другая семья, вот и все. Я попросил рассказать хотя бы побольше о нем, кто он, как его зовут, но мама сказала, что мне не надо сейчас ничего о нем знать, кроме того, что он обычный, порядочный человек, потому что если я узнаю, то буду пытаться войти в его жизнь, а это ни к чему хорошему не приведет. Она права: я действительно первым делом попытался бы его разыскать. Он тоже знает обо мне, только что я есть… Мама запретила ему высылать ей на меня деньги. Я разозлился на маму. Чем я хуже законных детей моего отца, что он живет не со мной, а с ними, и всех остальных ребят, которые растут с обоими родителями? Мама на это сказала, что многие ребята, даже в моем классе, часто жалеют о том, что у них есть отцы. Что иметь отца – это вовсе не обязательно здорово по факту, и если я повнимательнее присмотрюсь и затем проанализирую, то есть как бы развинчу и рассмотрю изнутри эту картину, то увижу, что большинству детей отец не дает чего-то такого прекрасного в их жизни, ради чего ему надо было бы иметься. И когда я присмотрелся и даже стал намеками расспрашивать ребят, и парней, и девчонок… оказалось, что не все они своих отцов так уж особенно любят. И не всех их любят отцы. А у некоторых от отцов даже неприятности… А ваш отец вас любил?
– Да.
Это «да» прозвучало так неуверенно, так застенчиво и виновато, как могло прозвучать только что-то исчезающе редкое – слово, облеченное полным доверием.
– Наверное, потому, что вы девочка. Ну, то есть были… Девочек отцы чаще любят.
– Да, наверное, – подыграла Антонина.
– А вы знаете, что рост человека зависит от роста отца? – если отец высокий, не важно, какого роста мать, – вымахаешь к потолку. Мой отец под два метра, так мама сказала. А этого (Кирилл ткнул пальцем в пятно)
