Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
Марья Ивановна давно дома, ждет не дождется, когда снимут гипс. А пока она нашла способ передвигаться без костылей. Берешь табуретку, ставишь колено загипсованной конечности, а здоровой ногой делаешь шаг. Потом, стоя на здоровой ноге, двигаешь табуретку… и так далее. Получается очень ловко, и подмышки не болят.
Верная Вероника все еще пребывает в Верхнем Стане, хотя Желтков, отчаявшись заполучить жену назад, шлет ей угрожающие телеграммы: "Гортензия вянет что делать" или " Ты забыла меня печень".
— Опять экономит на букве "у", на запятых и вопросительных знаках, — ворчит Вероника. — Наверное на телеграфе решили, что его тексты — шпионский пароль. А про гортензию — врет. Просто цветы желтеют. Скоро осень…
Она так и не созналась никому, что похитила в интересах следствия две безделушки. В комнате Эрика ей приглянулась маленькая, керамическая фигурка быка. У Игната она разжилась металлическим стаканчиком. " Это не воровство, — уговаривала она себя. — На глянцевых боках этих штучек замечательно видны отпечатки пальцев. И не моя вина, что Зыкину эти вещи теперь не понадобились".
Мы уже говорили, что при задержании Эрик никакого сопротивления не оказал, но в отделении милиции от всех обвинений отказался. Допрос вел сам Зыкин, поскольку следователь был в отпуске. Потом, перед лицом очевидного, Эрик сознался, что действительно подрался в церкви с гражданином Шульгиным Андреем, но вовсе не убивал его. Гражданин Шульгин сам оступился и упал вниз. А что касаемо гражданки Марьи Шелиховой — не видел, не знаю, в московской квартире ее не был — словом, полный отказ.
Тогда Зыкин решил устроить очную ставку. Что он ждал от этой встречи, он и сам не знал, но как выяснилось — рассчитал правильно. Марью Ивановну привез в отделение уазик. Она категорически отказалась пользоваться костылями и вползла в кабинет Зыкина с табуреткой, о которой уже было рассказано.
Эрик как увидел Марью, так и вскочил со стула, затрясся весь. Потом закричал: "Ненавижу!" и разрыдался. После этого допросы потекли как по писанному. Эрик во всем сознался.
А Марья Ивановна потеряла покой. Днем она была тихая, задумчивая, подолгу сидела, уронив руки в передник и глядя на далекий пейзаж, а ночью никак не могла уснуть:
— Знаешь, Верунь, я как его в милиции увидела, передо мной словно вся жизнь прошла. Объясни, как я сразу не угадала в этом мальчике сына Улдиса? Он так похож на отца!
— Он не мальчик. Он взрослый, злобный мужик. И он хотел тебя убить.
— Я ведь могла отослать в Ригу эти документы? Я просто не знала, что они им нужны. Мне не пришло это в голову. Попроси он у меня эти бумаги, я отдала бы их с радостью. А теперь — такая беда! Его нужно защитить. У меня есть брошка с брильянтами. Она принадлежит его отцу. Если найти хорошего адвоката…
— Спи, глупая старуха, — злилась Вероника. — Тебя ничему не учит жизнь. — Она уходила из спальни и выключала свет.
Тогда Марья Ивановна молча плакала в темноте. Вдоль кровати, растянувшись, как старая горжетка лежал, верный Ворсик. Ему можно жаловаться, он не осудит.
— Он сказал — ненавижу! А я бы могла его любить. Боже мой… Как грустно. Но если найти хорошего адвоката…
Акция всеобщего благоденствия в честь Анны Пророчицы, Анны–Скирдницы, а также Саввы — Скирдиника состоялась во время. Как она прошла, сказать не можем, поскольку там не были, но, наверное, хорошо. У Флора всегда все получается хорошо, а экологически чистое некоммерческое искусство сейчас в большой цене.
Нина Соротокина
Через розовые очки
Часть первая
1
Если бы Даша встретила эту, вторую, а попросту говоря, свою копию, на улице в толпе или в метро, она бы и внимания на нее не обратила — что ни говори, а одежда очень меняет человека. Но здесь встреча произошла в таком месте и в тот единственно возможный миг, когда их очевидная схожесть била в глаза. Они стояли перед большим зеркалом в предбаннике, обе в приспущенных с левого плеча простынях, обе в шапочках, которые за небольшую плату выдавала банщица Нина, чтоб в парилке голову не напекло. Как обычно перед зеркалом, они смотрели не друг на друга, а каждая на себя, но нельзя было не заметить, что у стоящей рядом, на левой груди, прямо над соском, была точно такая же родинка в форме неправильного сердечка. Две совершенно похожие, круглые, нахально выставленные груди… от одного их вида по спине прошел озноб. В висок ударило мистикой начиненное слово: "Начинается!" А что, собственно, начинается? И кроме удивления, оторопи и страха, возникло какое‑то лишнее чувство, похожее на гадливость. Словно зеркало отразило ее сразу в двух лицах.
Даше рассказывали, сейчас не хотелось вспоминать, кто именно, что существует некий вид сумасшествия — у человека возникает чувство двойника. И душа и тело как–бы раздваиваются, и душевнобольной, скажем, находясь на кухне, точно знает, что вторая его часть обитает в этот же самый момент в комнате или на улице, словом, в другом месте. Болезнь эта мучительна, потому что в своем поведении больной совершенно адекватен миру, а свою раздвоенность воспринимает как нечто стыдное, такое, что надо скрывать.
Как обозначить слово "двойник" женским родом? "Двойница?" Пусть лучше будет "копия". Так вот, копию их неправдоподобное сходство тоже поразило, но не испугало, а развеселило.
— Клонирование, — сказала незнакомка, и засмеялась, обнажив короткие клыки. Даше говорили, что для идеальной формы зубов клыки у нее коротковаты.
— Так не бывает, — прошептала Даша и, чтоб как‑то разрядить обстановку, спросила быстро: — Тебя как зовут? Надеюсь, имена‑то у нас разные?
— Дело не в имени, а в фамилии. Я Соткина. Варвара Викторовна Соткина.
— А я Даша Измайлова.
— То‑то… А я в первый момент сдуру подумала, что мы близнецы. Знаешь, как в книгах или в телевизоре… тайна рождения, разлученные младенцы, человек в железной маске. Не у Познера в телевизоре, разумеется, а у Дюма–отца, — она опять рассмеялась. — Ну что испугалась‑то? Я, например, читала, что такие абсолютные сходства в природе бывают. Редко, но
