Эльчин - Смертный приговор
Розе было двадцать восемь лет, то есть прошлой весной - в прекрасную, незабываемую пору, при воспоминании о которой закипала кровь, - было двадцать восемь лет, и Абдул Гафарзаде, повидавший в жизни много женщин, знал, что самое время любить Розу, через пять даже через три года будет поздно, нынешней Розы не будет. Когда Абдул Гафарзаде увидел Розу впервые, каким он представил себе ее тело, таким оно и было в действительности: белоснежное, гладкое, здоровое, бедра полные, пупок глубоко скрыт, живые и всегда горячие, пламенные груди казались звенящими - это было сплошное счастье, и это сплошное счастье прошлой весной чуть не свело с ума Абдула Гафарзаде. Роза отлично знала, какая сейчас пора в ее жизни, она понимала, что через пять лет, конечно, сохранит свою красоту, - наверное, сохранит и блеск, и способность увлечь, но теперешней Розы не будет. И Роза умело сводила людей с ума...
Она работала на Восьмом километре, в сберегательной кассе, напротив старого трехэтажного дома, среди знакомых считалась самой красивой женщиной во всем Баку, а не только на Восьмом километре, и Василий познакомился с нею на одном из бесчисленных празднеств. Он сразу по достоинству оценил эту женщину и поэтому счел ее достойной не себя, а самого Абдула Гафарзаде. Красота и кокетливость Розы были так впечатляющи, что дьявол чуть не сбил с пути истинного Василия Митрофанова, молодой человек впервые за время служения Абдулу Гафарзаде чуть не ступил на путь "предательства"... Василий знал вкус Абдула Гафарзаде и был совершенно убежден, что Абдул Гафарзаде безумно влюбится в эту женщину, и Василий также хорошо знал, что в пору любви Абдул Гафарзаде деньги не считает за деньги, Василий мог сговориться с Розой и делить с нею деньги, что будут сорваны с Абдула Гафарзаде, и доход, разумеется, был бы куда больше обычного (потому что Василий Митрофанов знал все самые тонкие пути, которыми Абдула Гафарзаде можно ввести в расход, и с помощью Розы не вполне мог тайно пользоваться этими путями), но Василий, хотя и с большим трудом, обуздал себя, заставил себя сказать: "Будь проклят, дьявол!"
Роза была одинока и, скорее всего, согласилась бы на предложение симпатичного Василия, но когда Василий на мгновение представил себе, что Абдул Гафарзаде может узнать о его "предательстве", все нутро у него дрожмя дрожало, хотя он, честное слово, несмотря на молодость, многое повидал на свете, а о том, чего не успел повидать, имел достаточно ясное, хоть и теоретическое представление. Страх вынудил Василия и на этот раз, как всегда, верно послужить Абдулу Гафарзаде, заставил быть преданным посредником между ним и Розой.
Абдул Гафарзаде, увидев Розу, сразу понял, что с такой женщиной он не хочет видеться тайком и наспех в Баку. Сначала Василий съездил в Москву и все там подготовил, потом поехала Роза, а уж потом и Абдул Гафарзаде. И Абдул Гафарзаде никогда не мог и предположить, что в нем еще столько юношеской страсти, Роза воскресила в Абдуле Гафарзаде юношу. В последнее время, особенно после бедняги Ордухана, Абдулу Гафарзаде казалось, что жизнь прожита, завершается, но дни с Розой в весенней Москве будто вернули его к жизни, дни с Розой возвратили не одни воспоминания о чувствах, волнениях тридцатилетней давности, но и сами молодые чувства.
Роза была айсоркой, и бывали минуты, когда Абдулу Гафарзаде, в свободное время прочитавшему много книг о древней Ассирии, казалось, что эта женщина с большими, черными, яркими, сверкающими глазами вошла в его жизнь не из сберегательной кассы Баку, а из древних эпох.
В том трехкомнатном номере люкс гостиницы в самом центре Москвы - Роза ничего на себя не надевала, жуя кардамон (Абдулу Гафарзаде нравился запах кардамона), ходила нагая, и, лежа в кровати или сидя в кресле, Абдул Гафарзаде не мог насмотреться на эту здоровую, страстную женщину. Абдул Гафарзаде никогда никакими деньгами, никакими сокровищами, никакими драгоценностями не гордился так, как Розой, в те дни ему казалось, что Роза была самым ценным сокровищем из всех полученных им в жизни.
Абдул Гафарзаде в любое время мог взять командировку на любой срок в любой город Советского Союза. Московскую поездку он предусмотрел как пятнадцатидневную, и первые пять дней и ночей промчались как миг - гигантский миг, полный чувств и волнений: за пять дней ни Абдул Гафарзаде, ни Роза ни на минуту не вышли из своего трехкомнатного номера люкс, даже в ресторан не ходили. Ресторан-то уж ладно, Абдул Гафарзаде вообще терпеть не мог рестораны, но за пять дней Роза не смогла найти возможности позвонить своему дяде Асатуру! Одним из самых ярких детских воспоминаний Розы, и может быть, первым из них, была большая коробка цветных карандашей, которые привез ей в подарок из Москвы дядя Асатур. Красный, зеленый, желтый, розовый, оранжевый карандаши слились в памяти с чистотой, наивностью, искренностью четырнадцатилетней девочки Розы, в блеске красного, зеленого, желтого, розового, оранжевого была странная печаль, даже слезы. С тех пор прекрасная женщина не знала равных по яркости и чистоте чувств, а вспоминая карандаши, она вспоминала те чувства и маленькую себя, и без всякой причины ей хотелось горько плакать, всхлипывая.
Дядя Асатур водил в Москве трамвай, и с тех пор, как умер его родной брат, то есть отец Розы, а мать Розы вышла замуж за соседа-парикмахера, вдовца-азербайджанца, дядя не приезжал в Баку, но ко всем праздникам, включая 28 апреля - день установления советской власти в Азербайджане, - присылал Розе поздравительные открытки. Дядя Асатур был единственным в мире человеком, который посылал Розе открытки.
Когда Василий Митрофанов вел, как говорится, переговоры с Розой от имени Абдула Гафарзаде и Роза дала согласие на прекрасную московскую поездку, печальный блеск красного, зеленого, желтого, розового, оранжевого вспомнился ей, и в воспоминаниях облик дяди Асатура предстал как сама чистота.
В Москве Роза хотела непременно позвонить дяде Асатуру и повидаться с ним, собиралась пойти к нему домой и сказала об этом Абдулу Гафарзаде, но что дядя Асатур водитель трамвая - не сказала.
Ей показалось, что это неудобно, и она придумала, что дядя работает в Министерстве торговли СССР. Придумала и стала волноваться: вдруг Абдул Гафарзаде захочет увидеть, познакомиться с человеком, работающим в Министерстве торговли.
Но Роза напрасно беспокоилась, потому что Абдул Гафарзаде знал в жизни множество роз и нероз и видел их насквозь, как прозрачных. Он сразу догадался, что Роза про дядю лжет, и, чтобы не портить себе настроение, не стал углубляться...
В те волшебные пять дней только звонки Василия Митрофанова напоминали о жизни за пределами гостиничного номера. Василий жил в той же гостинице и звонил каждый день, раз утром и раз вечером: "Не нужно ли чего, Абдул Ордуханович?" А что могло быть нужно Абдулу Ордухановичу? В те прекрасные весенние дни в том трехкомнатном номере-люкс - ничего, кроме Розы. Никакие драгоценности мира. Но вечером на пятый день Абдул Гафарзаде сказал Василию: Душа кеманчи просит, Вася... - В коротенькой фразе было столько сердечности, столько души, голос был жалобный, почти молящий. Василий никогда не слышал у этого человека такого растроганного голоса...
Абдул Гафарзаде и сам не знал, почему душа запросила кеманчи, обычно он слушал кеманчу в печальные минуты, но тогда весной в Москве сердце Абдула Гафарзаде расцвело, как столетнее дерево, и он забыл заботы и горести мира; но, как видно, на сердце что-то было...
Абдул Гафарзаде никогда не ходил по номеру голым, как Роза, он одевался сразу, как вставал с кровати, это у Розы тело было белоснежное, кожа тугая и гладкая, а своего тела Абдул Гафарзаде стеснялся. Живот большой, волосатый... Несмотря на веселые, шаловливые, страстные призывы Розы, в совершенстве владеющей всеми тонкостями мира любви, любовных дел, Абдул Гафарзаде не становился с ней вместе под душ. Шел в ванную, закутывал Розу в большое китайское полотенце, брал на руки и нес на кровать. Ранним утром Василий улетел в Баку и вечером вернулся в Москву с Ахмедом Ширкеримом, знаменитым кеманчистом. Из Внуковского аэропорта заехал на московский Центральный рынок, у апшеронских цветочников купил для Розы охапку свежих нераскрывшихся роз и в тот же вечер привел Ахмеда Ширкерима в трехкомнатный номер-люкс.
Ахмед Ширкерим настроил кеманчу, как обычно закрыл глаза и сыграл для начала один "Сейгях", и сыграл его так душевно, в гостиничном номере Москвы "Сейгях" прозвучал так таинственно-неожиданно и в то же время интимно, что даже Василий и Роза, не любившие кеманчу и не понимавшие мугам, по правде говоря, получили удовольствие. Потом Ахмед Ширкерим играл азербайджанские народные песни, плясовые мелодии и снова вернулся к мугаму, по просьбе Абдула Гафарзаде сыграл "Сары бюльбюль"... Эту песню очень любил покойный Хыдыр, Абдул Гафарзаде как сейчас помнил: Хыдыр в зимнюю стужу моется во дворе под краном холодной как лед водой и напевает "Сары бюльбюль". "Сары бюльбюль" был тот же самый, он был как всегда живой, а Хыдыр давно уже был в праведном мире, и Ахмед Ширкерим будто знал об этом, языком кеманчи он вспоминал брата, и воспоминания терзали сердце Абдула Гафарзаде, и глаза его повлажнели. Ахмед Ширкерим заиграл "Кесме шикесте". Закрыв глаза, двигая туда-сюда смычком по струнам, он в такт качал головой, и Абдулу Гафарзаде казалось, что между звуками "Кесме шикесте" и большими черными глазами Розы, ее белоснежным тугим телом есть что-то родственное. Родственность была не кровной, а временной, эпохальной, она говорила о том, что красота на земле вечна, будь то красота песни или женщины, она говорила о древних временах, о давнем мире, о недосягаемости дали истории, и Абдул Гафарзаде, тоже закрыв глаза, слушая кеманчу, мыслями уходил в древность, в недосягаемость, в недостижимость.
