Алексей Писемский - Взбаламученное море
Виктор только посмотрел ей вслед, потом, взял шляпу, надел шинель и пошел к сестре. Главная, впрочем, причина его неудовольствия на Иродиаду заключалась в том, что он просил у нее перед тем взаймы денег, а она разбожилась, что у нее нет ни копейки, тогда как он очень хорошо знал, что у ней есть больше тысячи, которые она накопила, когда была любовницей Иосифа.
— Ты Иродиаду прогони! — начал он прямо, придя к сестре.
Та знала уже о его связи с ней и сначала не обратила было никакого внимания на его слова.
— Она чорт знает, что про тебя всем рассказывает! — продолжал он.
Виктор хотел придать вид, что он в этом случае оскорбился он за сестру.
Софи сконфузилась и взглянула на брата не совсем спокойными глазами.
— Что же она может про меня рассказывать? — спросила она.
— Во-первых, как ты хотела за Бакланова выйти замуж и как тот тебя прибил, — говорил Виктор.
— О, вздор! — воскликнула Софи.
Ее красивые ноздри начинали уже раздуваться.
— Рассказывала еще…
— Перестань, Виктор! — прикрикнула на него Софи.
Иродиада, во время нежно-любовных сцен, в самом деле, многое ему порассказала.
— Я ей откажу, — проговорила Софи прерывающимся от досады голосом.
— Нет, ее прежде надобно обыскать… Она, я думаю, у тебя денег наворовала… я сначала ее обыщу да деньги у нее отберу!.. — бил Виктор прямее в цель.
— Нет, пожалуйста! Я только прогоню ее и больше никаких с ней объяснений не желаю иметь, — сказала Софи.
Она боялась, что Иродиада еще больше наплетет на нее.
Виктор, по своему обыкновению рассердился и на сестру.
— Обе вы, видно, Даха Парахи не лучше! — проговорил он и стал прощаться.
Софи сделала вид, будто этих последних слов не слыхала.
— Иродиада! — крикнула она после его ухода.
Та вошла к ней с довольно покойным видом.
— Ты беспрестанно куда-то уходишь; я вижу, что тебе служба у меня неприятна, а потому можешь искать себе другого места, — сказала ей Софи.
Иродиада, слышавшая, что Виктор был у сестры, почти ожидала этого.
— Что ж, мне не на улицу же сейчас итти и выбросить себя! — сказала она дерзко.
— Ты можешь еще жить у меня; только я услуги твоей больше не желаю.
Иродиада на это усмехнулась.
— Не раскайтесь! — пробормотала она себе под нос.
— Что такое? — спросила ее Софи.
— Не раскайтесь! Найдите еще другую такую, которая так бы вам служила, как я, — сказала вслух Иродиада и, хлопнув дверью, ушла.
Затем, собрав все свои вещи, перетащила их из горницы в баню.
19
Израильтянин и русский
В своем роскошном кабинете Эммануил Захарович, в очках, с густо-нависшими бровями, озабоченно рассматривал наваленные на столе книги, бумаги, письма, счеты.
Перед ним стоял рыжеватый, худощавый мащанин, тоже один из его поверенных и молокан по вере.
— Сто зе такое с ним? — спращивал с досадой Эммануил Захарович.
— Бог их знает-с! — отвечал поверенный, пожимая плечами. Изволили приехать домой… затосковали… хуже, хуже, так что за доктором послать не успели.
Эммануил Захарович сделал грустное и печальное лицо.
— Отцего зе могло быть? — повторил он.
Поверенный стоял некотрое время в недоумении.
— До свадьбы своей они гуляли, значит, с горничной госпожи Леневой.
— Н-ну?
— Ну, и как люди вот их тоже рассказывают: опять начали свиданье с ней иметь-с.
— Сто зе из того?
— Да то, что как есть тоже наше глупое, русское обыкновение: приворотить его снова не желала ли к себе, али, может, и так, по злости, чего дала.
— Ну, так взять ее и сазать в острог.
— Нет, уж сделайте милость! — отвечал поверенный с испуганным лицом: — она и допреж того, изволите знать, болтала; а тут и не то наговорит, коли захватят ее. Изволите вот прочесть, что пишут-то!
— Ну, цитай, сто писут! — произнес сердито Эммануил Захарович.
Сам он несовсем хорошо разбирал письменную русскую грамоту.
Поверенный взял со стола письмо, откашлянулся и начал читать его.
«Ваше высокостепенство, государь мой, Эммануил Захарович!
Так, как будучи присланный от вас Михайла очень пьянствует, стал я ему то говорить, а он, сказавши на это, что поедет в К… я ему делать то запретил; он вчерашнего числа уехал секретно на пароходе „Колхида“ к барину своему, г. Басардину, как говорил то одному своему знакомому другу армянину, который мне то, будучи мною уговариваем, открыл за 5 руб. сер.
Переговоры же о том шли через какую-то девицу Иродиаду, которая, надо полагать, была его любовница, о чем вашему высокостепенству донести и желаю и при сем присовокупляю, что на цымлянское…»
Дальше поверенный не стал читать.
— Ну, взять его, как приедет «Колхида»… Я плацу им деньги… Сто зе? Пускай берут! — проговорил Эммануил Захарович.
Поверенного при этом точно передернуло.
— Нет-с, и этого нельзя! Теперича Иосиф Яковлевич жизнь кончили… Я, значит, один в ответе и остался… — сказал он.
— Ницего я не знаю, ницего! — возразил Эммануил Захарович, отстраняясь руками.
— Ваше степенство, — начал поверенный: — слов Иосифа Яковлевича тоже слушались мы, все равно, что от вас они шли…
— И не говорите мне, не знаю я ницего того! — перебил опять Эммануил Захарович, зажимая уши.
Поверенный вздохнул.
— Маленького человека погубить долго ли… Хорошо, что тогда поостерегся, — через другого, а не сам дело делал: теперь хоть увертка есть. Никаких бы денег, кажись, не взял в этакое дело влопаться.
— Ну, молци, позалуста, без рассуздений! — прикрикнул на него Эммануил Захарович.
— Спина-то, ваше степенство, своя-с, за неволю рассуждать начнешь: не вас, а нашу братью на кобыле-то драть станут.
— Молци! — прикрикнул на него еще раз Эммануил Захарович: грубый народ… музик!
Поверенный замолчал, но по-прежнему оставался с мрачным лицом.
Эммануил Захарович принялся снова разбирать и рассматривать бумаги.
— Подайте зе это ко взысканию! — сказал он, подавая поверенному заемное письмо.
Тот с удивлением посмотрел на него.
Заемное письмо было на имя Софьи Леневой в 25 тысяч рублей серебром.
20
Разные взгляды на общественное служение
В газете «Петербургское Бескорыстие» было с благородным негодованием напечатано:
«Скажите, отчего в директоры акционерных компаний выбираются люди, не специально знакомые с делом, а по большей части графы и генералы? Откуда и каким образом могли у акционеров явиться подобные аристократические вкусы? Зачем они позволяют этим господам говорить себе в собрании дерзости, и из каких наконец видов благополучия допускается, что главный директор компании „Таврида и Сирена“, сам начальник края, производит разработку каменного угля у себя в имении, который стоит таким образом обществу вдвое дороже, чем привезенный и купленный из Америки? (См. отчет общества за 1859 г. и американскую газету „Herald“)».
Строк этих достаточно было, чтобы начальник края, ни с кем не переговорив и не посоветовавшись, стукнул по столу два раза линейкой.
Вошел адъютант.
— полицеймейстера мне-с! — произнес начальник края, по-видимому, спокойно.
Адъютант ушел.
Начальник края, будучи не в состоянии удержаться, продолжал одним глазом заглядывать в продолжение статьи.
Там Бог знает чего уж не было наговорено. Говорили, что «на Солдатской пристани, для житья чиновников, на деньги акционеров, построен целый городок».
И в самом деле это было так!
«Машина, выписанная для паровой мельницы, не входила в само здание, так что или ее надо было ломать, или здание».
И то была правда.
Гневом и горестью исполнялось сердце старика.
полицеймейстер наконец явился.
— Где здесь живет некто Басардин? — спросил генерал каким-то таинственным голосом.
— Живет-с! — отвечал полицеймейстер.
— Взять его сейчас в часть и произвести у него в доме обыск.
— Это, верно, ваше превосходительство, по случаю акционерной статьи… — начал было полицеймейстер.
— Да-с!
— Статью эту, ваше превосходительство, писал Никтополионов.
— Пожалуйста, без возражений!.. Я и в тот раз по вашим стопам шел, да недалеко дошел.
О том, что виновником прошлой статьи был Виктор Басардин, начальник края узнал от Эммануила Захаровича.
— Извольте произвести строжайшее следствие! — заключил он.
— О чем-с?
— О чем? — крикнул генерал. — Вы спрашиваете меня: о чем? Человек пишет на честных людей пасквили, человек подрывает общественный кредит, и вы преспокойно говорите: «о чем»? Полковник! Вы служить после того не можете!
Полковник поклонился и прямо отправился к исполнению возложенного на него поручения.
