Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин
— Мне кажется, за нами наблюдают, — прошептал Роман.
— Что?
— За нами следят, — повторил Роман.
Я глянул в зеркало. Никого. За нами никто не ехал.
— Да ладно, Вить, неужели ты думаешь, что они будут пасти внаглую? Нет, это осторожное наблюдение… Возможно, он наблюдает за нами с квадрокоптера.
Я посмотрел в небо. Мутно, и дождь вот-вот, небо низкое, по макушки тополей.
— Сейчас есть всепогодные дроны, — ответил на мой вопрос Роман. — Он вполне может сидеть дома и следить за нами дистанционно.
Он следит за нами дистанционно.
— У меня есть запасная шапочка из фольги — сказал я. — Тебе пойдет.
— Я серьезно, Виктор. Не сомневаюсь, что нас пасут…
— Рома, тебе нужна двойная шапочка.
Я повернул на Советскую и невольно поглядел в небо.
Вот зачем Роман про квадрокоптер брякнул? Теперь я начну думать, что за мной действительно наблюдают. В небе стальной квадрокоптер, на земле Дрося Ку, в душе угар муниципий. Ужасно, что это действительно может быть правдой: ты идешь куда-нибудь, допустим, перекусить в условную «Растебяку», а за тобой крадется квадрокоптер, и ты знаешь, что он там, в вышине и справа, стоит резко обернуться — и он не успеет шарахнуться в сторону, и ты не уверен — это малолетний сосед-имбецил решил позабавиться, или тебя донимают активисты зоозащитных организаций, или банки испытывают новое средство доставки кредитных карт, или обычный психопат, нет, это Вайатт Эрп и Док Холлидэй вступили на новый виток технологической спирали.
Я припарковался напротив краеведческого музея.
Начался дождь, и сразу стемнело.
Перед зданием не сохранилось никаких этнографических аттракционов, ни богатырских колодцев, ни винтажной сортирной будки; на том месте, где стояли могучие бревенчатые качели, пророс куст шиповника, лужайка перед музеем затянулась дикой травой, дорожка к крыльцу оказалась засыпана прошлогодними листьями, однако узкая расчищенная тропинка несколько обнадеживала.
— Как-то… безлюдно… — поморщился Роман. — Не нравится мне это…
— Местные все по сорок раз посмотрели, а приезжих негусто. Безлюдье — удел всех краеведческих музеев.
— Что станем спрашивать?
— По обстоятельствам, — ответил я. — Скажем про книгу, скажем, что собираем материал, как обычно. Не важно, что спрашивать, важно смотреть на реакцию.
Мы поднялись на крыльцо.
Музей выглядел покинуто, все провинциальные музеи выглядят так, это мне в них и нравится.
— Хорошая дверь, — сказал Роман. — Взломостойкая. У нас в бухгалтерии такая. А музей явно не работает.
Роман толкнул дверь, не поддалась.
— Закрыто, говорю же…
Я оттеснил его, толкнул дверь посильнее, она открылась, и нас окатило мышиным запахом. Роман чихнул.
— Что дальше? — спросил он, вытирая выступившие слезы. — Видно, что не работает.
Работающие музеи пахли иначе.
— Никакого объявления о закрытии нет, — сказал я. — Так что давай заглянем…
Роман сомневался, а я вошел.
Фойе было заставлено использованной мебелью: столами, шкафами и стеллажами, стульями, по большей части поломанными. Руины эти собирались слева, на месте гардероба, по центру и справа имелось свободное пространство с встопорщенным паркетом. На стене белела похожая на бинт растяжка «Шапки, шарфы, перчатки», под ней афиша «Путь Пересвета». На ней изображался суровый и крепкий бородатый мужчина с топором в руке, сразу было видно, что с ним не забалуешь.
— Кто-нибудь дома? — позвал я.
И пыльно. Ясно, что музея больше нет.
Роман присмотрелся к растяжке.
— Шапки здесь, кстати, продавали в две тысячи одиннадцатом году, — сказал он. — Похоже, зря приперлись, никакого Бородулина тут… семь лет как нет.
— Бородулина нет, но… в подвале хранился архив… Вроде бы.
— В подвал полезем? — скривился Роман.
— Насколько я помню, это ты собирался сочинять книгу, — напомнил я. — Тот, кто решился на книгу, не должен гнушаться подвалом.
Роман достал блокнот и быстро присвоил мою мысль.
— А в подвал-то зачем? — спросил он. — Что может храниться в музейном архиве?
— Да незачем, в общем. Но тот, кто следит за нами с дрона, будет думать, что мы что-то нашли.
Мне и самому в подвал не очень хотелось.
— Для этого не нужно лезть в подвал, походим по залам, чтобы видно было — и все.
Разумное предложение.
— Согласен, — сказал я. — Тогда нам туда.
И указал на афишу.
Не думаю, что в большом зале был представлен путь Пересвета, похоже, его экспозиция перехлестнулась с другим представлением — выставочный зал оказался заполнен орудиями ручного производства разных направлений: топорами, кувалдами, пилами, косами, цепами.
— И где Пересвет? — спросил Роман.
— Ты правда хотел встретить здесь Пересвета?
— Ну…
Роман потрогал цеп.
Инструмент кое-где сохранил осмысленность расположения, размещался на стендах и ящиках в соответствии с замыслом, но по большей части был попросту свален.
— В Чагинске не может быть Пересвета, — сказал я.
Я снял со стенда пилу.
— Почему же?
Здесь темно и воняет мышами. Я не ответил.
— Смотри-ка ты… Неплохой экземпляр.
Не место Пересвету.
Роман взял косу, щелкнул ногтем, коса запела.
— Косы — удивительные предметы, многие их недооценивают…
— Возьми на память.
— Это же музей… — Роман вернул косу на стенд. — Ну что, осмотримся?
Мы вышли из выставочного зала в коридор.
Три двери без обозначения, одна закрыта, за второй газеты в пачках, завалено полкомнаты. Я выкрутил из пачки газету, оказался «Чагинский Вестник», за апрель две тысячи третьего. Раритет. Можно покопаться… Да хрен с ним. Я скомкал газету, бросил на пол. За последней дверью обнаружилась лестница на второй этаж и в подвал, но ни наверх, ни вниз попасть было нельзя — лестница оказалась завалена офисной мебелью, дешевыми столами и стульями, скамейками из грубых досок, тазами и мятыми жестяными ванными; подняться по ней вряд ли получилось бы, как и спуститься.
Четвертая дверь с табличкой «АХЧ».
— Чувствуешь? — спросил Роман. — Воняет чем-то.
— Сыростью, — сказал я. — Ковер где-то протух. Или шапки сгнили.
— Нет, ковер по-другому воняет… Оттуда вроде…
Роман указал на дверь «АХЧ».
— Что-то мне это напоминает…
Роман толкнул дверь и вступил в темноту. Я за ним. Нащупал на стене выключатель, пощелкал. Электричества в музее не было.
— Да будет свет…
Роман включил фонарик на телефоне.
Вокруг стояли звери. Марал, кабаны, медведи, волки, косули, разная пушная и пернатая мелочь, глухари, тетерева и орлы. Росомаха и пара бобров. Щука. Росомаха держала в лапах щуку. Два лося. Помещение было забито чучелами, и кто-то остроумный расставил их так, что все смотрели на входящего. Я все это уже видел…
Чучельник.
— Смотри-ка, ротвейлер, — Роман указал телефоном. — Я с детства ротвейлера хотел…
Ротвейлер печально выглядывал из-за ноги левого лося. Звери смотрели гладкими блестящими глазами, телефонный свет отражался в них, вероятно, чучельник для своих моделей выписывал высококачественные
