Панас Мирный - Гулящая
- Христя! - окликает ее Марья.
А Христя не слышит.
- О чем это ты призадумалась? - смеется та, пристально глядя на Христю.
Христя глянет, и вся так и вспыхнет! Словно ее на чем-нибудь нехорошем поймали.
- Что это ты, девушка, тоскуешь так? - допытывается Марья, не спуская с нее глаз.
Ах, какие недобрые глаза у Марьи! Христя чувствует, как они, точно буравчики, так и сверлят ей душу, до самого сердца доходят. И чего ей от меня нужно? Чего она следит за мной? Что она, мать мне? Старшая сестра? Чего же она хочет от меня? - чуть не плачет Христя; и рада была бы она, если бы в эту минуту весь свет провалился, и осталась бы она одна-одинешенька со своей одинокой печалью, со своими неспокойными думами.
То-то и беда, что не бывает так, как нам хочется! Пока еще рано, пока Марья и Христя вдвоем суетятся на кухне,- Христя как-нибудь от Марьи отделается. А что будет, когда пани проснется и начнется обычная работа по дому? А что будет, когда он позовет ее и попросит дать ему умыться?.. Она никак не может себе представить, что тогда будет. Она только чувствует, что силы ее оставляют, что она становится совсем никудышной, прямо расхварывается. "Господи! Что это со мной сталось? - думает она.- Не покарал ли ты меня за то, что я третьего дня над любовью смеялась?"
В эту самую минуту дверь из комнаты скрипнула - и на пороге показалась пани. Неумытая, заспанная, она сердито крикнула:
- Что это вы тут топчетесь? Почему ставни не открываете?
Христя стрелой помчалась из дому, но вспомнила, что не откинула крючки у болтов. Она как угорелая бросилась назад, грохот и стук подняла в комнатах - страх! Перебегая от окна к окну, она гремела стульями, натыкалась на углы столов, ушибалась и, не чувствуя боли, неслась дальше.
- Что это ты грохочешь там, как оглашенная? - крикнула на нее Пистина Ивановна.
Христя остолбенела, замерла на месте.
- Что же ты стала? - снова крикнула на нее Пистина Ивановна.
Христя сорвалась с места... Насилу отодвинула она болты и опрометью ринулась во двор.
Утренняя прохлада немного освежила ее разгоряченную голову, смирила взбудораженные мысли; Христя вернулась в дом гораздо спокойней. На пороге она встретила Марью, та собралась на базар; это еще больше успокоило Христю. "Если мне невмоготу станет, спрячусь хоть в кухне, некому будет подглядывать за мной",- подумала она. И в самом деле Христя успокоилась, лицо у нее просветлело, она делала все, как обычно, как и каждый день, пока не отворилась дверь из комнаты паныча.
- Христина! Дайте умыться,- тихо промолвил он, а она затрепетала!
Набирая воду для умыванья, она не заметила, что зачерпнула только полкувшина; вбежала в комнату к панычу - и вспомнила, что забыла взять таз. Бросилась назад, набрала полный кувшин, как лекарства, глотнула в сенях свежего воздуха и, ни на что не глядя, пошла, как на смерть, к нему в комнату.
Он поглядел на нее,- а она до корней волос покраснела! Она чувствовала, что он смотрит на нее, пристально смотрит.
- Что это вы сегодня как в воду опущенная?- спросил он у нее, становясь над тазом.
Она молчала и млела. Он еще пристальней поглядел на нее.
- Да умывайтесь же! - с болью в голосе сквозь слезы проговорила она.
Он вздохнул и подставил руки. Тоска взяла ее тут, такая горькая, невыносимая тоска, что она чуть не заплакала... Отчего? Она сама не знает отчего... Льет воду, и сама не знает, куда она ее льет; видит сквозь слезы, красноватое что-то мелькает, догадывается, что это его руки, и льет на них; льет тогда, когда красноватое пятно мелькнет перед глазами, но не видит, не знает, столько ли льет, сколько нужно. Она бы, наверно, не заметила, что он уже кончил умываться, если бы он не сказал: будет!
Торопливо схватив таз и кувшин, она выбежала от него. В кухне ей стало легче: она не сгорает больше со стыда, ничьи глаза ее больше не смущают.
Когда он напился чаю и пошел на службу - ей стало совсем легко, словно промчалась туча, заслонявшая солнце, и оно опять засветило. Помогла ей и обычная работа. Марья с барыней хлопотали у печи, а она стала убирать и подметать комнаты. Где уж тут думать, когда работы по горло? Она носилась как угорелая, чтобы всюду поспеть. А когда убирала у него в комнате, то особенно постаралась: перетерла все так, чтобы пылинки нигде не осталось; по нескольку раз переставляла каждую вещь, чтобы все стояло как можно красивей, казалось как можно нарядней; и подушки на его постели взбила так, что они лежали пышные и высокие, без единой морщинки или складочки!
"Вернется домой, увидит, что всюду так чисто и красиво, пусть тогда догадается, кто к этому руку приложил!" - подумала она с легким вздохом.
Она чувствует себя совсем спокойной и счастливой. Жизнь улыбается ей, манит неведомыми чарами, влечет нечаянной надеждой. Все, что давило душу и будило тоску,- исчезло; все прошло - миновалось; никто ничего не заметил, никто ничего не узнал; это она только зря растревожилась и испугалась... А жаркие поцелуи горят у нее на лице, горячие объятия согревают ей сердце, трепещет оно у нее в груди от тихого счастья. Ей стало вдруг так весело, что она запела бы, если б никого не было дома. Да она и не выдержала. Картошка кончилась, надо было сбегать за ней в погреб. Она как раз в эту минуту в кухне случилась и сама вызвалась сбегать... Еще по дороге в погреб она затянула песню, а когда очутилась в темной его пустоте, запела уже во весь голос так, что эхо в погребе отдалось! Высоко и тонко звенит ее голос, ударяясь о стены и потолок глухой ямы, тесно ему в этой яме, и от этого раздается он все громче, все сильней. Эхо вторит ей! гудит, гогочет, свод! - а она заливается. Песня сама льется из души, без натуги, неутомимо поет Христя, и голос ее не знает ни напряжения, ни усталости - одинаково ровен, тонок и высок!
Весь день до обеда она была радостна и весела. И когда он вернулся с хозяином, она подавала обед и не стыдилась уже его так, как утром. Ненароком взглянув на него, она всякий раз удивлялась, как это она раньше ничего не видела... Да какие же у него ясные глаза! да какие черные брови! и маленькая бородка какая шелковая, и как же она к лицу ему! и вся повадка его и его взгляд - все у него такое милое, такое хорошее, так и тянется она всей душой к нему!
Когда хозяева пообедали, они с Марьей тоже сели обедать. Христе так хочется поговорить! Кажется, болтала бы, не умолкая. Да Марья что-то не в духе: сидит печальная, хмурая, сердится, что ли?
- Не видали ли вы, тетенька, Марины? - весело спросила Христя, вспомнив, что Марина, как оставила свое монисто, так и пропала.
- Марины? - переспросила Марья.- Носишься ты со своей Мариной! Я думала, она и в самом деле путная девушка, а она - черт знает что! холодно сказала Марья.
- Это как же? - удивилась Христя.
- Да так! Вон - на содержание идет!
- На какое содержание? Куда?
- Паныч один в деревню берет ее к себе.
- Нанимается, что ли? - не понимая, допытывается Христя.
- Нанимается... с панычом спать,- с улыбкой ответила Марья.
Христя потупилась: что уж тут еще спрашивать... А Марья смотрит на нее да так ехидно смеется. "Ах, какая эта Марья нехорошая! И чего она так злится на всех? С той поры, как расплевалась со своим солдатом, доброго слова ни о ком не скажет: кто что ни сболтнет - она тут же подхватит, да еще от себя прибавит! - думала Христя, соображая, как бы ей самой наведаться к Марине.- Сегодня суббота, а завтра воскресенье... праздник... Не сходить ли? В самом деле схожу! Дом, где живет Марина, помню немножко, заметила, как на базар ходила... Управлюсь пораньше, засветло выйду найду!" И Христя и впрямь решила собраться в гости.
- Вы, тетенька, поставите за меня завтра самовар, если я отпрошусь к Марине? - спросила она.
- А что? проведать хочешь?
- Да так... Монисто отнесу.
- Неси!..- нехотя ответила та.
Остаток дня и вечер прошли незаметно. Паныч еще засветло ушел из дому, хозяева затворились в комнатах. Марья поскорей забралась на печь, а Христя стала готовиться к завтрашнему дню: греть воду для мытья головы, доставать новое платье. Она долго возилась. И хозяева уже легли спать, и паныч вернулся,- сердитый как будто,- а она все хлопотала... Легла она поздно, сразу заснула и проспала до утра.
В воскресенье после обеда Христя стала отпрашиваться у хозяйки:
- Отпустите меня, барыня, сегодня?
- Куда?- удивилась та.
Христя сказала.
- Ступай, ступай... Ты ведь ненадолго?
- Да хоть на всю ночь! - усмехнувшись, ответила за Христю Марья.
Хозяйка засмеялась и пошла в комнаты, а Христя надулась... "На всю ночь! - думалось ей.- Разве я такая, как ты, чтоб на всю ночь уйти?" сердилась Христя, собираясь к Марине.
Солнце, выбившись из-за туч, которые больше недели держали его в плену, засияло перед закатом. Со всех сторон толпой надвигались на него тучи, синие, как печень или запекшаяся кровь; они как будто сердились, что кто-то выпустил на волю этот огненный диск, который теперь так весело катился на покой, озаряя весь мир красным светом. Дождевые лужи казались от него озерами крови; воздух пламенел. Унылым и мрачным казалось все вокруг при этом кровавом свете, как будто где-то стряслось или вот-вот стрясется ужасное несчастье. Торопясь к Марине, Христя почувствовала, как тоска опять подступает под самое сердце, как щемит оно у нее, как охватывает ее душу печаль и тяжелые мысли вереницей проносятся в голове.
