Великий поток - Аркадий Борисович Ровнер
Ему открыл Глеб, проговорив с будничной скороговоркой, как будто ничего не случилось:
— Входи-входи.
Тимофей стоял перед дверью, как будто бы робея войти.
— Да входи ты, черт лысый! — засмеялся Глеб и толкнул его в грудь. Это помогло: Тимофей также сделал попытку улыбнуться и шагнул в прихожую.
— Я хочу объясниться, — дрожащим голосом сказал Тимофей, входя в комнату. Из-за плеча его радостно выглядывал Глеб. Сидевшие на циновках обратили к нему обрадованные лица. Одолевая смущение, Тимофей сел в круг и закрыл глаза. Охнебарты замкнули круг. По кругу привычно потекла свободная легкая энергия.
Собравшись с духом, Тимофей заговорил:
— Мне стыдно за мою мальчишескую выходку. Я хочу объяснить свои слова и должен начать издалека, — собираясь с мыслями, он опять замолчал.
— Помните, — снова начал Тимофей, — помните, как у Шекспира Гамлет, издеваясь над Полонием, сравнивает облако с разными животными, и Полоний с ним соглашается, не желая спорить с «больным на голову» Гамлетом. Но заметил ли кто-нибудь, что Полоний был прав по существу: облако может предстать и китом, и слоном, и верблюдом. — Тимофей остановился, подумал и продолжил, — Леонардо предлагал своим ученикам нарисовать то, что они видят на старой стене в трещинах и пятнах, и каждый рисовал что-то другое. А в толпе людей бывает, что смутный, настойчивый гул доносит до нас единственное слово или фразу, которые мы хотим услышать. В жизни каждого из нас, если мы внимательны, есть сцепление фактов, образующих рисунок, по которому он может прочитать все, что хочет. Все, что человек хочет и должен знать, светится на его экране отчетливыми буквами, которые ему только нужно разглядеть. Этот рисунок проявится при упорном созерцании, которое открывает максимальное, практически бесконечное число оптических возможностей. В одном и том же облаке, трещинке и голосе каждый человек прочитает свое сообщение. Больше того, один человек может заставить другого увидеть или услышать то, что он видит или слышит сам. Однако эта способность созерцания у большинства людей находится в неразвитом состоянии. Большинство охотно принимает интерпретацию, которую ему предлагает другой, как это сделал Полоний. При известных условиях принимающий может при этом испытать эстетическое и нравственное наслаждение. Проходит время, и эти образы при повторении воспринимаются нами как нечто само собой разумеющееся, как окончательная и бесповоротная истина. Речь идет о большинстве, но единицы разбивают себе голову о твердые преграды коллективных истин, освобождаясь от магии окаменелых образов и понятий.
Справившись с этой частью своего построения, Тимофей победно осмотрелся. Но торжествовать было рано, нужно было идти дальше, достраивая свою аргументацию:
— Мир есть то, что мы в нем видим. Если все видят одно и то же, надо искать источник, наложивший на всех свою тираническую печать, и взорвать его к чертовой матери! А что видят в нем те, кто сохранил свежесть восприятия, кто создает новые образы для себя и для других? Андре Бретон говорит: «Человек видит свои желания, а красота должна быть конвульсивной». Платон считал, что мудрый видит идеи, а глупый — отдельные объекты. Парменид видел неподвижное сущее, а Гераклит — становление, движение, огонь. Святой Антоний вел борьбу с похотливыми видениями, а Ницше проклинал христианство и прозревал Вечное Возвращение и Вечное Теперь. Быки видят в мире одних быков, а овцы — овец. Сегодняшние бараны видят в телевизорах то, что им показывают их хозяева, — их самих в ореоле власти. Этот ряд можно продолжить до бесконечности, и потому зададим обобщающий вопрос: что видят те, кто сохранил остроту и независимость взгляда? Чуткие люди видят и узнают в том, что их окружает, свое собственное состояние. Для людей камня, воды, дерева, воздуха и огня мир, соответственно, твердый, жидкий, деревянный, газообразный и горящий. Чуткий человек сможет управлять своей судьбой, если он научится читать то, что возникает на экране его воображения, а не телевизора. Для спящих мир заснул, для прозревших он живой и радостный. Для дураков он Дуракин, а для просветленных он Халь. Для воинов он Тахарат, для вайшьев и неприкасаемых есть два разных Кудрата. Мир — Небо, по которому плывут облака архипелага Макам. Это Небо вокруг нас и в нас! Именно это нам рассказывал Никлич. Нам не нужен никакой вентотрон, нам некуда уходить. Друзья мои, когда мы вместе, мы дома!
Он снова замолк, немного стесняясь своей экзальтации и собираясь с силами, чтобы довести до конца свою мысль:
— Мы говорим: просветление, расширенное сознание, блаженство… Но что такое просветление? Нет, это не блаженство — никакое из мыслимых блаженств, — и это не знание, например, знание о том, как работает всемирная фабрика-кухня, и это не узнавание, понимание и прочее. Просветление — это выход из темноты, это сброшенное наваждение, это свобода! Но сначала нужно почувствовать, что обычная жизнь обычного человека — это наваждение, иллюзия, издевка, насилие. Мы все дорого заплатили за это понимание, этот опыт. Куда же вы хотите уйти? И откуда? Из Дуракина? Но что такое Дуракин? О каком Дуракине мы сейчас говорим? Мы должны не убегать от себя, а привести сюда Халь, Кудрат и Тахарат! В Дуракине уже все это есть! Везде есть Небо, всё есть Небо! Вы говорите: Дуракин душит, убивает! Здесь беспросветный сон души! Я отвечу: главный враг — не Дуракин, а преграды, которые мы создаем внутри себя, того не сознавая. Но главное препятствие — это невозможность видеть и понимать смысл и назначение Целого и свое место в нем. Есть четыре честных ответа на вопрос о смысле и назначении Космоса. Вот они: первый, Космос — это Большой Иллюзион, Игра Богов, лила; второй, у Космоса есть Задача, и мы призваны участвовать в ее осуществлении и платить за это страданием. Третий, у Космоса есть Первопричина, с которой начинается цепочка причин. И, наконец, четвертый: смысл и назначение Космоса нам неизвестны. К сожалению, четвертый ответ есть самый честный, самый исчерпывающий ответ на поставленный вопрос. Главного мы не знаем, но мы знаем о преградах, о перегородках. Они не прозрачны, но они не могут ограничить решившихся, отчаянных, отважных! И все-таки мы ответственны за Дуракин, мы посланы не в Халь, не в Кудрат-Тахарат, не в Преисподнюю, а сюда — в Дуракин! Каждый из нас прибыл на свое место, не на
