Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин
Хозяин «Мотоблока и дрели» разочарованно разглядывал вчерашний электролобзик.
Мы сели в «Москвич». «Москвич» пах не так, как «шестерка», «шестерка» Хазина давно утратила настоящий запах, провоняла колбасой и жареным арахисом, а в «Москвиче» Федора пахло как полагается — бензином и резиной, и сиреневый запах, к удивлению, весьма удачно с этим сочетался.
— «АЗЛК»? — поинтересовался Роман, устроившись на заднем сиденье.
— «АЗЛК», само собой, — ответил Федор. — Экспортный вариант, «Ижак» херня… Вот, послушай.
Федор запустил двигатель, несколько раз надавил на педаль акселератора, чтобы мы убедились, после этого поехали. Хозяин «Мотоблока и дрели» махнул нам на счастье неприкаянным лобзиком.
Свернули на Центральную и долго взбирались на холм, затем снова свернули, в одну из тихих светлых и песочных улиц, где росли липы и чувствовалось, что ты забрался выше, чем обычно. Все улицы на холме назывались иначе, не так, как в остальном городе, здесь, само собой, была Липовая, была Тополиная и Прозрачная — из-за ручья и колодцев, — и поперек них Клеверная, и в самом начале Клеверной еще сохранился луг, и на этом лугу всегда паслись козы, и сейчас там тоже была коза.
— Помнишь, как тогда? — спросил Федор.
Я испугался, что сейчас он предложит забрать Кристину. Скажет, что уже договорился и она ждет на Набережной, отвертеться не получится и придется разговаривать, изображать интерес и участие, хотя у меня никакого интереса нет и участия нет, мшистые яги давно пожрали печень маркшейдера, и Маргарита Николаевна подкинула булатного клопа. Но оказалось по-другому: Федор срезал путь, мы пересекли Клеверную и стали спускаться с холма к Ингирю по пыльной улице, я вспомнил, что люблю пыльные улицы.
— Коробку поменял, — рассказывал Федор. — Движок откапиталил, поршневую новую само собой, карбюратор от погрузчика стоит, сто двадцать теперь легко дает. Антикоррозийку сделал по всему кузову, пороги проварил, ходовую ребята в гараже перебрали, теперь все чики-пуки. Думаю ГБО еще поставить, генератор поменять. Систему хочу поставить нормальную, генератор посильнее нужен…
— ГБО — дерьмо, — заявил Роман. — В салоне газом всю дорогу воняет, машина не едет, короче, не советую.
— Может быть, — согласился Федор. — Хотя у нас пацаны ставят, вроде ничего.
— Я говорю — не тянет. Тут семьдесят пять лошадей, а так пятьдесят будет.
— Да не, это все так, но горючка сейчас паленая вся, шмурдяк, а газ пока не бодяжат.
— Ты же в ментовке работаешь? — удивился Роман. — Какой шмурдяк?
— Так у нас тут все из одной бочки, — объяснил Федор. — Такого мазута плеснут, что потом «Сталинград»…
Федор перешел на третью. Двигатель «Москвича» работал почти неслышно, тяговито и плавно, не то что у хазинской «шестерки» — Федька в технике разбирался. Как раньше. Вниз по холму, за Набережную, еще ниже, к реке, я не был здесь раньше и сейчас не узнавал.
— Мы туда едем вообще?
— Туда-туда, не боись, Витенька, — заверил Федор. — Ко мне заскочим, на «буханку» пересядем…
— Зачем?
— «Москвич» там сядет. Это рядом, приехали.
Теперь Федор жил на Набережной. Стандартный длинный бревенчатый дом на две семьи, ничего примечательного — гараж, скамейка, тарелка на крыше. Возле забора стояла зеленая «буханка», мы перебрались в нее из «Москвича». Федор притащил из дома ящик бутылочного пива и коробку с шампурами.
Раньше Федор жил в доме, похожем на корабль. На его улице все дома были как корабли, кажется, их и строили так — кораблями, гениальный архитектор…
Елкин.
Елкин из Елкина. После завершения строительства Новосибирского академгородка Елкин возвращался домой. Проезжая через Чагинск, архитектор остановился на холме над Ингирем и неожиданно почувствовал небывалый подъем. Вокруг был горячий июль, воздух и солнце, ветер приносил с косогора вкус клевера и воды; Елкину показалось, что он в море, что он на паруснике, Елкин был поражен бешеной летящей красотой этого места и дал слово построить здесь новый город.
Он разработал проект из легкого белого камня, коттеджи с острыми крышами, с колоннами, башенками-парусами и балконами, он отправился в райком… или в горком… Все-таки в горком. На белый камень и на город одобрения не выдали, но разрешили задействовать местные древесные породы и построить улицу. Через три года на верхушке чагинской горки появилась улица и дома, похожие на корабли: казалось, что эскадра уходит вдаль, поднимаясь в воздух с крутой гривы острым клином, если бы адмирал…
Мне понравилась эта мысль, я достал блокнот и записал, что, возможно, гениальный архитектор Елкин создал свой шедевр, основываясь на прогрессивных идеях адмирала Чичагина, который любил бывать здесь, отдыхать в высоких сочных травах, смотреть в эти синие звонкие дали, вспоминать походы и думать о новом будущем. Теперь же Федор жил в доме, похожем на поставленный набок кирпич.
— Устраивайтесь, гости дорогие, — Федор распахнул дверцу. — Поедем кататься.
В «буханке» было не так удобно, как в «Москвиче»: протертые сиденья и со всех сторон неприятные железные углы, в нескольких местах на полу рыжели железные заплатки на стертых болтах, из-под дивана торчал аккумулятор, от него к двигателю тянулись провода; впрочем, по сравнению со вчерашним «ЛуАЗом» «буханка» была вполне комфортабельна.
Мы двигались в сторону бывшей сплавной и деревообрабатывающего комбината, через кривые прибрежные улочки и дома, построенные из черных сплавных бревен, раньше здесь всегда пахло рекой, водой и рыбой. Сейчас не пахло ничем, хотя окна в «буханке» были открыты, но залетала в них вполне себе сухая пыль. Она была везде, оседала на липких желтых тополях, разросшихся здесь с прежнего времени; из канав выставился такой же пыльный чертополох, и людей навстречу нам не попалось, лишь кое-какие кошки валялись вдоль дороги… нет, мне нравятся пыльные улицы.
— Слушай, Рома, а ты артист, значит? — спросил Федор.
— Я учусь пока, — ответил Роман. — И в ансамбле работаю.
— Нормально. Меня мама тоже устраивала в ансамбль. А сейчас вот в ментовке. Сразу после армии пошел, работы никакой не было. Полгода в кооперации на «газоне» проездил — не платили ни черта, потом еще место ждал — в электросетях водителем… Шеф у меня был — неделями не просыхал. Так надоело его возить, скот редкостный…
Мы окончательно выехали к реке и теперь продвигались вдоль старой размытой дамбы к висячему мосту. Здесь Ингирь собирался в узкий рукав и становился быстр и глубок; раньше здесь были самые лучшие лещевые места, и вдоль дамбы всегда сидели взрослые рыбаки, мужики в брезентовых плащах, некоторые рассказывали, что здесь иногда бились и судаки.
— Думал на контракт идти, но решил в ментовку — надоело в сапогах, — сказал Федор. — Вот
