Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы - Кришан Чандар
Я согрелся под лучами солнца. В голове гудело. Я встал, оделся и пошел прочь от озера. По дороге мне снова повстречались Джагдиш и Зи Ши. Щеки Зи Ши пылали, глаза она потупила в землю, Джагдиш больше чем обычно выпячивал грудь — ну точь-в-точь новоиспеченный лейтенант! Идя рядом со мной, Зи Ши на этот раз не взяла меня за руку. Я шел и утешал самого себя: «Что ж, ничего не поделаешь! Крепись, парень! Что толку горевать? Не впервой проглатывать тебе такую пилюлю!»
Жизнь в Гурджане проходит как во сне. По всей долине раскинулись бесчисленные луга мягкой, шелковистой травы. Тут и там на луговинах возвышаются могучие тунговые деревья. Под ними находят приют пастухи со своими стадами. Козы и овцы прыгают, скачут и блеют на тучных лугах. Иногда разъяренные животные, пригнув головы, кидаются друг на друга, сшибаются в кровь и полосуют друг друга рогами. Пастухи развлекаются, стравливая баранов на пари — кто кого победит. Они наигрывают немудреные мелодии на пастушьих дудках, играют в «шаканджа». А когда наступает вечер и на западе тает последняя алая полоса заката, они пригоняют свои стада обратно к тунговым деревьям, и, расположившись вокруг костров, принимаются за еду. Пища у них простая: молоко, масло и маисовые лепешки. Иногда они приносят с собой из поселков, что лежат далеко внизу за пределами Гурджана, соль, желтые куски неочищенного сахара, иногда — лук и стручки красного перца. Порой они довольствуются лишь молоком и маисовыми лепешками, маслом и сыром. В Гурджане от каждого пастуха и пастушки остро пахнет сыром, и запах этот в большинстве случаев кажется жителям больших городов нестерпимым.
Здесь своя косметика и свои моды. Вместо румян, пудры и губной помады пастушки пускают в ход масло и молоко. Вместо бриолина — все то же молоко. В Гурджане редко увидишь глиняную посуду. Животных доят в кожаные сосуды и в них же хранят молоко. Во время дойки пастушки спорят — чья коза даст больше молока, кто его больше выпьет. Когда пьешь парное молоко, то испытываешь большое наслаждение и забываешь о чае и какао. По-моему, в жизни нет ничего лучше, чем проводить дни под тунговым деревом на высоте в двенадцать тысяч футов над уровнем моря, пасти коз, играть на пастушьей дудке и утолять жажду вкусным парным молоком.
Очень интересно наблюдать, как здесь пахтают масло. Глиняных корчаг тут не водится, и масло не сбивают. В бурдюк до половины наливают молоко, потом пастушка крепко завязывает его горловину, кладет на траву и принимается месить его точь-в точь так же, как месят тесто. Волосы у пастушки рассыпаны по плечам, лицо румяное, глаза блестят, на устах звонкая горная песня, а она все месит и месит бурдюк. Не проходит и получаса, как глядишь — в бурдюке масло. Потом оставшееся молоко сливают в другой бурдюк, а масло извлекают руками наружу.
Таких мест, как Гурджан, немного на планете. Мир все больше и больше переполняется горечью и печалью. Ненатуральное молоко, фальшивая любовь, фальшивый гуманизм. Жизнь человека проходит между заводом и грязным двором, между грязным двором и грязным заводским цехом. Малыши с самого рождения ведут взрослые разговоры. Но в Гурджане старики и юноши простодушны и наивны, словно дети. Пастушки сидят у костра и при слабом свете потрескивающих тлеющих углей прядут пряжу. Жужжат веретена. Руки и лица пастушек движутся в такт веретенам, и они напоминают ярко раскрашенных марионеток.
Один из пастухов рассказывает легенду о Реми.
Реми была самой красивой девушкой во всем Гурджане. Колыбель ее висела под тунговым деревом, в тени этих деревьев она и выросла, прекрасные глаза ее отливали синевой, словно воды озера Нандан Сар. Высокий лоб ее был бел как снег, лежащий на вершинах Гурджана, и лучи заходящего солнца, целуя щеки девушки, дарили ей сияние вечности. Такая девушка, как Реми, могла быть женой только какого-нибудь бога. Молодые пастухи побаивались домогаться ее любви: ведь над девушкой была простерта тень Горного дэва — владыки Гурджана. Целыми днями Реми пребывала в одиночестве, правда, иногда она бесстрашно взбиралась на самую высокую вершину Гурджана, — видно, встречалась там с Горным дэвом. Отец и мать души в ней не чаяли, да только вот беда — никак не могли они выдать ее замуж.
Датту был простой пастух, однако он страстно полюбил Реми. Он знал, что этим обрекает себя на смерть. Его не раз предостерегали мудрые старые пастухи, да только он их не слушал. Дал знать ему об этом и сам гурджанский Горный дэв. Пастуху-рассказчику известно, что Датту пришлось однажды встретиться с владыкой Гурджана в горной долине Лак Сар. Спустилась в тот миг светлая лунная ночь. Ущелья, вершины гор, долины — все было охвачено великим безмолвием. Ни ветерка, ни звука, ни облачка, лишь бились во вселенной два сердца — Датту и Реми. Датту взял руку Реми, и в тот же миг он увидел перед собой летящий в воздухе большой снежный шар. Датту испугался и тотчас отпустил руку Реми. Снежный шар понесся вдаль, и перед глазами Датту от земли до небес протянулась снежная полоса. Реми стояла, закрыв глаза, лицо у нее было белое-белое, а Датту била дрожь, когда он поднимал глаза на снежную полосу. Только Датту не отступился от Реми и полюбил ее сильнее прежнего. Владыка Гурджана Горный дэв предостерег его еще раз. Рассказчику известно, что однажды он заставил Датту всю ночь проплутать в снежном буране. Страшная это была ночь. То Датту слышал гневный голос владыки Гурджана: «Отступись от Реми! Реми никогда не будет твоей!» — то ему чудилось, что рядом блеют овцы и козы и под тунговым деревом ярко пылает костер. Всю ночь
