Феликс Светов - Отверзи ми двери
- А разве Христос пришел не для того, чтобы исполнить Закон? - спросил Лев Ильич.
- О! - завопил старик. - Он мне будет говорить, зачем пришел Христос! Он пришел затем, чтоб у старого Соломона Шамеса убили сначала мать, которая всем делала только добро, потом застрелили отца, который никогда ни у кого ничего не украл, потом сожгли детей, которые хотели всего лишь кормить своего отца, и чтобы теперь заставить меня просить у коммунистов их медяки!..
- Я думаю, вы заблуждаетесь, Соломон Менделевич, - сказал Лев Ильич.
- Он думает! Он - большой богослов и знает, кто пришел исполнить Закон! Я смотрел, как ты идешь по кладбищу мимо еврейских могил, мимо памятников и надгробий - неужели они не говорят тебе: "Ты - еврей, внук Льва Гроза из Суража - ты отрезан от своих братьев, твои кости не будут покоиться здесь, никогда не
смешаются с костями твоих предков, пусть тебя положат рядом, но под крестом - никогда Господь их не смешает! Неужели пламенем не загорится твоя душа, если ты попробуешь зайти в синагогу, или даже пройдешь мимо и услышишь жалобы и стоны своего народа, или бессмертные мелодии Судного дня? Да, если ты услышишь, то
поймешь, что вечная пропасть навеки отделила тебя от твоего народа. Ты услышишь, как в твоей душе заговорит голос твоего деда, стены синагоги будут тебе кричать: "Мешумед! Отступник! У тебя нет больше удела в твоем народе, в его вере, в его Боге - ты им всем изменил!.."
Лев Ильич встал, он не знал, что ему делать.
- Ты думал, что купил старого Соломона Шамеса за бутылку поганой водки? кричал старик, выпучив налившиеся кровью глаза. - Меня, который нянчил в Гомеле твою бедную мать, которому твой дед в своей домашней синагоге на Маросейке подарил талес? Я лучше тем бандитам, что копали сегодня яму твоему дяде - сто болячек им в голову! - буду бегать за водкой, чем с тобой мешумедом пить ту поганую водку!..
Он схватил со стола бутылку, замахнулся, потом плюнул, повертел бутылку в руках и неожиданно сунул в бездонный карман своего пальто.
Лев Ильич спиной вышел в дверь и не оглядываясь пошел вон с кладбища.
2
Валил мокрый снег, грязь была непролазная, автобус, конечно, ушел, Лев Ильич не стал искать транспорт, надвинул на глаза кепку, поднял воротник пальто и двинулся по шоссе к смутно видневшимся сквозь летящий снег далеким корпусам - сегодняшней границе шагавшей сюда Москвы.
Он прошел мимо стены старого кладбища, замелькали кресты кладбища нового, и они кончились. В открытом месте ветер рванул полы его пальто, пролетевший мимо грузовик обдал его грязью...
Мешумед, думал Лев Ильич, стоны и плач в синагоге, кости моих братьев, с которыми никогда не смешаются мои кости... А эти похороны в красном гробу как будет с костями моего бедного дядюшки, который плавает сейчас в глиняной жиже?.. А причем тут дядюшка, зачем тут его красный гроб - о нем, что ли, речь? Он, что ль, мешумед... Да, тут-то и был фокус. "Фокус - не аргумент", ответил сам себе Лев Ильич. Но и коль разговор с ним, со Львом Ильичем, зачем же сюда мешать кого-то другого - там с каждым будет отдельный, свой разговор. Вот что главным здесь должно быть, о чем бы забывать не стоило бы, а то вишь как сразу - и дядюшку приплел! - главное, что разговор будет! А это что, - и он с жалостью и теплотой вспомнил несчастного пьяного старика, оставшегося там, в сарае. "Куда он сейчас денется?" - вдруг с любопытством подумал Лев Ильич.
Взвизгнув, затормозила облепленная грязью машина.
- Далеко топаем? Садись, ежели не спортсмен...
'Такси!" - обрадовался Лев Ильич. В машине было тепло, он стряхнул под ноги снег с кепки, мокрыми руками вытащил сигареты.
- Спичками угостите?
- А как же! - шофер был молодой, красивый, быстрые серые глаза сразу ощупали, взвесили и тут же вынесли приговор Льву Ильичу. - Возьмите мои, - он кинул на панель перед ним пачку "Мальборо, - чего мокрое дерьмо курить.
- Фарцовка? - засмеялся Лев Ильич.
- Да ну, заниматься! Бабы снабжают... Эх, залетные! - крутанул он баранкой, выскакивая из-под тяжеленного автобуса, так что шофер его, прямо слышно стало, как взвыл от бешенства. - Куда путь держим?
- Прямо, - сказал Лев Ильич - куда ему было ехать? - Прямо, а там видно будет.
- Эх, милое дело! Люблю прямо, да все время вбок сворачиваю... Хоронил, что ль, кого или навещал?
- Дядюшку закопали... Отмаялся.
- Дядюшку это что... Вот я бабу свою навещал. Год назад, в такую ж кашу. На новом... И поверишь, слово себе дал каждую неделю ездить. И ездил, хоть у меня этих самых баб - ну, поболе, чем мусоров, пока до центра долетим насчитаем. И ездил. Месяца два. А потом еще раза три - через месяц. Ну а теперь полгода не был. А ты говоришь - прямо. Как же, поездишь прямо... - он покосился на Льва Ильича. - Тоже вот так - да не так, но встретились: проголосовала, села, ну а уж когда вылезла - не то все было. Я за баранкой бог, с какой хочешь дело сделаю. Ну а тут и не знаю - кто с кем...
Машина подлетела к городу, прямо навстречу им выплывал в снежной мгле пятиглавый храм с колокольней, а рядом безликой, привычной и такой знакомой толпой стояли огромные корпуса, в которых - вон огни горят - сейчас пили, ели, ссорились, что-то там делили, любили друг друга. А храм был темным - и так это ясно было, и подходить к нему не нужно! - брошенный всеми этими людьми, но какой он живой все равно, сколько чувствовалось в нем мощи, смысла и сегодня не разгаданного - войди в него, пусть брошен, ободран, загажен - Дух, Он где хочет дышет...
- Тоже вон, наказание нам - мимо ездить, а ведь не останавливаемся, кивнул головой шофер на надвигающийся храм. - Что, думаешь, не так? Ученые все стали, а раньше, значит, дураками были? - непонятно спросил он.
Лев Ильич с удивлением посмотрел на парня. Тот крепко держал руль, напряженность была в широкой спине под свободным черным свитером, он вытащил одной рукой сигарету, ловко прижав рулем спички, прикурил.
- Эх, заплачу я за все, а еще ведь начнут подсчитывать - чаевых не хватит. Или, думаешь, расплачусь?
- Чаевых уж точно не хватит, - сказал Лев Ильич, все больше удивляясь.
Они лихо развернулись возле храма и тут Лев Ильич легко так стянул с головы мокрую кепку и перекрестился.
Машину швырнуло, но парень удержал ее, скрежетнув колесами о тротуар. Они уже летели обратно, храм остался с другой стороны, а тут стеной стояли эти нелепые дома, грязь летела в стекло...
- Ты что ж, вроде, из евреев будешь? - спросил шофер и еще раз покосился на Льва Ильича. - Вон и дядю на еврейском закопал...
- Из евреев, - ответил Лев Ильич.
- Что ж ты?.. Или у Бога нациев нету - все для Него люди, букашки-таракашки?.. Это я уважаю. Значит, нашел себе точку... Кабы она так могла! Тогда бы и этого не было, и туда бы не пришлось ездить... Я хоть сроду в церкви не был, куда мне, когда с баб не слезаю, а крещеный. Мать крестила, а тоже в церкви только на Пасху - куличи святить, так, больше для бабьего разговору. Ходит, ну и пес с ней! - я раньше и не глядел на эти церкви. Но знаешь, если б та, дуреха моя, да хотя б как мать... душой бы понимала, никогда бы то себе не позволила, знала бы - нельзя. Хотя, может, это я сейчас такой умный...
- Ты про что? - не понял Лев Ильич.
- А про то самое. Она и по церквам ездила, знаешь, теперь мода - на север, как раньше на юг, иконы тащат, по комнатам развесят, а под ними водку жрут да на гитаре бацают. А вот, как ты, это я в первый раз увидел, чтоб перекрестился... Слушай, я тебе скажу, ты только не подумай. Я, правда, их напробовался, хоть и не седой еще, как ты, но так не то, чтоб не было и не будет, а и быть больше не может. Не бывает... Не веришь?
- А так у каждого - один только раз.
- А! У каждого! Баба чаще сука, к себе все норовит - деньги, чего еще, что у мужиков имеется, схватить чтоб. Нагляделся. А может, не те попадались, да и мне что надо было от них?.. А эта!.. Ты поверишь, она до конца все надеялась, что не может быть, чтоб я это так, погулять, что не любовь... Да ну, это в кино посмотришь, не поверишь, чтоб человека после чьей смерти так перетряхнуло. Может неспроста?
- Да уж, конечно, неспроста, - сказал Лев Ильич. - Тут все так. И что сел к тебе не случайно, а зачем-то. Про себя я это точно знаю.
- Серьезно? Тогда, значит, и что она ко мне так вот, тоже смысл есть?
- А как же, когда сам говоришь, другим человеком стал - от чаевых, что ли?
- Какой разговор!.. От аборта она умерла, - сказал вдруг парень и затормозил резко, так что их развернуло задом.
Они стояли под самым светофором на пешеходной дорожке. Лев Ильич сориентировался и понял, где они.
"Вот оно что..." - сказал он про себя и вспомнил Таню и то, что ему необходимо быть у нее сегодня, что ее судьба теперь так важна и навсегда будет важной для него, потому что то, что было, случилось с ним вчера, когда он держал ее за руку, навсегда связало их, может быть самой нерасторжимой связью.
- Знаешь что, - сказал он, - ты извини меня, я тоже все прямо-то не могу, - и он назвал адрес: к Тане все равно рано, в редакцию он сегодня не пойдет портфель остался у тети Раи, да и может ждут, поминки, что он испугался или того хуже - стесняется их? Не годилось так-то...
