Устойчивое развитие - Мршавко Штапич
«Слышишь?» – ветер дает знать о себе издалека, он гудит, мелодично и ровно, одной нотой на виолончели, он занимает собою все вокруг, он входит в каждое сердце, он стремится поселиться там, сделать кровь свежей, яркой, насыщенной – и вместе с тем он несет с гор, из тайги, с угоров древнюю свободу, великую горечь, пыль тысячелетий, нечто непостижимое, такое, что не хватит барахла слов, чтобы вполне описать эту бездну. И бездна эта вживается в русскую душу, в душу бурятскую, и она – священная черная дыра, где пропадает весь свет, сколько его туда ни лей, она может поглотить звезды, эта тьма глубокая, и она смотрит на тебя из озера глазами нерпы, которая выныривает у метеостанции.
Все, что получено ногами, пешком, получено честно, освоенные тропы тебе принадлежат, они засчитаны, каждый шаг ты дышал, ты существовал в каждой точке.
Мила сидела на камнях у метеостанции, Чича сидела у нее в ногах, обе глядели в темнеющее море.
– Чего молчим? – спросил.
– Тут хорошо, – ответила Мила.
– А у меня как-то пусто внутри, – на этих словах Чича встала, почувствовав, что сказала это некстати, что это не для моих ушей, и ушла в палатку.
Мы сидели и молчали, и впервые молчать было спокойно. Мила, хоть ее подруге было не по себе, могла остаться с собой, со мной, она не стремилась ничего менять, когда нельзя ничего изменить, и это дар, он зовется смирением.
Утром на «буханке» метеорологов мы спустились в Хужир, сбросили рюкзаки в конторе нацпарка, пересели на велики и отправились изучать юг острова, а я все думал про Чичу, про то, что даже дурацкая примета, возможность загадать желание на мысе ее не привлекает.
Мы с Милой устроили Чиче сюрприз на следующее утро: посадили в такси, привезли в Харанцы, где расположен аэродром, и легкий, на четыре места (пилот и три пассажира) самолет оторвался от травяного покрытия. Перед нами открылся Ольхон с высоты птичьего полета: Шаманка, поселок Хужир, священная и заповедная гора Жима, Хобой и «Три брата», где мы чуть не остались без воды. С высоты пятисот метров Ольхон казался игрушечным. С пилотом Саней у нас нашлись общие знакомые, и мы, пользуясь отличной погодой, спокойными для авиаторов условиями, болтали. Чича задавала тысячу вопросов, а потом и вовсе запела свою байкальскую – «Веселый ветер». Слова мы уже знали и, не сговариваясь, вместе вступили:
Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел – тот смеется,
Кто хочет – тот добьется,
Кто ищет – тот всегда найдет!
Внизу проплывали могучий Байкал, где можно молчать, твердыня Ольхона, ранимая, иссушенная земля с пятном-раной, пятном-ожогом от лесного пожара на склоне Жимы. Саня рассказал, что в прошлом году кто-то отправил в небо «китайский фонарик», и он упал в травы, которые мигом занялись. Инспекторам национального парка и добровольцам пришлось подниматься, чтобы остановить огонь.
Чича повеселела – то ли полет помог, то ли сытная и питательная бурятская каша или позы/бузы, то ли крепкий ветер озера поселился в ней.
10. Тандем
Библиотекарша, естественно, спросила, откуда я явился такой загорелый и обветренный, и даже предположила, что я был на Сейшелах.
– Помилуйте, Галина Владимировна! Я даже не очень понимаю, где они находятся, эти острова. Был на Ольхоне.
– О! Михаил Валерьевич, а вы смотрели фильм «У озера»?
Подколола неплохо: «У озера» – это известная картина Герасимова, режиссера, имя которого носит ВГИК; в этой картине рассказывается о борьбе одного профессора против строительства ЦБК на Байкале. Профессор там, кажется, получает сердечный приступ, когда комбинат построен.
– Галина Владимировна, технологии ушли вперед, и наш завод – не ЦБК, мы целлюлозу не варим.
– Да? А история-то похожая. Кудымова зачем посадили?
– Еще не посадили. Он вымогал у нас деньги.
– А что ж вы тогда об этом не раструбили?
Резонный вопрос, да вот как сказать, что прокуратура отказалась размещать официальный релиз, а вместо этого начала проверку уголовного дела? Я звонил в пресс-службу несколько раз, просил, умолял, требовал, мне нужно было простое официальное сообщение: «Дело возбуждено, состав такой-то, статьи такие-то», все. Обычно прокуратура размещает такие сообщения, но тут упорствовала, и я начал подозревать, что неспроста. Без этого сообщения я не мог опубликовать официально, от завода, видео с камер, фотографии митинга и сделать цельную историю о негодяе, который будет наказан. Илья Дмитрич и просто Илья, однако, не беспокоились – и уверяли, что все в порядке.
– Чего задумались? – Рочева не останавливалась, вынимала купленные на средства гранта книги из коробок; мы для того тут в очередной раз и собрались, чтоб их каталогизировать и расставить по полкам.
– Да так…
– Так что не раструбили-то про Кудымова?
– Рановато.
– А денег много просил?
– Полтора миллиона. Понимаете, парень решил крышевать завод. Обещал, что тут жалобы никто писать не будет и даже к заводу близко не подойдет.
– Ну это он вряд ли бы обеспечил…
Вышел из библиотеки и увидел знакомую «девятку», которая громыхала вниз по улице. Тут же сделал пару звонков и убедился, что да, Кудымова отпустили. Совсем. Дело закрыто.
Прокурорские заметили, что Илья включил в материалы дела видеозапись с той первой нашей встречи, которая состоялась еще до возбуждения уголовного дела, то есть выходило, что менты начали следственные мероприятия, когда само дело еще официально не было заведено, а так, конечно, не положено.
Адвокат Грицун, присматривающий за делом, уверял, что мне лично надо бы радоваться, что прокуратура не отыскала тут еще и состава провокации, а могла бы подтянуть и это.
По счастливому совпадению, Герман был на заводе и консультировал нового эколога, бывшего чиновника Росприроднадзора, которого Вилесов удачно переманил на завод. Я собрал совещание: Вилесов, Герман и наш новый эколог Даниил Барсов, до боли упорядоченный и четкий, лет тридцати пяти, щекастый и очкастый, сидели за столом напротив меня.
– Товарищи, Игорь Дмитриевич, у нас нет выбора: нам надо поселить выхухоль на реке прямо около завода.
Даниил, который не ожидал таких резких движений в первые же дни работы, шмыгнул носом и поправил очки.
– Речь идет о реинтродукции краснокнижного зверя? – уточнил он.
– Именно.
Герман заулыбался, у Вилесова тоже заблестели глаза.
– Это… пиздец, Михаил Валерьевич, – прокомментировал директор мою идею.
– А какие у нас есть варианты? Сейчас этот дурак, Кудымов, с его-то тупостью и упорством, добьется какой-нибудь комиссии, а вы, Игорь Дмитриевич, будете объяснять со скамьи
