У домашнего очага - Константин Михайлович Станюкович
Нюточка залилась слезами и объявила, что ни за кого другого замуж не пойдёт. Добрые родители скоро уступили, тем более, что, кроме «Нюточки», младшей дочери, у них было ещё три невесты, сшили приданое и дали три тысячи на «чёрный день».
Год, другой прошли в непрерывном сумасшедшем счастье двух влюблённых, полных здоровья и жажды жизни молодых существ, с обычными размолвками, оканчивавшимися горячими поцелуями примирения, со сценами ревности и слезами, после которых они, казалось, ещё более любили друг друга. Но чтения вдвоём как-то не клеились… «Нюточка» их не особенно одобряла и, закрывая книгу, звала мужа в театр или покататься на тройке. Идиллия была, но совсем не та, о которой мечтал Ордынцев. Он всё ещё надеялся на «литературные вечера» и на «сочувствующую душу», а Анна Александровна всё ждала, что муж устроит ей жизнь вполне приличную. Она понимала любовь не иначе, как с хорошей обстановкой, нарядами, довольством и баловством любовника-мужа, готового для жены на всякие жертвы, а Василий Михайлович мог ей дать лишь скромное существование с заботами довольно прозаическими. Вдобавок, он подчас бывал раздражителен, и у него были правила в жизни, которые представлялись теперь молодой женщине «глупостями» и «упрямством», несовместимыми с истинной любовью.
Разница их взглядов, вкусов и привычек, их нравственных понятий и требований от жизни обнаружилась скоро. Ордынцев возмущался, убеждал, говорил горячие монологи, хотел перевоспитать жену. Анна Александровна, в свою очередь, старалась действовать на мужа обаянием своей красоты, прибегая для этого ко всевозможным уловкам женской хитрости, действующим на чувственность мужчины. Когда она заметила, что это не всегда достигает цели, она на упрёки мужа отвечала слезами и уверяла, что он её не любит. Из-за первой же потери места между ними произошло крупное объяснение, поразившее Ордынцева. Вместо «сочувствующей души» перед ним обнажилась неделикатная душа очень практической женщины, не желавшей идти с ним рядом в «битве жизни», как он надеялся. Напротив! Указывая на крошек-детей, Анна Александровна советовала мужу «образумиться» и жить как все «порядочные люди». Ордынцев, взбешённый, изливался в потоках негодования. Анна Александровна отвечала презрительною насмешкой. Мало-по-малу между ними наступило охлаждение. Подогреваемое страстностью супружеских ласк, оно вновь сказывалось в сценах, упрёках и ссорах и в конце концов обратилось в полное отчуждение и взаимную ненависть, обострявшуюся с годами по мере того, как муж терял в глазах жены прелесть любовника, а жена являлась в глазах мужа лишь олицетворением непоправимой ошибки.
Оба считали себя несчастными.
IV
С какою-то мучительною настойчивостью Ордынцев истязал себя воспоминаниями об этой «ошибке», подробности которой вставали перед ним в поразительной отчётливости, точно всё это было не двадцать три года тому назад, а вчера! Мысли его от воспоминаний опять перешли к настоящему, и, Боже, каким отчаянным оно ему представлялось! Жена, этот бывший «ангел» — ненавистна. Дети совсем ему чужды. Он стыдится, что у него такие дети, и пугливо сознаётся себе, что не особенно любит их теперь, когда они сделались взрослыми и приняли определённые физиономии; а, ведь, кажется, как он горячо любил их прежде, когда они были маленькие, как страдал во время их болезней, страшась потерять их! Одна только Шурочка привязывает его к семье, а остальные?.. Нечего сказать, хороши! Особенно возмущал Василия Михайловича его первенец, на которого отец прежде возлагал большие надежды, мечтая гордиться сыном. Есть чем гордиться!?
— Скотина! — произнёс он вслух, вспоминая проповедь молодого человека за обедом.
Ему и обидно, и злость подымается в нём.
«Доля удовольствия обращается в нуль перед суммой неприятностей!» — повторяет про себя Василий Михайлович. И, ведь, с каким апломбом говорит, точно с кафедры, этот прохвост на научном основании! А он надеялся, что сын одобрит его заступничество за Горохова… Одобрил!! Весь в мать, такая же холодная, себялюбивая натура!.. А Ольга?.. Одни цыганские песни да женихи на уме… А этот жёсткий Сергей!? Уж и теперь он сух и практичен… И все они не любят отца… Он это видит.
— Семейка! — вырвалось скорбное восклицание у Ордынцева.
«Откуда они вырастают теперь такие, совсем готовые, эгоисты. Откуда пошли теперь эти оскотинившиеся молодые люди?» — думал Василий Михайлович и задал себе вопрос: — «не виноват ли и он, что у него такие дети?» Влияние матери, учебные заведения, дух времени… Вот причины. У него не было времени подойти вплотную к детям, изучить их характеры, влиять на них… Он целые дни проводил вне дома, всегда в работе, возвращаясь домой усталый… И без того не мало ссор было из-за детей вначале…
Так старался оправдать себя отец и чувствовал фальшь этих оправданий. Он не исполнил долга отца, как бы следовало. Он всё-таки должен был бороться с влиянием матери и с духом времени и противопоставить им свой авторитет и своё влияние. Он обязан был стать в более близкие отношения с детьми. Ничего он этого не сделал, и дети вырастали заражёнными… Одна Шурочка каким-то чудом избежала этой заразы…
— «Твоя вина, твоя вина!» — шептал внутренний голос. И Василий Михайлович должен был согласиться с ним, но снова, в оправдание своё, подумал, что во всём виновата его женитьба на «этой женщине», будь она проклята! Не мог же он один быть и работником, и воспитателем, и вести вечную войну с женой. Это свыше сил человеческих!
V
В двери тихо постучали.
«Она!» — прошептал в страхе Василий Михайлович. Он бросился к столу, сел в кресло и, разложив перед собой бумаги, принял вид занимающегося человека. Он всегда встречал нападение жены в такой позиции.
Ордынцев дал себе слово сдерживаться во время предстоявшего объяснения, что бы она ни говорила. Только бы скорей оно кончилось, и она бы ушла!
Стук в двери повторился, на этот раз сильней.
— Войдите! — произнёс Ордынцев и совсем склонил голову над бумагами.
На пороге кабинета стояла Анна Александровна.
Ордынцев мгновенно ощутил присутствие жены по особенному, свойственному ей, душистому запаху, по шелесту юбки и по той злобе, которая вдруг охватила его. Не глядя на жену, он тем не менее видел перед
