Продолжая движение поездов - Татьяна Дагович
– Я планирую уехать в конце января, мне уже подобрали хорошую клинику в Мюнхене.
Нина сделала вид, что не заметила фразы о вертолете, хотя заметила, конечно. Какая уравновешенная и рассудительная женщина, что она здесь делает, думал доктор. Мне у нее лечиться, а не наоборот.
– А что ты потом планируешь делать?
– Мои планы не изменились, только немного сдвинулись во времени.
– Ребенка оставишь у родителей?
– Нет, зачем бросать? Я в прошлый «отпуск» посмотрела, в моем университете есть ясли для детей студентов. Мы справимся. Хотя без помощи родителей я не обойдусь. Это хорошо, что родители могут меня материально поддержать. Это очень хорошо.
Шварц согласился. Посмотрел на сверкающий ледник в окне. Посмотрел в зеркало – там был профиль Нины.
– Нина, можно один личный вопрос? Друзьями мы с Марко не были. Но он приезжал несколько лет подряд, мы много беседовали – не только как врач с пациентом. Можно сказать, были приятелями. Поэтому и спрашиваю. Он знал?
Доктор Шварц кивнул, Нина поняла, что имеется в виду ее беременность.
– Да. Я сказала ему, что его дело урегулировано.
Ночь рождения. Рассказ
Наконец я обратился к моему доброму ангелу с просьбой, чтобы он во сне направил меня по правильному пути, и уснул.
Христиан Розенкрейц. Химическая свадьба
Тогда Мария села за стол и посмотрела вперед. Перед ней были люди, которые танцевали очень весело, но в то же время серьезно и ответственно, это все были взрослые люди, привыкшие свои обязанности исполнять ответственно. Ни одного лишнего жеста. Движения людей синхронны, будто они слышат музыку, и Мария подумала, что они, должно быть, и вправду слышат музыку. Но сама она слышала только плеск воды за бортом яхты и крик очумелой чайки.
Все же они великолепно танцевали, не замечая ни качки, ни отсутствия мелодии. Какое-то время Марии даже доставляло удовольствие наблюдать за ними, особенно за женщинами в красивых разных платьях, с такими лицами, будто они пишут квартальный отчет. Одна дама в синем платье раскачивалась особенно сосредоточенно. Их было много, они перекрывали друг друга и выглядывали друг из-за друга. Некоторые почти просвещались. И если бы они двигались не синхронно, можно было бы сойти с ума от обилия кривляющихся тел.
Без труда нашла глазами в толпе маму, хотя не следила за ней специально. Инстинкт? (Но никаких чувств к маме она не испытывала, ей исполнилось одиннадцать лет, и она уже перестала любить маму.)
Одиннадцать лет исполнилось ей сегодня, что взрослые теперь и празднуют: едят много всякой морской дряни, улиток и оливок; пьют, пьют, пьют; ну и вот еще – танцуют. И будут пить, пить, пить еще два дня, ведь это ее, Марии, день рождения, и празднуют на ее яхте, а в нескольких километрах вдоль застывшей линии прибоя неподвижного моря – ее дом. Но ей больше нравится жить на яхте, ее почему-то укачивает на земле.
Когда Марии надоело смотреть на ломкие фигуры гостей, она, без усилий растолкав их (они были легкие), пробралась к лестнице и вышла к пустому борту; постояла, потопталась, подошла к краю, перегнулась, плюнула, посмотрела вслед плевку, подумала и спрыгнула с борта вниз. Мягкая и упругая вода приняла ее, туго обняла, сначала накрыла с головой, но потом Мария вылетела, как пробка, на гладкую поверхность. Розовое дурацкое платье облепило ноги и закололось. Она вспомнила об одном человеке, которого, вероятно, любила, о мальчике с белыми волосами. Взошла красная луна, Мария быстро поплыла брассом наперерез лунной дорожке. Платье мешало плыть, а снять его на ходу не получалось. Тогда растянула и разорвала его по шву и оставила медузам на питание. Это было слащавое платье, тоже похожее на медузу.
Только когда девочка проплыла метров тридцать, ей наконец стало слышно музыку со светящегося плоского кораблика: звуки растекались по всей полированной глади моря. Мария вовсе не мерзла в холодной воде. Ей было видно, как внизу фосфоресцирует планктон. Она вытягивала руки и передвигалась резкими рывками и замирала, как огоньки под ней. А один раз окунула голову и посмотрела на свои ноги, зеленые и расплющенные в воде, умора, но все-таки свои; и не удивилась, что ночью вода прозрачная. Когда Мария устала плыть, до берега было еще далеко, поэтому она перевернулась на спину – так всегда легче, вода сама держит, и можно вообще не плыть, а лежать и медленно качаться. Когда прекращает ощущаться вода, нет ничего, кроме круглого неба, потом шарообразного, вокруг, везде, усеянного огнями разной величины и яркости, на разном расстоянии (такие звезды из темноты, живые). Она где-то уже об этом читала. В книге «Жизнь после смерти» (ей давала почитать мама), там написано, что так ощущают умершие: висят, колышутся в космосе, звезды – это тоже души умерших, они взрываются, когда сердятся, и делятся светом, который не могли испускать при жизни. А сейчас качаются, потому что качается вода. Они приближаются. Она летит. Слева висит комета с маленьким хвостиком.
Темный дельфин выпрыгнул рядом, пролетел над ней, упал носом в воду, высунул свое странное узкое лицо с открытым ртом, с зубами. Они были знакомы. Дельфин тонко-тонко заговорил, то и дело срываясь в ультразвук, – Мария все равно не проснулась. Он толкнул ее носом. Вздохнул маленьким фонтанчиком. В конце концов решил донести ее до берега спящей. У дельфина была поразительно обаятельная улыбка.
Когда уже не хотел будить, она проснулась случайно, уже на мелководье, в устье впадающей в море речушки. Мария поднялась на ноги, погладила дельфина, поластилась. Но играть ночью не получалось. Они попрощались. Мария пошла пешком вверх по руслу. На берегах речки были устроены пляжи, где отдыхающие загорали изысканным лунным загаром, безмолвные. Лежали в непринужденных застывших позах, на животе, на спине; мазались кремом от лунных ожогов, играли в карты. Некоторые ели. Кто мороженое. Кто гамбургеры. Их плохо было видно в полутьме, и они не замечали Марии.
Даже дети, что у самой кромки воды строили песочные замки, играли мячами, надувными кругами, –
