В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел

— Я слышала, ты на прошлой неделе после уроков подрался с Дереком Макгиннессом. — Кайенн критически осматривала складки между пальцами ног, но Ру предположил, что она все-таки разговаривает с ним, поскольку, кроме них, в комнате больше никого не было. И поскольку он действительно подрался на прошлой неделе с Дереком Макгиннессом.

— Правда.

— Правда — в смысле подрался?

— А тебе какое дело?

— Парни, которые дерутся, сексуальны, — пожала плечами Кайенн. — Не те, которые дерутся на ножах, или занимаются рестлингом, или те, кто просто молотит всех направо и налево. А парни, которые дерутся только иногда. — Она помолчала, задумавшись. — Готова спорить, Бен никогда в жизни ни с кем не дрался.

— Со мной постоянно, — заверил Ру.

— И кто побеждает?

Он фыркнул.

— Я слышала, Дерек назвал тебя геем, и поэтому ты надрал ему задницу.

Ру не смотрел на нее.

— Я не надирал ему задницу.

— Он действительно назвал тебя геем?

— Помимо всего прочего.

— А ты гей?

— Не твое дело.

— Ты можешь сказать мне, если ты гей. Мне все равно. У меня есть дядя, он гей. И я умею хранить секреты, — тут Ру все же посмотрел на нее. — Однако если не гей, тебе тоже следовало бы сказать.

— Зачем?

Она оторвала взгляд от собственных ног, но не подняла головы и теперь смотрела на него сквозь ресницы:

— Это открывает кое-какие варианты. Для нас обоих.

Когда все снова спустились вниз, включая разряженных собак, чтобы смотреть фильм, на котором наконец остановились Ригель и Орион, Кайенн вдруг захотела вместо кино играть в «бутылочку».

— Э-э, нет? — хором сказали Ру с Беном, и интонация в конце слова у обоих поехала вверх, словно это был вопрос. Вопрос Ру: «Она что, серьезно?» Вопрос Бена: «Почему ей хочется целоваться с кем-то, кроме меня?» Вместо разборок с этим вопросом он подбил Ру сбросить наваждение рестлингом. Ру победил.

— А почему нет? — Кайенн никак не могла поверить, что кто-то в чем-то ей отказывает.

— Целоваться — это противно, — заявила Поппи.

— Их четверо, а нас трое, — сказала Кайенн. — Мы можем сесть через одного: мальчик — девочка. Идеально.

— Если ты гетеросексистка, — мягко указал Бен.

— Или склонна к инцесту, — добавил Ру не так мягко.

— Ну, нельзя же получить все сразу, — пожала плечами она. — Может быть, вам повезет, и в вашу очередь бутылочка укажет на меня.

— Я не хочу с тобой сосаться, — сказал Ру.

— Ну уж лучше, чем делать это с кем угодно из остальных, — заметил Ригель.

— Верно, — признал Ру, — но ненамного.

Агги и Поппи на самом деле не очень понимали, в чем прелесть «бутылочки», и не были заинтересованы в том, чтобы кто-то кого-то целовал, хоть кровного родственника, хоть нет. Так что, может, эта тема оказалась близкой, а может, свалилась ниоткуда, но Агги внезапно повернулась к Поппи и спросила:

— Тебе не кажется странным, что у твоих родителей рождались только мальчики?

И сердце Поппи замерло.

— Я имею в виду до тебя, — уточнила Агги.

— У твоих рождались только девочки, — сумела выдавить Поппи.

— Ага, но нас две. А у твоих родителей полным-полно. Должно быть, они уже думали, что могут делать только мальчишек.

— Пятьдесят на пятьдесят, — сказал Бен быстро и громко, так быстро и громко, что все замолкли и смотрели на него, пока он не заставил себя хладнокровно объяснить: — При каждой беременности есть пятидесятипроцентный шанс, что ребенок будет мальчиком, сколько бы мальчиков в семье уже ни родилось. Даже при четырех старших братьях, когда должна была родиться Поппи, был пятидесятипроцентный шанс, что она будет мальчиком, и пятидесятипроцентный, что будет девочкой.

Это было верно, так что клан Уолшей-Адамсов попытался выглядеть правдоподобно.

— А что, если бы ты была мальчиком? — простонала Агги. — Это было бы хуже всего!

— Почему? — удивилась Кайенн. — Мальчики — это чудесно.

— Если бы ты была мальчиком, — сказала Агги охваченной ужасом Поппи, — мы не смогли бы быть принцессами-соперницами, не могли бы устраивать вечеринки с ночевками, не смогли бы заставлять собак играть пьесу, не смогли бы красить друг другу ногти.

— Почему? — не понял Орион, пошевелив пальцами ног, ногти которых были покрашены через один в зеленый и черный цвета.

— Да, но ты же зомби, — заметила Агги.

— Зомби-яхтсмен, — поправил Орион.

— Мальчики могут заставлять собак играть пьесу, — заявил Ригель.

— Мы не смогли бы быть лучшими подругами. — Агги порывисто закрыла глаза руками. — Если бы твои родители не перебили эти «пятьдесят на пятьдесят» и ты была бы мальчиком, это было бы хуже всего на свете.

Поппи открыла рот, и все замерли. Ру смотрел на свои ноги. Бен — на его ноги. Ригель и Орион — на ноги друг друга. Кайенн, прищурившись, смотрела на них всех. Но Поппи сглотнула и от всей души согласилась:

— Это было бы хуже всего на свете.

Annus Mirabilis

Пенн поймал себя на том, что много думает о Джоне Драйдене. Он был одним из тех поэтов, которых читают в университете, но не в жизни. Никто не подписывал свой электронный почтовый адрес цитатой из Драйдена. Любой из тех, кто так делает, не читал остального текста длинного, сухого стихотворения, из которого она была взята. Но было стихотворение Annus Mirabilis. «Чудесный год». Оно было написано об Англии 1666-го, который для страны решительно не был чудесным. Тогда были война, чума и трехдневный пожар, который уничтожил большую часть Лондона, к тому же Исаак Ньютон изобрел дифференциальное и интегральное исчисление, таким образом навсегда безвозвратно испортив жизнь