Выбор воды - Гала Узрютова
Здесь берег Рюгена идёт прямо, и я подчиняюсь его геометрии. Чайки роются в водорослях, стоя в воде, и улетают, как только я приближаюсь. Всегда хотелось обойти остров по периметру, но в этот приезд я не могла остаться дольше двух дней. Поняла бы я, что иду по периметру острова, если бы меня попросили угадать, материк это или остров? Но материк – и есть гигантский остров. А мысль об острове способна превратить в остров даже материк.
Я вернулась в отель, собрала чемодан.
Свет на набережной Бинца был – электрический, разворованный уличным холодом.
Рассвет делает всё синим. Бегущего по берегу мужчину. Обогнавшую его чайку. Деревья.
Будет ли здесь снег, который займёт тротуар? Выпадет снег или нет? Местный кабак уже прибил к двери «Закрыто на зиму».
Когда идёшь к вокзалу с чемоданом на колёсах, чувствуешь себя наглым будильником, который колотит постояльцев отелей. Но в межсезонье гостей в белых замках нет – и можно ускорить шаг: море всё равно шумит громче. Чемодан громко стучал, запинаясь о тротуарные швы. Грохот набирал ярость, хотя звук успокаивал: в нём было что-то от пульсации воды.
Я остановилась, но чемодан продолжил орать. Позади, метрах в пятидесяти, – тот самый мужчина в белой куртке. Он катил чёрный чемодан, умещающийся в ручную кладь, и смотрел на море.
Остаток пути до вокзала наши чемоданы переговариваются. Чёрный голос звучит низко и равномерно, мой – синий – высоко и прерывисто. Распевшись, они сливаются в один чемоданный голос, каким задают вопросы администраторам в отелях, бариста в едальнях чужих городов и продавцам в дьюти-фри.
Когда мы дошли до станции, уже рассвело, но фонари ещё горели.
Из окна поезда видно, как поднимается солнце.
Как поезд отъезжает от острова, а не от материка.
Озеро Бохинь
Словения, сентябрь 2018
Я попрощалась с Алешем, с Йоже и вернулась к воде. Озеро уже забыло меня – и теперь присматривается заново боковым зрением.
Низкие белые облака не двигаются и наполняют пространство между гор. Справа – кемпинг «Златорог». Автодома – огромные насекомые – заснули у воды, распустив крылья, под которыми пассажиры могут прятаться от солнца.
Идти и не сворачивать – тогда скоро всё закончится.
Быстрее, ещё быстрее, – но спотыкаюсь обо что-то мягкое.
– Осторожнее!
Высокий бородатый мужчина с лохматыми волосами подаёт мне руку.
– Прости, он всегда лезет под ноги.
Джейкоб – так он представился – снимает майку и заворачивает в неё ежа.
– Его зовут Токи.
Так вот про какого британца рассказывал Алеш. В больших руках Джейкоба, покрытых татуировками, крошечный ёж неуместен. Одно неосторожное движение – и Джейкоб его раздавит.
– Я здесь живу, в автодоме.
– Живёшь?
– Три месяца уже. Мне здесь нравится. Природа, вода – что ещё нужно? Тихо. На башку ничего не давит. Иногда я на весь день ухожу в лес и молчу с утра до вечера.
Джейкоб зовёт на кофе, и мы идём к белому кастенвагену. На его белой спине шевелится большая татуировка в виде ботинок. Двигаясь на коже, рисунок – медленный монохромный мультфильм – запускает ботинки в поход по невидимой дороге.
На двери автодома – красная табличка «Не беспокоить»; видимо, взята в каком-то отеле. Внутри фургона чисто, пахнет яблоками и чем-то неприятным – кажется, сухим ежиным кормом, который здесь и в миске, и возле миски, и в упаковке на откидном столе. Достав джезву и банку с молотым кофе, Джейкоб разворачивает для меня складной стул и возвращается внутрь автодома. Второй стул, который он выносит для себя, не раскладывается, пока Джейкоб не замечает, что ножки скреплены застёжкой.
– Давно кофе не бодяжил. Подсел на take away, а зря. Это греческий. Брал на Крите – и с тех пор ни разу не открыл.
– Давно так ездишь?
– Лет девять. В Словении – пятый раз. Хорошая страна для жизни.
Положив ежа в автодом, Джейкоб закрывает дверь и варит кофе на маленькой газовой горелке у фургона.
– Если надо переночевать, можешь остаться у меня. Я посплю на крыше.
– Нет, мне надо идти дальше.
– Иногда не плохо остановиться.
– Нужно закончить одно дело.
– Какое?
– Обойти это озеро.
– Зачем?
– Надо.
– Я обошёл его раз пять.
– Не спойлери. Меня постоянно что-то останавливает. Тут идти всего несколько часов, а я застряла уже на три дня.
– Значит, это место хочет тебе что-то сказать. Со мной такое бывало. Место не отпускает, пока ты не возьмёшь то, за чем пришёл. Ты думаешь: какого хрена? – а потом грёбаный паззл складывается, и ты вдруг понимаешь, зачем это дерьмо было нужно.
– Я пришла не брать, а отдать.
– Не берёт?
– Нет.
– Что у тебя там?
– Где?
– В рюкзаке?
– Ничего.
– Тяжёлое, видимо, это «ничего», если ты вся согнулась.
– Бутылки с водой.
– Литоральные животные могут пить из озера. Вся эта живность, которая обитает на литоралях. Это такие зоны между линией отлива и прилива. Или – если брать, например, это озеро, – зона между нижним и верхним пределами колебаний уровня воды. Литоральные существа приспособлены какое-то время находиться без воды, чтобы пережить отлив – и не сдохнуть. Кто в норы ныкается, кто в водоросли или под камни. Так и шатаемся вокруг воды, как эти литоральные твари.
– Изучаешь отмели?
– Биолог-самоучка; начитался – отец книги дарил. На школьные каникулы мы часто уезжали к морю. Там наш караван стоял. Скалы, море, пустой длинный берег. Мы с сестрой пускали воздушных змеев. Лишь бы не слышать, как родители пьют и ругаются. Потом мать ушла к другому, а мы с отцом остались жить в этом караване. Когда я выходил на берег – успокаивался. Но стоило вернуться в караван, как я вспоминал всё, что происходит, и снова убегал к морю. Однажды я бродил по берегу и наткнулся на гигантского мёртвого кита. Не кита – китёнка. Он уже наполовину был под песком. Отец тогда долго не мог меня найти. Я просидел в обнимку с этим китом всю ночь, замёрз, а утром отец обнаружил меня там с температурой. Никогда его таким не видел. Он взял меня на руки и повёз в больницу. Помню, мы ехали на его пикапе вдоль моря – и я смотрел, как берег удаляется. Становится невидимым. Сначала за травой. Потом за домами. Я тогда думал: как жить без этого кита, без моря? Без
